Групп или звеньев НТС во Пскове не было. Встречались в индивидуальном порядке. Осенью 1943 года я принимал вступительное обязательство от пяти новых членов Союза: священника о. Георгия, поручика РОА Самутина (позже он был выдан датчанами советским властям) и одной девушки и молодой пары, впоследствии оставшихся в СССР.
Отец Георгий был неутомимым работником. Он открыл церковную школу на 150 человек и приют, который сперва находился в церковном доме кладбищенской церкви св. Димитрия Солунского. Осенью 1943 года приют был переведен в Мирожский монастырь на Завеличье, а школу немцы закрыли, так как сделали работообязанными всех детей старше 12 лет. Из священников миссии, членам Союза много помогал о. Алексей Ионов (впоследствии настоятель церкви в Си-Клиффе под Нью-Йорком; он опубликовал свои воспоминания «Записки миссионера» в журнале «По стопам Христа», Беркли, Калифорния, 6 выпусков с сентября 1954 по август 1955).
Девушка, которая занималась с молодежью, придя ко мне на квартиру, очень удивилась и обрадовалась, узнав, что секретарь городского управления — член НТС. Она принимала обязательство члена Союза, словно священнодействуя, и обещала работать с еще большим усердием.
У молодой пары была дочка лет четырнадцати, очень музыкальная, любившая играть на пианино. Однажды я дал ей текст и ноты нашего союзного гимна «Бьет светлый час за Русь борьбы последней…» Начались беседы по поводу этой песни, которые и привели родителей в НТС. Девочке песня очень понравилась, она ее разучила, и научила петь своих сверстников. В начале января 1944 года молодежные организации устроили концерт. Концерт начал хор, этой песней. Со сцены неслись слова:
«За новый строй, за жизнь и честь народа за вольный труд, за мир родным полям…»
Все присутствующие — и русские, и немецкое начальство — долго аплодировали.
Я подарил семье «зеленый роман», как у нас назывались изданные в Белграде в зеленой обложке томики «Курса Национально-Политической Подготовки». Они его перечитывали с восхищением. Когда началась эвакуация, и брать с собой можно было лишь самое необходимое, девочка спрятала томик в свою куклу. В апреле 1944 года, объезжая беженские лагеря на границе Эстонии, я разыскал в одном селе эту семью: мне была показана кукла, внутри которой, как драгоценность, хранился «зеленый роман».
Постепенно еще несколько молодых людей было подготовлено к вступлению в НТС; в конце 1943 и начале 1944 года некоторые из них были приняты. Однако условия работы в Пскове, где члены НТС были на виду у немцев, требовали большой осторожности. Не в пример южной России, где литература НТС печаталась на ротаторе в Виннице и в Одессе, а в Кировограде — даже в местной типографии, в Пскове литература НТС не печаталась. Мы полагались главным образом на привезенные еще из Белграда «зеленые романы» и на «Схему НТС», отпечатанную в Вустрау. Прямых связей с партизанами, какие были в средней и южной России, у нас тоже не было.
Андрей Тенсон и я вдвоем встречались для обсуждения союзных дел, иногда привлекая других членов Союза из Пскова и соседних городов. Проекты, представленные городским управлением немецкой комендатуре, предварительно обсуждались членами Союза.
В Пскове была довольно большая группа врачей разного возраста, чьи семьи остались на советской территории. Они были уверены, что советские войска скоро займут Псков и они вернутся к своим семьям. Большинство из них были антикоммунистами, но желание вернуться домой заставляло их быть осторожными. С некоторыми из них мы близко подружились и снабдили их союзной литературой. Один из врачей, оставшийся в СССР, считал себя членом НТС, и раньше даже привлек в Союз нескольких работников городского управления, но в мое время вел себя пассивно. Кое-кто из врачей был связан с партизанами. В январе мы узнали, что СД собирается одного из них за это арестовать. В ту ночь была сильная вьюга, в нескольких шагах ничего не было видно, но мы с Андреем добрались до домика на окраине города, где жил врач, и успели его предупредить. Человек был спасен от ареста, и этот случай нас сблизил с врачами еще больше.
Однако, были и неприятные случаи. К некоторым членам Союза пытался войти в доверие некий Лабутин, эмигрант из Эстонии, который работал в СД. В начале войны он случайно, на железнодорожной станции, получил от одного члена Союза «зеленый роман», и на этом основании выдавал себя за члена НТС. Мы ему не доверяли, членом Союза его не считали и контакта с ним не имели.
Живой интерес к союзным идеям и философии солидаризма одно время проявлял отсидевший в советском концлагере литератор, человек большой эрудиции, бывший какое-то время при немцах городским головой в Новгороде. Но когда в конце 1943 года в Псков приехал член Совета НТС Роман Николаевич Редлих, то на встрече с ним он ни с того, ни с сего начал нападки на солидаризм. Нам такая двойственность показалась странной. Через несколько дней, рано утром, я в своей канцелярии увидел взволнованного доктора Колобова. Он сообщил, что на меня в СД есть донос, и на квартире возможен обыск. Я немедленно отправился домой, убрал все относящиеся к НТС материалы и передал их на хранение друзьям. Когда я вернулся в канцелярию, то после обеда раздался стук в дверь и вошел доносчик. Взволнованным голосом он выпалил: «Павел Васильевич, я на вас сделал донос». Мне все стало ясно. Одно я не мог понять, почему он пришел сказать об этом сегодня, когда донос был сделан вчера. Вечером на квартире я обнаружил, что обыск действительно был. Дело бы могло кончится для меня плохо, если бы Колобов меня не предупредил. Пришлось быть особенно осторожным, поскольку СД установил за мной наблюдение. Уже с лета 1943 года началась волна арестов находившихся в России членов Союза, охватившая десятка полтора городов на оккупированной территории.
8. Эвакуация Пскова
В январе 1944 года комендант города Миллер-Остен сообщил, что в Риге можно достать материю на одежду служащим городского управления. Василий Иванович Стулягин туда отправился, и вскоре действительно прислал материю. Но сам он не вернулся, сообщив, что остается в Риге. Его временным официальным заместителем стал бесцветный и пассивный человек, жена которого была из обрусевших немцев, и который на этом основании числился как Volksdeutscher, то есть немец по этническому происхождению.
В это время советские войска перешли в наступление на Северном фронте, а вокруг Пскова усилилась партизанская деятельность. Немцы перед ее лицом были беспомощны и способны были лишь ужесточать репрессии. Чтобы их как-то оправдать, местный начальник Отдела пропаганды собрал совещание, на которое пригласил нового заместителя городского головы, русского начальника прилегавшего ко Пскову района, начальника псковской полиции, зондерфюрера из комендатуры и меня. На обсуждение был поставлен вопрос о борьбе с партизанами. Новый заместитель городского головы предложил сжигать деревни, где будут обнаружены партизаны. Районный начальник и начальник полиции без энтузиазма, но тоже высказались за строгие меры. Я молчал. Зондерфюрер из комендатуры это заметил, и просил меня высказаться. Мне пришлось ответить, что, что бы я не сказал, не изменит принятых командованием решений. Но относительно мнения, что надо поступать строго — всякая жестокость вызывает противодействие. В партизаны уходят люди, озлобленные из за несправедливого к ним отношения, или поставленные в такие условия, что они иначе не могут. Надо создать людям человеческие условия жизни, тогда партизанщина прекратится… После совещания в какой-то момент я остался наедине с начальником пропаганды, и он коротко сказал: «Я с вами согласен, но ничего сделать нельзя». Уже несколько месяцев я знал этого прибалтийского немца, воспитанного на русской культуре. Человек он был неплохой и во многом несогласный с гитлеровской политикой, но должен был тянуть лямку и исполнять приказы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});