«А, теперь понятно, вы французы, не так ли?» — воскликнул русский с явным парижским акцентом.
Оказалось, он был переводчиком Интуриста. Он прожил на Монмартре несколько лет. Грубое «Merde!» неожиданно преисполнило его самых теплых чувств. Его восторг был безграничным. Наконец-то он сбежал от советской нищеты! Он передал нам массу совершенно бесценных сведений о наших противниках. Мы дали ему брюки и пару крепких башмаков. Предоставленный сам себе, он охотно уволок пустые кухонные котлы в тыл.
***
К несчастью, румыны, несмотря на все наши просьбы, продолжали убивать русских, которые переходили на нашу сторону. Бедные парни шлепали по мелководью с поднятыми руками, но их расстреливали прежде, чем они успевали подняться на берег. Если им удавалось уйти от пуль, румыны расстреливали их на рассвете, громко хохоча. Дунайские убийцы сбрасывали изрешеченные пулями тела обратно в Донец, и они плыли вниз по течению.
Русские, прятавшиеся в зарослях на своем берегу, могли видеть это зверство. Через несколько дней они потеряли всякую охоту переправляться через реку. Они разозлились и жаждали мести. А нам предстояли несколько весьма занятых недель.
Кровь и ловушки
Позиции в лесу, которые мы занимали в июле 1942 года, были относительно хорошо замаскированы. Имелась возможность незаметно передвигаться под прикрытием деревьев, если ты соблюдал осторожность. Тем не менее изредка вокруг свистали пули, ударяясь о стволы дубов, и при случайном рикошете они вполне могли поразить неудачника, который на секунду выглянул из своего убежища.
С другой стороны, чем ближе находились позиции к городу Изюм, тем реже становилась растительность. В конце концов, наш фронт протянулся на целый километр через болото, и мы оказались прямо на палящем солнце. Лишь несколько жалких пучков грязного камыша оживляли эти унылые низменности.
Наш взвод саперов расположился посреди этой болотистой лужи, построив несколько дотов. Пулеметы, расположенные там, господствовали над течением Донца. Эти парни, перемазанные тиной, обожженные солнцем, стали черными, как негры. Вдобавок их пожирали полчища комаров.
Днем подойти к маленьким фортам было просто невозможно. Однажды мне это все-таки удалось, но пришлось бежать галопом под дулами русских винтовок. Приходилось поручать все это посыльным. Однако огонь русских был настолько сильным, что никто из них не решался идти. Мы могли поддерживать связь только после наступления темноты. Тогда несколько добровольцев, нагруженные рюкзаками с хлебом, отваживались проползти к позициям на болоте, которые подвергались постоянному обстрелу из пулеметов и освещались ракетами.
Людям приходилось сгибаться в три погибели. И слишком часто хлеб оказывался смоченным кровью посыльного, которого приходилось волочить назад, наскоро перевязав.
***
На юге от цепи болот и жидких рощиц находились участки целины, за которыми шли возделанные поля и деревня.
Ночью наши разведчики нашли дорогу от окраины деревни к реке. Им следовало вернуться до рассвета. Это было просто необходимо, иначе в течение 15 часов пришлось бы изображать мертвых. Перебежка в 20 метров от одной избы до другой могла стоить жизни.
Разведчики добрались до населенного пункта, преодолев длинный подъем, совершенно обнаженный.
Несмотря на бои, крестьянки продолжали обрабатывать поля. Между Донцом и маленьким селом, которое располагалось между нами и противником, тянулись две сотни метров богатых полей, чрезвычайно плодородных. Украинцы не желали терять свой урожай. Мы позволяли им ходить в поле и возвращаться домой. Русские, как и мы, терпели сельскохозяйственные работы.
Между двумя траншеями, утыканными пулеметами, около 50 женщин трудились на черных полях. Они были соблазном для солдат. Красивая молодая девушка, сгибающаяся и выпрямляющаяся, всегда представляла собой волнующее зрелище. Мы с волнением следили за их бедрами, слушали их пение, непроизвольно радуясь, но наши пальцы лежали на курках.
Вечером темнота наступала около 21.00. Нам было необходимо укрываться, чтобы закат не обрисовал наши силуэты на склоне холма. В 22.00 наши парни отправлялись на передовые посты на берег реки. Траншеи, ведущие к ним, проходили под некоторыми сараями и змеились зигзагом по полю. Но в конце пути несколько десятков метров приходилось ползти по-пластунски.
Русские использовали разные средства, чтобы осветить прифронтовую полосу. Они запускали в небо ракеты, сверкавшие, точно фейерверк. Так как невозможно было пускать ракеты каждые полминуты по всему сектору, они приняли более простую систему. Они выпускали две или три зажигательные пули в избу, пока та не загоралась. После этого деревня пылала до самого утра.
Эти факелы освещали теплые, приятные ночи. Чтобы передвигаться, нам приходилось медленно ползти вдоль изгородей, делая долгие остановки, пока пули свистели над головой или шлепались в грязь прямо у тебя под носом.
Наши солдаты дежурили на берегу Донца группами по два-три человека, примерно в сотне метров от горящих хат. Они постоянно подвергались угрозе внезапной атаки и временами были отрезаны от своих. Тогда я отправлялся от одного окопа к другому, чтобы приободрить их. Скользя по самому урезу воды, я внимательно вслушивался в звуки с другого берега. Часто я слышал тихие разговоры русских, находившихся буквально в 20 метрах от меня, но не подозревавших, что кто-то, распластавшись на песке, караулит их.
* * *
Однажды вечером на наш командный пункт прибыл капеллан, чтобы отслужить вечернюю мессу.
Это было прекрасно. Телефонисты, повара и посыльные пришли в восторг. Однако среди них не было никого, кто особо нуждался в утешении. Поэтому я предложил преподобному отцу проследовать за мной на передовую.
Он провел целую ночь, ползая на брюхе по вспаханным полям. Пули, которые свистели вокруг нас, подействовали на него просто ужасно. Он пытался закопаться в землю. Мне пришлось подползти к нему сзади:
«Капеллан, вы верите или не верите в небеса?»
«Да…»
«Тогда почему вы так беспокоитесь о возможности оказаться там?»
Прекрасный человек был вынужден подтвердить свою веру в райские кущи, но после этого он полз позади меня.
Ракеты танцевали у нас над головами. Пули поднимали фонтанчики грязи. Наконец мы прибыли в маленький окопчик наблюдателей. Я встал за пулемет, освободив товарищей, которые начали исповедоваться, собравшись кружком позади меня. Я попытался ничего не слышать, когда начались признания в смертных грехах. Затем мы отправились в другой окоп, где очередные немытые головы воспарили ввысь, накрытые белой епитрахилью, хотя в этот момент находились всего в паре десятков метров от безбожных большевиков.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});