Они принялись за эту работу — продавец в магазине божился, что с ней справится и ребенок, — в отличном настроении. И теперь всего лишь одно недостающее сочленение отделяло их от завершения этого кошмара, где было все — и крики, и нелицеприятные прозвища, и хлопанье дверьми, и даже долгие отлучки по очереди каждого из них — охладиться.
Она посмотрела на новенькие часы в форме подковы, уже нашедшие свое место на стене.
— Господи, почти двенадцать. Нельзя ли хоть немножко поспать, а доделать все завтра?
— Нет, нельзя. — Он осторожно провел пальцем по неровному куску дерева. — Утром нужно заняться плакатами, собрать весь упаковочный мусор и успеть с детьми в церковь к одиннадцати.
— В церковь? — застонала она. — Нет, Броди, у меня не хватит сил.
— Мы собираемся пойти в церковь, а не построить ее. — Высунув от усилия кончик языка, он вогнал последний штырь во втулку рамы кровати. — Много ли на это нужно сил?
— Масса. — Она откинулась назад. — Ты что, шутишь? Любезничать с каждым изнывающим от любопытства знакомым… то есть со всей нашей общиной! Да плюс еще объяснять, почему это я не участвую в благотворительном празднике мороженого или не предлагаю свои услуги для загородной поездки школьников или…
— А если ты не пойдешь… — он стукнул ребром ладони по упрямому штырю, и тот неожиданно с лязгом встал на место, — то церковная община расскажет об этом всему городу, а из города слухи пойдут кругами дальше… пока не доберутся, например, до твоих родителей.
— Это шантаж, — буркнула она.
— Это просто жизнь на Затерянной Реке, — возразил Броди, проверяя результаты своей работы.
Она закусила губу и надулась, не сумев найти подходящей колкости для ответа.
— Ну, вот. — Он подергал севший в гнездо штырь. — Ну, как твое мнение?
— Боже, кажется, все, Броди!
— Ну, еще нужно завернуть все болты, положить матрасы… но, можно сказать, основная работа действительно закончена.
— Очень вовремя. — Миранда вскочила с пола. Схватив один из поставленных к стене узких матрасов, она положила его на нижнюю раму только что собранной кровати.
— Что это ты делаешь? — сморщив нос, спросил он, наблюдая за ее борьбой с матрасом.
— Устраиваю себе местечко поудобнее, чем этот чертов лысый ковер, — ответила она.
Бледно-голубой матрас шлепнулся в каркас нижней кровати наподобие огромной рыбины. Балки основания дрогнули и успокоились.
— Рэнди, чтобы этой штуковиной можно было пользоваться, мне еще нужно затянуть все болты.
— Ой, что ты так сильно переживаешь? — Она отмахнулась от его предупреждения и свернулась комочком на матрасе, поглаживая ладонями прохладную шероховатую ткань.
Перевернувшись на спину, Миранда положила голову на матрас, раскинула руки и блаженно потянулась:
— А-а-а! Вот видишь? Ничего не случилось.
Кровать, как будто услышав ее, покачнулась — совсем чуть-чуть, почти незаметно.
— Рэнди, слезь-ка лучше с нее. — Броди шагнул к ней.
— Не могу.
— Ну же, Рэнди, пора вставать.
— Я не могу встать, — пробормотала она.
— С чего бы это?
Миранда приподняла голову и выглянула из своего уютного гнездышка.
— Такого еще не было, — хихикнула она. — Чтобы ты выгонял меня из постели.
— Очень смешно, — с каменным, как у истукана, лицом проговорил он. — А теперь давай-ка, марш с кровати.
Она снова откинула голову на матрас и закрыла глаза.
— Я не в силах даже пошевельнуться. Ну почему я должна вставать?
— Потому, — мягко отозвался он.
До нее донесся шорох его джинсов. Кровать скрипнула и закачалась. Миранда почувствовала тепло его дыхания, когда он опустился рядом с ней на колени и шепнул:
— Это небезопасно.
Она пыталась унять дрожь, от которой ее кожа покрылась миллионами крошечных мурашек. Но не могла остановить потока мелькающих в ее сознании образов. Рука Броди на ее щеке; его тело, распростертое рядом с ней; его губы, с нежностью целующие ее шею, плечи, ноющие от желания соски — а потом снова возвращающиеся к ее губам. В самом деле, оставаться здесь с Броди небезопасно. Совсем небезопасно.
Но она не могла вот так просто встать и уйти. Она не осмеливалась повернуться к нему лицом, не могла позволить ему увидеть в ее глазах то, что была сейчас не в силах скрыть: что она по-прежнему любит и желает его.
А что, если она притворится спящей? Может, тогда он уйдет? Миранда сосредоточилась на том, чтобы дышать глубоко и ровно.
Он потряс ее за плечо.
— Мне тебя очень жаль, Рэнди, но раз уж ты так сильно хочешь спать, то тебе лучше пойти к себе.
К себе? То есть в ту постель, где уже устроились трое ребятишек? Она отвернулась.
— Ну, дай мне остаться здесь, Броди, — изобразила она сонное бормотание. — Почему мне нельзя поспать тут?
Матрас прогнулся, когда Броди придвинулся к ней поближе.
— Устроим, так сказать, вечеринку с ночевкой?
— Ммм… — Она зажмурилась так сильно, что защипало под веками.
— Ну, ладно. Почему бы и нет. Но только при одном условии.
Она оторвала щеку от голого матраса, но голову к Броди так и не повернула:
— Что за условие?
Он склонился еще ближе, так, что его губы защекотали ухо Миранды, и прошептал:
— Я буду сверху.
Миранда втянула полную грудь воздуха — даже голова закружилась. А затем медленно выдохнула, собираясь с силами для ответа.
— В смысле — на верхней постели?
Он провел пальцем по ее спине.
— Как скажешь, Рэнди.
Она старалась убедить себя, что в ней говорит усталость и что при других обстоятельствах она и не подумала бы сделать то, что собиралась сделать сейчас. А еще она говорила себе, что она отъявленная лгунья.
Миранда повернулась к нему и прикоснулась к его щеке. Ее пальцы запутались в светлых прядях, упавших ей на лицо, когда он склонился над ней.
— Я не знаю, что сказать, Броди.
— Тогда не будем говорить.
Он осторожно опустился на узкую постель, стараясь не придавить Миранду своим телом. Затем, притянув ее поближе, крепко обхватил одной ногой ноги жены.
Нервно облизнув губы, Миранда подумала, хватит ли ей сил сказать Броди, что эта его идея не из лучших. Его рот прильнул к ее губам.
Если в ней и оставались еще какие-то силы, то и они растаяли в теплой нежности этого поцелуя.
Все, что она так любила в Броди: аромат его кожи, его волосы, мощь его мускулистого тела, всегда такого нежного рядом с ее собственным, по-женски мягким, податливым, — охватило ее и окружило порабощающей чувственной волной.
Он раздвинул языком ее губы — пробуя на вкус, дразня, заставляя их отозваться на его ласку.