А как они жрали! Каждый за себя — вплоть до ручных обезьянок и попугаев. Разве им было дело до того, что мы с Хоггом умели приготовить шестнадцать разных блюд из тыквенной корки, или до того, на что годится косточка манго, когда мякоть уже срезали до мохнатого ядрышка, да еще наступили на него ногой?
Никакого.
Разинуть пасть, забросить в нее, что поставили на стол, и проглотить. Как-то я видел, как в одну такую пасть провалилась пуговица вместе с иголкой. Мы с Хоггом целыми вахтами хлопотали над горшками. Он собрал дивную коллекцию разных разностей, помогавших нам в работе. Рыцарский шлем, чтобы хранить в нем уголь, плотницкий клин, чтобы колоть орехи и косточки и протыкать чешую всевозможных рыб и ящериц. Я молол муку между камнями и орудовал черпаком не хуже, чем любой из матросни — саблей. Когда я предложил пополнить нашу коллекцию найденной в награбленном добре вилкой или скалкой, Хогг замахал на меня рукой, замотал щеками.
— Роберт такого не потерпит, — шепнул он мне, подмигивая и кивая на сковороду.
— Да, — сказал я и больше не затевал таких разговоров.
Пусть себе совещается со своей сковородкой. Она уж всяко не глупее любого из нашей команды. Они только и знали, что горланить спьяну песни.
Однажды ночью, когда Хогг вздремнул в своем парусиновом гамаке, я взялся за сковородку, вернее, попробовал взяться. Едва мои пальцы обхватили ручку, их здорово обожгло. Я выругался и отскочил к бочке с дождевой водой, чтобы остудить ожог. Бобовый суп выкипел, и Хогг устроил мне за него здоровенную выволочку. Но теперь его тирады меня не особо волновали. У меня были заботы поважнее. Я узнал, кто стянул мой пояс: не кто иной, как сам капитан «Умелой прихоти» — Дуваляр Килт собственной персоной.
Капитан Килт был тщеславен. Он держал при себе цирюльника из Милана, который каждое утро гладко брил ему щеки и заботился, чтобы его каштановые волосы падали на плечи завитыми локонами. Килт носил чулки, заставлял чистить себе башмаки и поглядывал на меня с ухмылочкой.
Положение становилось отчаянным. Я не сомневался, что в скором времени, поняв, что так просто меня не соблазнить, Килт с парой своих людей спрячется в трюме и дождется, пока меня туда за чем-нибудь пошлют. Я дал себе клятву уклониться от этой встречи и для этого выведал у Хогга, как готовить дурманную настойку, от глотка которой человек видел чертей, а две-три капли делали его сонным и медлительным.
— Становишься душой компании, — говаривал Хогг.
Я готов был подливать капитану сонное зелье восемь раз в день и со страхом ждал, когда из побелки стены выглянет черт.
— Где тебя носит, Макдэниэлс? — взорвался однажды вечером Килт. Мы пережидали штиль к востоку от Тортуги. — Хогг еще не сказал тебе, где зарыл свое сокровище?
Капитан качнулся на стуле в сторону против крена корабля. На нем все еще был вышитый шелковый наряд, захваченный на прошлой неделе на испанском купце. (Мне посчастливилось захватить на нем шесть вязок красного перца, немного соли и несколько мешков зерна.) Килт задрал поля своей шляпы, чтобы удобнее было строгать ножом рукоятку пистолета. Когда я расставил перед ним тарелки, он отложил поделку. Мы уже два дня подавали акулье мясо, сдобренное джикамой.
— Хогг сумасшедший и к тому же невезучий. Мы нашли его на каком-то пустынном островке, кишащем дикими караибами, — он таскал с собой эту проклятую сковородку и твердил, что застрял на Трэнде — или как там звался тот чертов остров.
Я подвинул локтем старшего помощника, который спал, упав щекой в винную лужицу на столе, и поставил блюдо. Килт сунул в рот кусочек плавника, пожевал.
— А вот кок он хороший.
— Верно, капитан, — сказал я, подливая ему рому из открытой бочки.
— Ты воспитанный человек, Макдэниэлс. Не то что эти собаки. — Килт подмигнул мне и одним глотком осушил стакан, заставив меня содрогнуться. — Еще, — потребовал он, утирая рот шелковым рукавом.
Я наливал, пока он не махнул мне рукой, после чего попятился. По неосторожности я оказался в трех шагах от кровати под балдахином и поспешно взял левее, приготовившись быстренько выскочить за дверь.
Зря беспокоился. Капитан сидел, уставившись перед собой, и шевелил губами, только усы подрагивали. На один вздох я решил, что настал мой час. Адамово яблоко превратилось в камень у меня в глотке. Но Килт остался сидеть.
— Скажи Хоггу, — наконец выговорил капитан, — пусть готовит пир. Через неделю у нас рандеву с Головорезом Такком. Мы с Такком вдвоем отдадим морю его долю крови и сами недурно наживемся. Головорез Такк — великий человек. В него и стреляли, и резали его, и пушечным ядром его надвое разрывало. А посмотри на нас! — заорал капитан и пнул стул старшего помощника.
Тот, не переставая храпеть, рухнул на пол, а я взялся за салфетку, чтобы вытереть вино со стола.
— В Порт-Рояле говорят: где пройдет Такк, там остается войско мертвецов. А я что? — проскулил Килт, возбужденно подергивая плечами и мотая головой так, что кудряшки били его по щекам. — Мир еще в дрожь бросит от одного имени Килта!
С этими словами капитан схватился за пистолет, щелкнул курком и обвел дулом каюту. Я заплясал, стараясь не попасть под прицел. Удирая за порог, я разглядел, что вырезал капитан на рукояти. На меня смотрела ухмыляющаяся рожа дьявола.
Пир на корабле, где камбуз не просторнее чулана, а бочонков с ромом больше, чем галет?.. Мука у нас зачервивела на второй день после выхода из порта. Половина яблок прогнила насквозь, а в масле заснул корабельный кот. Хоггу было все равно. Он и бровью не повел, услышав о планах капитана. Не разбудив кота, он сбрил с него масло, а личинок из муки растер на паштет.
— Человек — это приправы, — приговаривал он, постукивая пальцем по сковородке.
Неделю плавание было спокойным: ясное небо и легкий бриз, весело подгонявший нас с утра до темна. Во всяком случае это все, что я успевал увидеть, когда выскакивал на палубу выплеснуть помои. Под палубой царил иной порядок: труд и пот. Мы с Хоггом больше пердели, чем говорили: общались в своем чулане посредством невнятного мычания, вкусов и запахов.
Не жидок ли вышел бульон? Не добавить ли кардамона в черепашье мясо? И стоит ли отделять зернышки перца от мышиного помета? Эти и другие подобные вопросы преследовали меня наяву, а ночью мне снился суп с блестками жира и пюре из мофонго.
В полнолуние мы бросили якорь в закрытой бухте. Капитан Килт занял команду стрельбой в цель. При каждой вспышке пороха в его глазах загорался огонь. Волосы его, против обыкновения, в беспорядке торчали во все стороны. К полудню он дергался и подпрыгивал, хватаясь за пистолет при виде любой тени. По правде сказать, я в последние дни был до того занят, что забывал потчевать его по утрам дурманом. Вскоре после полудня, когда мы с Хоггом устраивали кухню на берегу, шлюп Головореза Такка «Дело» появился из-за мыса и вошел в лагуну. Белые паруса выгибались под ветром. Салют был дан из десятифунтового орудия. Килт, по колено в воде, махал рукой, пока на «Деле» спускали шлюпки. Черный человек на носу передней шлюпки помахал в ответ, механически сгибая и разгибая руку. Рядом с ним притулилось что-то маленькое — я сперва решил: какой-то мешок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});