Я. Значит, разделившись — условно! — на «уэллсовскую» и «жюль-верновскую» линии, фантастический жанр в таком виде и дожил до наших дней?
Б. В принципе да. Вот послушайте: наугад прочту абзац из Уэллса (он раскрыл лежащую под рукой книгу):
«…Рука, обмотанная цепью, прошла сквозь селенита, размозжила его, раздавила, как… конфету с жидкой начинкой. Он обмяк и расплескался. Можно было подумать, что я ударил по гнилому грибу. Его хилое тело отлетело ярдов на двенадцать и мягко шлепнулось. Я был очень удивлен. Никогда бы я не поверил, что живое существо может быть таким рыхлым! На миг мне было трудно поверить, что это не сон.
Потом опять все стало совершенно реальным и грозным».
Разве не похоже на прозу Брэдбери? Помните, у того есть рассказ, где в лунную ночь в горах встречаются два человека, хотят поздороваться, но их руки проходят одна сквозь другую. Эти люди из разных миров, из систем с разной точкой отсчета времени. Но дело даже не в том, что Брэдбери логически «додумал» идею Уэллса. И стилистически он — писатель-«уэллсовец».
А. В последние годы эти две линии фантастического жанра начинают, по-моему, сближаться. Медленно и осторожно сближаются. Тут не стоит опасаться ни аннигиляции, ни кровосмешения.
Я. Кто-то из зарубежных литературоведов назвал фантастов «сумеречными пророками человечества». Отбрасывая эпитет «сумеречный», нельзя ли сказать: фантастика непрерывно бомбардирует Землю логическими моделями возможного будущего?
А, Б. (вместе). Нет, нет, нет, нет.
А. Нет. Чем выше уровень цивилизации, тем меньше остается у фантаста прав на пророчества. Жюль Верн мог еще закидывать удочки в будущее. В недалекое будущее. Но когда речь идет не о технологии, а о социальных перспективах, всякие художественные прогнозы — дилетантство. Ими должны заниматься только крупные ученые — историки, социологи, футурологи и т. д.
Б. Парадоксально, но фантастика не имеет почти никакого отношения к будущему, хотя и подготавливает человека ко времени железных чудес. Главная ее задача — в художественной форме переводить идеи науки на язык простого смертного.
Я. А как же «Туманность Андромеды», например?
Б. «Туманность Андромеды» — это отображение в художественных образах современных идей научного коммунизма. «Магелланово облако» Станислава Лема — тоже о настоящем. И наша повесть «Возвращение» с подзаголовком «Полдень. 22-й век» — вовсе не попытка напророчествовать. «Возвращение» — идеальное состояние человечества в наших недавних представлениях.
А. Когда-то я ужаснулся, прочтя «451° по Фаренгейту». А потом неожиданно понял: да ведь Брэдбери пишет о настоящем! Об ужасе и беззащитности современного гуманитария перед движением науки и технологии, находящихся в руках мерзавцев.
Б. Или блестящая книга Айзека Азимова «Я, робот». Что это такое? Предвидение развития кибернетики? Модели людей с абсолютной совестью, не отягощенной первобытными инстинктами. Три азимовских закона роботехники каждый фантаст должен повесить у себя над письменным столом.
Я инстинктивно посмотрел туда, где над столом писательским висели отчеркнутые красным карандашом
ТРИ ЗАКОНА РОБОТЕХНИКИ
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые отдает человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоречит Первому и Второму законам.
Из «Справочника по роботехнике»
56-е изд., 2058 год.
Я. Речь зашла о роботах. Не может случиться так, что со временем разборка мыслящего робота из вопроса технологического превратится в вопрос этический?
А. По нынешней морали, да. Но нельзя забывать, что мы вольно или невольно считаем роботов неизмеримо ниже себя. Установление «совместных контактов» с роботами — дело будущего.
Я. Фантасты разработали тысячи моделей машин времени. Представьте, что в вашем распоряжении — самая мощная машина. Куда бы вам хотелось слетать?
А, Б. (не раздумывая). В прошлое!
Я. ?!
А. На десять-двенадцать тысяч лет назад! «Проверить» цивилизацию, заглянуть к майя, инкам, ацтекам.
Б. В Древний Египет. В Финикию. Выяснить, прилетали ли на Землю существа из других миров.
Я. Хорошо, если бы машина была трехместной — попросился бы к вам в экипаж. Итак: в прошлое. Значит, ваши любимые писатели — историки?
А, Б. Любимые — Гоголь, Салтыков-Щедрин, Уэллс, Алексей Толстой, Ефремов, Брэдбери, Лем.
Я. Что вам больше всего нравится в фантастике?
А. Социальная глубина, реалистичность образов героев и выдумка.
Я. Над чем вы теперь работаете?
А. Сразу над двумя повестями. Пока можем сказать только их названия — «Гадкие лебеди» и «Новые приключения Александра Привалова».
Б. Зимой в журнале «Байкал» вышла повесть «Второе нашествие марсиан».
Я. Последний вопрос: ваши планы на будущее?
А, Б. Писать, писать, писать.
А. И еще — бороться с непониманием фантастики. Бытописатели без космического воображения делают вид, будто фантастика попросту не существует. Но те, кто чувствует ее огромные жанровые возможности — Тендряков, Гранин, Обухова, Соколова, — всё чаще обращаются к ней. Фантастика — пока еще гадкий утенок. У нее даже нет своего журнала. Но уже недалеко то время, когда на кино- и телеэкранах будут демонстрироваться ее фильмы, когда по радио будут звучать ее передачи. Когда у нее появятся свои историки и исследователи. В неказистом облике «гадкого утенка» уже явственно проступают черты будущего прекрасного лебедя. Дальнейшая трансформация неизбежна!
Письмо Бориса брату, 1 июля 1967, Л. — М.
Дорогой Аркашенька!
1. Звонил еще раз в Ленфильм, сообщил, что на днях уезжаю в Москву, поторопил. Обещали в ближайшее время устроить совещание.
2. Куски из СоТ, я полагаю, можно давать всем, кто хочет их получить. Всех предупреждать, что это первый вариант, что всё еще будет переделываться, но давать. Давая, сокращать посильно и поелику. Пусть-ка поработает повестушка. Какая она там ни на есть, а пусть поработает!
3. Позвонили мне из «Невы», попросили написать рецензию на повесть Шейкина. Повесть — не бог весть, но писать буду положительно-доброжелательную, с деловыми советами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});