Читать интересную книгу Пашка из Медвежьего лога (Художник И. Коновалов) - Григорий Федосеев

— По лесу ходили. Ну и хорошо же там! — радостно отвечает Пашка.

— Лес, милый мой, — это школа жизни. С ним только подружись — всему тебя научит…

Мы усаживаемся у костра и начинаем расправляться с ужином. Вяленое оленье мясо — подарок Дулуу, — пахнущее дымом и солнцем, поджаренное прямо в огне костра, кажется необыкновенно вкусным.

Спасибо тебе, Дулуу! Где-то в лесу у огонька ты тоже, наверно, пьешь сейчас крепкий чай с поджаренным на углях деревенским хлебом и вспоминаешь о нас…

НОЧНОЙ ГОСТЬ

В тучах гаснут звезды. Пробуждается ветер. Пахнет дождем. Пора спать.

Пашка допивает чай, забирается вместе со стариком в палатку. Я подкладываю в костер толстое бревно, на всю ночь, и тоже готовлюсь ко сну.

Поздний час ночи. В тишине стоит лес со своими тяжкими вздохами. Он стал еще прекраснее оттого, что взошла луна и ворвалась в его ажурные просветы. Луна необыкновенно белая и кажется такой близкой, что хоть рукой бери. Навстречу ей, точно из глухого подземелья, дыбятся грозные тучи, и в них буйствует гром.

Над тлеющими головешками костра вспыхивает и потухает синее пламя. Но вот в тучах погасла луна, и угольно-черный мрак окутал стоянку. Ветер, обрушиваясь на лес, качает стволы елей, нагоняет сон.

Крепко спится в тайге уставшему человеку. Но вот какой-то звук задел уснувший слух, что-то тревожное донес он… Надо проснуться, прийти в себя. А я никак не могу очнуться. Странное забытье! Но тревога и во сне не рассеивается, остается во мне, как несмолкшее эхо…

Опять смутно ловлю какой-то шум, еще и еще. Что-то творится вокруг меня, силюсь пробудиться, преодолеть свинцовую тяжесть сна и не могу.

И вдруг кто-то сильно толкает в бок. Душераздирающий крик Пашки мгновенно вырывает меня из забытья. Падает палатка, гремит посуда… Ничего не понимаю! Что случилось?! Пытаюсь высвободиться, захватываю руками что-то живое, мокрое, шерстистое… Лицо обжигает гневное звериное дыхание. Мне не хватает воздуха. Пашка орет. Я растерялся, никак не могу выбраться из спального мешка.

— М-медведь!.. — слышу истошный крик Гурьяныча.

Наконец с трудом отбрасываю край палатки. Вижу страшное зрелище: черный медведь наскакивает на старика, сбивает с ног, наваливается на него всей тушей… Пашка уже на ногах, хватает тлеющую головешку, с ожесточенной решимостью бросается на помощь деду, тычет зверю в морду огнем… Тот ревет, отскакивает от Гурьяныча и, на миг замирая, как-то растерянно смотрит на меня малюсенькими, как будто круглыми, глазами.

— Потап! — радостно вырывается у меня, когда я вдруг по белому галстуку на черной шерсти груди и по знакомой хитрющей морде узнаю прирученного в экспедиции звереныша.

Медведь бросается ко мне, жмется, лижет горячим языком мое лицо и обрадованно мычит. Чувствую — рад, косолапый, встрече с людьми. Я обнимаю его, но все еще не могу прийти в себя от пережитого страха.

Гурьяныч и Пашка буквально столбенеют. На их лицах ужас и изумление. Они не верят своим глазам. Кажется, никакое чудо их так не удивило бы, как эта сцена братания с медведем.

Я отталкиваю Потапа, встаю. На какую-то долю минуты наступает тишина, все постепенно приходят в себя. У всех одна мысль: хорошо, что обошлось без выстрела.

Уже утро. По светлому небу плывут редкие облака навстречу багряной зорьке. Мирно падают капли влаги с хвои. Стоит безмолвный туман над рекою. Молча пролетают кедровки.

Гурьяныч повертывается к Пашке, обнимает обеими руками парнишку, крепко целует его, и две скупые слезы скатываются по обветренным щекам.

— Молодец, внучек, не растерялся!

И они оба смотрят на меня, все еще не понимая, откуда взялся такой необычный ночной гость.

— Это Потап, наш экспедиционный медвежонок, самый добрый и шкодливый из всего медвежьего рода, — объясняю я.

— Но как он забрел сюда?

— Вероятно, наткнулся на наш вчерашний след и прибежал.

Пашка мигом преображается.

— Ну и напугал! А тут кто-то от страха стал кричать, я и вовсе оробел… — И парнишка, поддернув штаны, косит плутовские глаза на деда.

— Нечего сваливать на других! Уж кто орал благим матом, так это ты, — отвечает Гурьяныч.

— Что-то не помню такого… — хитрит Пашка.

— А по переносице кто меня стукнул локтем, тоже не помнишь?

И оба смеются, вспоминая ночное происшествие.

Пашка смелеет и храбро вышагивает к медведю. Он кружит вокруг зверя, не знает, с какой стороны лучше подойти, заглядывает ему в глаза, осторожно, готовый вмиг отпрыгнуть, дотрагивается рукою до шерстистой спины зверя. А тот уже ждет чего-нибудь вкусного, сладко чмокая мокрыми губами, и не обращает, никакого внимания на парнишку.

Подновляем костер и через полчаса завтракаем. Все разговоры у нас о Потапе.

— Вот ты, Пашка, вчера спрашивал, кто самый сильный в тайге? — начинаю я свой рассказ о Потапе. — У птиц самые грозные и сильные — это орлы, а среди таежных зверей царем слывет медведь. В прошлом году встретились мы с этими лесными хозяевами. Экспедиция наша работала в горах Тувы. Была весна. Мы с моим помощником Василием Николаевичем пробирались к истокам речки Систиг-Хем. Как-то на четвертый день пути заночевали под Таргакским хребтом. Лошадей отпустили на поляну, сами поужинали — и спать: утром надо было рано трогаться в путь. Ночью нас разбудил страшный рев. Мы вскочили. Небо в тучах. Темень. Лошади прибежали к костру, трясутся, храпят. «Должно, медведь, но с чего это он ревет? Не иначе, что-то с ним случилось», — говорит Василий Николаевич. Стоим ждем. Дров подкинули в огонь, а лошади ушами прядут, косят глазами в темноту. И вдруг под скалой опять раздался рев, да не один, а два. Теперь ясно, это звери между собой схватились. Загремели камни, затрещал лес, все наполнилось шумом. Мы быстро привязали коней и бросились с ружьями к краю скалы. Вот, Пашка, когда мне жутковато было! Драка медведей — это тебе не бой петухов. Представляешь, что творится, когда эти зверюги со злобой вцепятся друг в друга и начнут рвать зубами, когтями?.. Земля дыбом становится!

— А чего они дрались-то?

— Ты слушай. Стоим мы на скале. От туч еще больше потемнело. Внизу рычанье, стон, грохот, возня, и все это как будто ближе и ближе. Василий Николаевич говорит: «Давай-ка убираться отсюда к огню, иначе в темноте они нас живо похватают, не успеешь выстрелить». Я и сам уже подумывал уйти от греха подальше… Когда мы снова очутились под кедрами у большого костра, спокойнее стало. Скоро и под скалой все затихло.

— А что же дальше? — разочарованно тянет Пашка.

— Дождались утра — и под скалу. Смотрим и глазам не верим: вся земля вздыблена, кусты выдернуты с корнями, деревья сломаны, лужи крови. Чуть пониже видим какой-то холмик, прикрытый мхом, ветками и разным лесным мусором. Подошли и обомлели: перед нами лежала мертвая медведица. Задрал ее самец…

— Зачем же он спрятал ее? — перебивает парнишка удивленно.

— Видишь ли, Пашка, эти лесные цари не очень-то любят свежее мясо, предпочитают протухшее, вот он и накрыл свою добычу мусором, чтобы быстрее приготовить себе лакомство. Если зайчонка поймает, и того сразу не съест: под мох его, подождет день-два, потом лакомится… Стали мы с Василием Николаевичем отгадывать, из-за чего медведи поссорились. Осматриваем все вокруг. Видим, рядом с холмиком молодая лиственница стоит со сломанной вершиной, а на стволе следы когтей большого медведя и медвежонка. Тут мы догадались, в чем дело. Видно, самец увидел медвежонка, тот — на лиственницу, он — за ним, но до вершины, куда забрался медвежонок, ему не добраться — тяжел. Тогда он перегрыз ее, и вершина упала на землю вместе с медвежонком. Но тут на помощь подоспела мать. Они и схватились.

— Разве медведь ест своих медвежат? — удивляется Пашка.

— Выходит, ест. Старый медведь — самый страшный враг медвежат. Этот злой, всеядный хищник не щадит ни своих, ни чужих зверят — всех под себя подминает, Зря ему приписывают добродушие. Несмотря на то, что он с виду неуклюжий, косолапый, этот зверь в схватке самый сильный, ловкий и быстрый. Ну вот, дальше мы с Василием Николаевичем решили освежевать медведицу, взять шкуру на поршни и немного мяса для собак. Стали переворачивать тушу, а из-под нее медвежонок — как фыркнет на нас, лапой норовит ударить. Мы его поймали, завернули в телогрейку. Успокоился. Ободрали медведицу, отрубили от туши задок и думаем: что же делать с медвежонком? Отпустить — сегодня же его слопает медведь; взять с собой — лишняя забота, да и зачем он нам? Василий Николаевич говорит: «Давай подальше от этого места отвезем и выпустим». На том и решили. Посадили медвежонка в кожаную суму и поехали дальше. В полдень приезжаем в подразделение Макаровой, а выпустить-то медвежонка по дороге забыли. Я и говорю Макаровой: «Нахлебника привезли, принимайте». Все в подразделении обрадовались, дескать, будет с кем потешаться, и оставили медвежонка у себя, Он быстро освоился. Еще бы! Ведь в тайге надо искать пищу, ловить, копать, выслеживать, а тут готовое в рот кладут, и сахар, и ягоды, и сгущенное молоко, купают и даже играют с ним — не житье, а масленица! Избаловался, разжирел. А когда подрос, все пришлось в лагере прятать от него. Что ни найдет — все утащит, изорвет, спрячет. Пороли его за шкоду — не помогало. За все проделки расплачивалась Макарова. Он же, хитрец, всегда к ней ласкался и ее слушался.