– Думаю, здесь произойдет нечто не слишком приятное.
– Вы имеете в виду засаду? Забавно, а я бы никогда не догадалась.
Я почувствовал себя идиотом:
– Гитта, поймите, вы не все знаете о Кагуэлле. Да и обо мне тоже, раз уж на то пошло. Думаю, скоро вы поймете, за какое дело мы взялись.
– Для чего вы мне это говорите?
– Наверное, просто для того, чтобы вы были к этому готовы. Полагаю, так будет лучше. – Я оглянулся на джунгли, в которых исчез ее муж. – Гитта, мне нужно заняться другими палатками.
– Да, конечно… – Ее голос звучал как-то странно.
Она пристально смотрела на меня. Возможно, дело было лишь в игре света и тени, но в ту минуту ее лицо показалось мне сверхъестественно прекрасным, словно портрет кисти Гогена. Наверное, именно тогда я полностью осознал, что готов предать Кагуэллу. Эта мысль постоянно была рядом, но понадобился миг обжигающей красоты, чтобы высветить ее. Интересно, принял бы я такое решение, если бы тени упали на ее лицо чуть иначе?
– Таннер, вы знаете, что ошибаетесь?
– По поводу чего?
– Я знаю о Кагуэлле гораздо больше, чем вам кажется. Гораздо больше, чем кажется кому-либо. Я знаю, что он жестокий человек, и знаю, что он делал плохие дела. Плохие – не то слово. Ужасные.
– Вот так сюрприз!
– Нет. Что бы вы ни сказали, я не удивлюсь. Я говорю не о мелких злодействах, совершенных с тех пор, как вы с ним познакомились. Они едва ли стоят внимания в сравнении с тем, что Кагуэлла творил прежде. Но если вам не известно прошлое этого человека, значит вы не знаете его по-настоящему.
– Если он настолько плох, то почему вы до сих пор с ним?
– Потому что сейчас он не то чудовище, каким был раньше.
Между деревьями мелькнула голубоватая вспышка, это выстрелило лазерное ружье. Потом в чаще затрещало – что-то упало на землю. Наверное, Кагуэлла шел вперед, пока ему не попалась добыча – по-видимому, небольшая змея.
– Гитта, говорят, горбатого могила исправит.
– Неправильно говорят, Таннер. Плохими людьми нас делают наши поступки, и ничто иное – ни наши намерения, ни чувства. Но что такое несколько давних дурных поступков в сравнении с целой жизнью, особенно с той жизнью, которую мы можем вести теперь?
– Это справедливо лишь для немногих из нас, – возразил я.
– Кагуэлла старше, чем вы думаете, Таннер. И настоящие преступления он совершал давным-давно, когда был совсем молод. То, что я с ним, по большому счету результат его деяний.
Гитта помолчала, глядя на деревья. Я хотел попросить, чтобы она пояснила свою мысль, но не успел.
– Человек, которого я встретила, не был чудовищем. Он был жесток, склонен к насилию, опасен, но вместе с тем обладал способностью дарить любовь и принимать ее от другого человека. Он видел красоту вещей, видел зло в людях. Он не был тем, кого я рассчитывала найти. Но он оказался лучше. Не идеалом, по большому счету, но и не монстром. Я поняла, что не могу возненавидеть его с той легкостью, на которую надеялась.
– Вы надеялись возненавидеть его?
– Не только. Я надеялась убить его или передать в руки правосудия. Вместо этого…
Гитта помедлила. В джунглях снова полыхнуло и протрещал выстрел, знаменуя гибель какой-то твари.
– Я задала себе вопрос, который не приходил мне в голову раньше. Как долго нужно жить добродетельно, прежде чем сумма твоих добрых дел перевесит причиненное тобой зло? Способен ли человек просуществовать так долго?
– Не знаю, – искренне ответил я. – Допустим, Кагуэлла сейчас лучше, чем был когда-то. Но разве можно назвать его образцовым гражданином? Если вы считаете его нынешнюю жизнь добродетельной, то меня ужасает мысль о том, каким он был раньше.
– Вполне резонно, – сказала Гитта. – И не думаю, что вы смиритесь с этой мыслью.
Я пожелал ей спокойной ночи и отправился ставить палатки.
Глава двадцатая
Поздним утром, пока остальные разбирали лагерь, мы впятером двинулись назад по дороге, к тому месту, где видели дерево гамадриад. Оттуда оставалось пройти неудобным, но коротким путем через заросли до широченного комля. Я шел первым, широкими взмахами моноволоконной косы расчищая проход в зарослях.
– Оно еще больше, чем казалось с тропы, – сказал Кагуэлла. В то утро он улыбался, лицо раскраснелось – причиной воодушевления были развешенные на опушке туши. – Как по-вашему, сколько ему лет?
– Больше, чем нашим колониям, – отозвался Дитерлинг. – Думаю, лет четыреста. Если хотите узнать точнее, придется его срубить.
Он прошелся вокруг дерева, легонько постукивая по коре костяшками пальцев.
С нами были Гитта и Родригес. Они смотрели на вершину дерева, запрокинув голову и щурясь от ярких лучей солнца, которые просачивались сквозь завесу джунглей.
– Оно мне не нравится, – заметила Гитта. – А вдруг сюда…
Казалось, Дитерлинг не мог услышать ее, но ответил прежде, чем она договорила:
– Шансы на то, что сюда приползет другая змея, чертовски малы. Тем более что слияние прошло совсем недавно.
– Ты уверен? – с сомнением спросил Кагуэлла.
– Можете проверить сами.
Дитерлинг наполовину обошел дерево, и мы с трудом пробрались к нему сквозь заросли.
В сказочные довоенные годы дерево гамадриад было мечтой первых исследователей. Они ураганом носились по этой части Полуострова, и дивились чудесам нового мира, и верили, что все это будет изучено самым тщательным образом. Словно дети, которые торопливо срывают бумагу с подарка, чтобы, едва взглянув на содержимое, схватить очередной сверток. Вокруг было слишком уж много непознанного.
При более планомерном подходе вскоре бы обнаружилось, что деревья гамадриад действительно достойны самого пристального изучения, но вместо этого они просто пополнили длинный список местных диковинок. Достаточно было бы лишь понаблюдать за группой деревьев в течение нескольких лет, чтобы раскрыть тайну их происхождения. Но сделать это удалось через десятки лет после того, как разразилась война.
Деревья гамадриад встречаются редко, однако распространены почти по всему Полуострову. Они не похожи ни на что из произрастающего в местных лесах – именно этим