Читать интересную книгу Безмужняя - Хаим Граде

Реб Довид торопливо отвечает: у него нет сомнений в том, что агуна могла снова выйти замуж. Прошло больше полутора десятков лет с тех пор, как ее муж ушел на войну и не вернулся обратно. Когда странник не возвращается домой, в большинстве случаев это означает, что он умер; и если солдат не возвращается с войны, то в большинстве случаев виной тому смерть. В случае «двойного большинства» многие ахройним[97] освобождали агун. Если же обратиться к данному случаю, то муж агуны был в одиннадцатой роте Оренбургского полка, стоявшего в Вильне. Все знают, что Оренбургский полк ушел в Пруссию в самом начале войны, и почти все солдаты погибли. Спаслись немногие. А те немногие солдаты Оренбургского полка, которые все же спаслись, рассказывали и продолжают рассказывать и по сей день, что из одиннадцатой роты не осталось в живых ни единого человека. И потому жены погибших солдат-евреев уже давно снова вышли замуж.

— Мы не говорим здесь о женщинах, которые вышли замуж без разрешения раввинов, их судьба нас не интересует, — перебивает реб Лейви, и голос его делается безжалостным. — Мы говорим здесь о вас, виленском законоучителе; о том, были ли у вас основания освободить агуну. Если женщина приходит к нам и говорит, что ее муж погиб на войне, по Закону ей нельзя верить, даже если мы знаем, что у нее были хорошие отношения с мужем. Если она знает, что мужчины, ушедшие на войну одновременно с ее мужем, погибли, мы предполагаем, что она может подумать, что и ее муж был среди погибших. Ей нельзя верить, даже когда она говорит, что похоронила мужа собственными руками!

«Если она говорит, что похоронила его собственными руками — тут спор комментаторов, в котором нет единого мнения», — думает Иоселе и, радуясь тому, что вся Тора стоит у него перед глазами, подпрыгивает на месте — так же, как его отец.

— В нашем случае женщина даже не говорит с уверенностью о том, что муж ее умер. — Фишл Блюм растопыривает свои короткие толстые пальцы, показывая тестю, что он не зря сидит на содержании, что он делает успехи в изучении Торы. — Из полка не было письма о том, что этот солдат погиб, нет никаких подтверждений его смерти — пусть даже и рассказов гоев, которые можно было бы принять в качестве свидетельства.

— Иными словами, — хмурит брови реб Лейви, — мы не знаем, откуда вы взяли основание для вашего разрешения.

— Из Торы! — отвечает реб Довид Зелвер, высоко подняв голову. — В конце комментария «Мордехай» к трактату Иевамот приведены слова одного из ранних авторитетов, рабби Элиэзера Вердунского, что если муж падает в море, в воду, берегов которой не видно, жена не вправе вновь выходить замуж до тех пор, пока еще можно надеяться, что он спасся. Но если минуло несколько лет, а муж не вернулся, мы считаем его погибшим. Рабби Элиэзер Вердунский на этом основании разрешил замужество женщине, которая пробыла агуной лишь четыре года, тогда как я сделал свободной агуну, которая ничего не знает о муже больше пятнадцати лет. Многие великие вершители Закона освобождали агун, не имевших свидетелей, на основании доводов разума и реальных обстоятельств. К тому же Ошер бен Иехиэль[98] приводит рекомендацию рабби Гершома Меор а-Гола[99] быть снисходительным в периоды войн.

— Что с вами творится, реб Довид! — простирает над столом руки реб Лейви, словно полоцкий даян собрался сокрушить мир. — Тысячи лет наши ранние и поздние авторитеты опасались освобождать агун; и если бы можно было основывать решения на доводах, подобных вашим, к чему было им так мучиться? Общепринято, что Закон предписывает решать не так, как постановил рабби Элиэзер Вердунский. Бейс-Йосеф яростно обрушивается на «Мордехая» и приводит одно за другим противоположные ему мнения ранних авторитетов. Радбаз[100] — против «Мордехая». Раши[101] и Тойсфес[102] — против. Рамбан[103] и Рашба[104] — против. Все ранние и поздние авторитеты — против! — реб Лейви сжимает голову обеими руками, точно у него лопается череп.

Но чем громче кричит реб Лейви, тем реб Довид становится тверже и собранней, он говорит все тише и не поддается: даже те толкователи Закона, которые сражались с высказыванием рабби Элиэзера Вердунского и утверждали, что невозвращение мужа еще не повод считать его умершим, в наши дни считали бы иначе. Многие из поздних авторитетов говорят, что в давние времена, когда дороги кишели разбойниками и не было ни почты, ни железных дорог, ни телеграфа, можно было предполагать, что хоть муж и пропал, а все же где-то продолжает жить. Но в наше время экспрессов, почты и телеграфа даже трудно вообразить, что за столько лет муж не смог дать жене знать о себе.

— Здравый смысл диктует иное, — реб Ошер-Аншл поднимает свои голубовато-водянистые глаза. — В наши дни даже давние мягкосердечные толкователи не были бы снисходительны. В наши беспутные времена молодые люди очень мало считаются с запретом рабби Гершома[105]. В моей практике разбирательства разводов встречалось немало молодчиков, которые укрывались от своих жен там, где их никто не знал, и снова женились.

— Слыхал я, что тот был из бундовцев, а бундовец меньше всего боится запрета рабби Гершома, — поддерживает Фишл своего тестя.

— Тот молодой человек был очень привязан к своей жене, и он бы этого не сделал, — возражает реб Довид Зелвер.

Реб Касриэль Кахане поглядывает на свою рыжую бороду и начинает говорить низким басом, спокойно, обоснованно и рассудительно: молодой человек мог сделать это не из беспутства, а по бедности. Судя по рассказам, он был бедным столяром. Нетрудно представить себе, что он где-нибудь встретил женщину, которая его содержит, и не хочет возвращаться домой, чтобы начинать все сначала.

— Я не желаю вдаваться в бытовые соображения, — зло прерывает реб Лейви посредника торгашей реб Касриэля Кахане. — Я основываюсь на Законе. Рабби Элиэзер Вердунский — одиночка, и он неправильно толкует Закон — столпы Учения против него. И полоцкий даян, пошедший наперекор всему вааду, — тоже одиночка.

— Рабби Элиэзер Вердунский не одиночка, а если и одиночка, то это неважно, — резко парирует реб Довид, и его светлые усы топорщатся. — В Мишне сказано определенно: хотя Закон надо понимать так, как его толкует большинство авторитетов, мнение одиночки приводится, чтобы при безвыходных обстоятельствах духовный суд мог принимать решение, опираясь на мнение даже одного авторитета. И не может быть большей нужды в таком решении, чем в случае с этой агуной. Тем более что она уже вышла замуж, а Рамбам поясняет: вышедшая замуж да не разводится! Если бы я не дал ей разрешения, она вышла бы замуж без разрешения и считала бы Всевышнего безжалостным.

Восемнадцатилетний Иоселе с гордостью обнаруживает, что какой бы текст здесь ни упоминали, он этот текст знает. Улыбаясь, он размышляет: он более сведущ в Учении, чем полоцкий даян. Пояснение Рамбама насчет того, что если женщина вышла замуж, то ей не следует разводиться, относится к случаям, когда у агуны имелись свидетели, пусть и не вполне достойные доверия. А в данном случае вообще нет свидетелей — чего же он морочит голову, этот полоцкий даян?

— Неправда! — вскакивает реб Лейви. — Нынешний муж агуны был у меня перед женитьбой, и я видел, что без разрешения он бы ее не взял. Агуна тоже была у меня, и я знаю, что она готова даже развестись со своим мужем. Но мы хотим, чтобы вы раскаялись! Чтобы вы признали свою ошибку!

— Не приведи Господь! — встает реб Довид и отступает на шаг, дрожа всем телом. — Я никогда не скажу, что ошибся.

В этом его движении, в том, как он сжался, столько безумного и дикого упрямства, что реб Лейви едва сдерживается, чтобы не броситься к полоцкому даяну и не затолкать его в соседнюю комнату, как он заталкивал свою дочь, когда она хотела выбежать на улицу нагишом.

— Полоцкий даян! — колотит реб Лейви кулаком по столу. — Вы накликаете несчастье на нашу голову, на общину Вильны, на весь народ Израиля. Вы приведете к самому страшному богохульству. И все из-за того, что вы не хотите поступиться своей честью!

— Неправда, я сделал это во славу Божью, — шепчет реб Довид и выпрямляется, как пружина. — Это вы не хотите поступиться своей честью из-за того, что я вторгся в ваши пределы, в решение вопроса об агуне.

— Всевышний подтвердит, что нарушение моей чести я полностью простил, — реб Лейви поднимает обе руки, — я изо всех сил старался, чтобы никто не узнал о вашей проделке, потому что знаю вас по вашим прежним делам. Я хотел избежать еще одного столкновения с вами. Но поскольку ваше решение об агуне стало достоянием улицы, вы обязаны открыто признать, что совершили ошибку. Если вы не сделаете этого — последствия будут для вас ужасны. Мы будем судить вас как закоренелого отступника и отторгнем вас! — Реб Лейви указал на раскрытый том Рамбама. — Мы предадим вас отлучению!