Вот это уже чистая фантастика. На пятачке полуострова Киркснес, соединявшемся с материком дорогой через узкое дефиле, не могли поместиться два стрелковых корпуса и танковый полк. В Киркснесе действительно был пятитысячный немецкий гарнизон, и историк осторожно не утверждает, что он был весь перебит — если бы он был перебит, на другой день все улицы Киркенсса были бы полны немецких трупов, — но трупов не было. Трупы лежали вдоль дороги от моста через Патсоиоки на Лангфьорд и Нсидсн. По воде немцы из Киркснсса ускакать не могли — немецкие солдаты не лягушки.
Правда же в том, что они заблаговременно удрали из города. И подготовка к взрывам и поджоги начались не в ночь на 25-с, а самое позднее — 22 октября, а скорее, раньше.
Что в действительности произошло, подсказывает здравый смысл и подтверждает мнение боевых офицеров Советской армии, которым я ставил вопрос о том. что могло произойти.
Наступая по пятам немцев вдоль шоссейной дороги от Патсоиоки на запад, наши части имели по правую руку догорающий маленький городок на замкнутом полуострове. Продолжая наступление, командир корпуса или дивизии мог отрядить туда разведроту или, максимум, батальон — чтобы посмотреть, что там творится. Никаких боев за каждый дом не было, потому чго не было уже почти никаких домов. Тот, в котором потом размещалась наша комендатура, был прошит двумя-тремя пулеметными очередями — очевидно, «профилактическими», чтобы убедиться, что там никто не скрывается. Напротив и рядом были совершенно целые дома и садики, а далее шла пустыня, кое-где перемежаемая кучами горевшего каменного угля. Никаких двухсот тридцати трех немецких складов не было и в помине — если несколько складов и было, они были взорваны немцами в первую очередь. А тс 160 немцев, которые сдались, были, конечно, обеспечивавшей отход командой, имевшей, может быть, задание завершить разрушение города. Как уже упоминалось, немцы не забыли сжечь и все продовольственные склады на подступах к Киркснссу, — а складов боеприпасов не оставили и подавно, — в отличие от того, что мы с Прицкером видели на подходах к Луостари.
Чтобы уж покончить с официальной историей Карельского фронта, перейдем еще к с.289. Здесь сказано:
«Гитлеровцы завезли в Северную Норвегию заболевших дизентерией, паратифом и дифтерией, которые раньше здесь почти не наблюдались. Для лечения больных с помощью Советского командования было открыто дополнительно шесть больниц. 46 тяжелобольных были помещены в армейский госпиталь в районе Киркснсса. Норвежским властям было выделено 1 млн. кубиков дифтерийной сыворотки, сантранспорт, большое количество бактериофага и других медикаментов. Советские врачи оказывали помощь больным на дому».
В гитлеровских частях не было, насколько было известно 7-му отделу, ни дизентерии, ни дифтерии. Паратиф после ухода немцев действительно был, что и неудивительно в создавшихся условиях. Никаких шести «дополнительных» больниц мы не могли открыть хотя бы потому, что никаких вообще больниц нс сохранилось. Позже были созданы две больницы, но не советским, а собственно норвежским командованием. Армейского госпиталя в районе Киркснсса нс было, был палаточный медсанбат, и норвежцев я там нс видел. Выдавали ли наши врачи норвежском} «Красному Кресту» или единственному гражданскому врачу Палмстрёму какие-нибудь сыворотки, я нс знаю, но думаю, что бактериофага у наших медиков вообще не было, — по крайней мере, его не было в Беломорском военном госпитале. Сантранспорта населению мы предоставить нс могли при всем желании. «На дому» помощь нашими врачами вряд ли оказывалась, первое время потому, что оставшиеся очень немногие) дома были переданы населению нс сразу, и оно жило в шахтах, а позже — потому, что норвежцы быстро наладили свою медицинскую службу. В принципе, конечно, несомненно, что местному населению приходилось обращаться к нашим военным врачам, и те, естественно, в помощи не отказывали. Но при чем тут наше командование?
И так пишется история. Откуда берутся такие фантастические утверждения? Не читал мемуаров адъютанта генерала Грушевого — может быть, все эти сведения оттуда? А то — с потолка? Впоследствии генерал В.И.Щербаков жаловался мне на лживость мемуаров Грушевого.
Но вернемся к нашему «виллису», на котором я вместе со свитой генерала въехал в Киркенес. Машина с генералом развернулась и уехала, и я остался один.
В Киркенесе, конечно, уже не было никаких немецких войск, но не было и наших — они проследовали дальше. В сущности, меня выбросили на ничью землю, со всеми вытекающими отсюда последствиями — без продовольствия, денежного и вещевого аттестата; не ясно было, где я должен жить и чем питаться, но об этом я не задумывался. И вообще это было не мое дело — я уже привык, что в армии такие вещи за нас решает начальство.
Итак, я остался один. Первой задачей было найти какого-нибудь жителя. Норвежские города все стоят на пригорках, на склонах горы. Иду в горочку по асфальтовому тротуару, грустно смотрю на огни. Навстречу идет очень симпатичная, немолодая женщина с изможденным лицом и несет кошелку. Откуда — неизвестно. Я подошел и — с отвычки не без некоторого труда — заговорил с нею по-норвежски: спросил, где я могу видеть людей. Она посмотрела на меня с удивлением и ответила:
— Здесь вот есть бункер, там много людей, — и показала, где в скале было убежище.
Я сказал «спасибо», но решил, что сначала надо поискать кого-нибудь на поверхности, а потом уж идти под землю. Я поднялся дальше вверх по улице — всюду безлюдно. Подумав, я повернул назад по направлению к убежищу: оно было в двух шагах оттуда, где мы разговаривали — напротив большой горевшей угольной кучи, в каменном пригорке были высечены ступени и был бронированный вход. Туда она перед тем сама и вошла.
Теперь напротив входа в бункер сидел на корточках молодой человек в куртке, без шапки, и поджигал об огни угольной кучи какие-то черные палочки, чтобы запалить фитиль фонаря «летучая мышь», который стоял рядом с ним на земле. Никак они не загорались, и он все снова и снова совал эти палочки в пожар.
А это были полоски сухого пороха. Их валялось много вокруг., Они взрываются только от удара. Я подошел и спросил, как пройти в убежище. Он оставил фонарь, зажег одну палочку как маленький факел и повел меня по ступенькам вглубь горы. Спускаемся в убежище, и вдруг я слышу из темноты, где-то сбоку, русские голоса женщин и детей. Спрашиваю:
— Кто это такие?
— А это ваши, угнанные немцами, мы их спрятали, чтобы их не увели дальше.
В полной темноте, минуя русских,[327] по полусырому туннелю я пошел за ним дальше. В конце дороги внутри подземелья стоял домик. Молодой человек сказал мне:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});