Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другим предметом насмешек служило то, что рыцари были невежественны и считали невежество условием спасение души. Они никогда не были очень образованы, и, по-видимому, многие из них вступали в орден, не зная даже «Отче наш» и верую»: по крайней мере, устав ордена давал новым братьям шесть месяцев срока на то, чтобы выучить важнейшую из молитв и символ веры. Но устав не обязывал рыцарей учиться, и если он дозволял брату, вступившему в орден с некоторым образованием, поддерживать свои знания, то с другой стороны, неученым людям он предписывал такими и оставаться, конечно, во избежание того, чтобы рыцарь, сделавшись ученым, не бросил меча и не сделался священником. Еще меньше он терпит в них дух философии: один из братьев, герцог Нассауский, после тайного следствия и суда был приговорен к пожизненному заключению за то, что в нем проглядывал «дух сомнения». Между тем прусский бюргер в городах учился; он посещал иностранные университеты; он знал, что повсюду возникает великое умственное движение возрождение, и что оно — гордость Германии; с тем высокомерием, какое сообщает новичку первое знакомство с наукой, он презирал невежественных рыцарей и считал унизительным для себя быть под властью таких гроссмейстеров, иные из которых не умели ни читать, ни писать.
Против недугов, на которые указывали подданные тевтонов, лекарства не было, так как недуги эти были органические. Основной устав не позволял ордену превратиться в пруссака. Он же запрещал допускать к управлению горожан и ленников, не желая, чтобы братья совещались с мирянами. Он же охранял и поддерживал невежество. Он сковывает орден по рукам и по ногам, он не дает ему шевельнуться, и в таком-то виде ордену предстоит столкнуться со всеми опасностями XV в. — эпохи окончательного падения великих учреждений Средних веков. Старые услуги его забыты, как то всегда бывает, и нечего по этому поводу ужасаться людской неблагодарности. Народы не могут быть благодарны наперекор своим интересам: они должны жить, и раз они встречают в своей жизни помеху, им нельзя ее терпеть. Было время, когда тевтонская крепость являлась защитой и убежищем; в XV в. она служить для колонистов местом развлечения и распутства, и граждане Данцига называют орденский замок Iupanar. Было время, в эпоху великих опасностей, когда прибытие белых плащей с черными крестами служило знаком близкого избавление от беды; теперь, когда нечего было больше бояться врага, когда соседи сами должны были обороняться, рыцарь стал бесполезным лицом, которое нужно кормить, и прокорм которого стоит дорого. В одной прусской песне говорится: «Одеваться, раздеваться, пить, есть, спать — вот и вся работа господ рыцарей!»
Являясь кастой в своей собственной земле, орден был чужестранцем в христианском мире. Для объяснения причин его упадка нужно, несмотря на опасность повториться, напомнить еще раз, чем стали в ту пору папа и император, которые в XIII в. послали и благословили тевтонов на завоевание. В начале XV в. и в империи и в церкви — раскол: пап двое, а императоров трое. Папы соперники предают один другого анафеме и отлучают друг друга от церкви к великой радости язычников. «Выходит, говорят в Литве, что теперь у христиан два бога: коли один не простит им грехов, они могут обращаться к другому». Смущенные этим зрелищем, вожди христианского мира требуют сами реформы церкви в ее главе и членах. Но что за смута в умах простых людей! По грехам богачей и вельмож, говорят они, послано на нас это нестроение; за них же идут на нас и другие беды, как страшная черная смерть; а она тогда нещадно истребляла европейское население и засыпала трупами улицы городов, оглашаемых жалобным воплем: «Kyrie eleison!» В народе исчезло всякое чувство уважение к высшим. В одном немецком город публичные женщины отправляют депутацию в думу с жалобой на то, что дочери думских советников своим распутством подрывают их ремесло. Крестьяне и коммуны идут на рыцарей и побивают их. Фламандцы украшают церковь в Куртрэ восемью тысячами золоченых шпор, снятых с французских рыцарей. Швейцарские крестьяне, разбив австрийских рыцарей, поют: «Мы их здорово выпороли, и им от этого не поздоровилось». И даже прусский крестьянин начинает волноваться, так что орден вынужден был запретить вооруженные сборища. Дух времени, который прежде выносил на своих волнах тевтонов, отступил от них, и, по любопытной превратности судеб, орден в XV в. очутился в том же положении, в каком были в XIII в. истребленные им пруссы: он представлял собою исчезнувшую цивилизацию среди нового мира, он являлся памятником прошлого, развалиной, готовой рухнуть при малейшем сотрясении.
Крестовые походы на Литву.Однако тевтонский орден до самого конца XIV в. не терял, по-видимому, прав на существование: война против языческой Литвы все еще продолжалась. О ней стоит упомянуть, так как история этой войны не только представляет любопытную главу из истории цивилизации в XV в., но в то же время раскрывает всю ложность положение Тевтонского ордена, который для поддержание своего значение в свете вынужден был эксплуатировать безумство умирающего рыцарства. Из Германии и других христианских стран множество принцев, баронов и знатных искателей приключений стекаются в XIV в. в Пруссию и оттуда идут в Литву. О сколько-нибудь серьезном намерении с их стороны обратить литовцев в христианство тут нечего и думать: их влекло любопытство посмотреть вблизи на этот орден, гордость рыцарства, владычествовавший в отнятой у неверных земле, а больше всего погоня за сильными впечатлениями и интересными похождениями, рассказами о которых можно было бы потом занимать дам. Это рыцарство, не утратившее еще храбрости, но преисполненное хвастовства и щегольства, так же походившее на рыцарство XIII в., как декламация на красноречие, избрало Литву полем своих турниров, а тевтоны торжественно распахивали перед гостями ворота арены.
Знаменитейшими из этих чередовавшихся в Пруссии гостей были короли Оттокар и Иоанн Чешские, Людовик Венгерский, немецкие короли Карл IV, Гунтер Шварцбургский, Рупрехт Пфальцский; героический Болингброк, который потом под именем Генриха IV вступил на английский престол, граф Варвик, два австрийские герцога, два голландских графа, француз Бусико, шотландец Дуглас и, наконец, этот незаурядный искатель приключений Освальд Волекенштейн, который десяти лет от роду покинул отцовский замок с тремя пфеннигами и куском хлеба в дорожной сумке и бежал пешком за рыцарями Альберта Австрийского, зарабатывая себе пропитание уходом за лошадьми и чисткой оружие. Он провел восемь лет в Пруссии, служа в орденских войсках, где он развлекал рыцарей своими песнями; затем он странствовал по Европе и по Азии, сражался под Никополем, вернулся в Пруссию и вновь отправился в путешествие, распевая повсюду и сражаясь, где можно.
Надо думать, что эти дальние походы проникли глубоко в рыцарские нравы. Многие немецкие песни начинаются словами: «Был однажды рыцарь, который поехал в Пруссию»; многие французские сказки сохраняют нам воспоминание о горестном положении рыцаря, который, приняв участие «в священнейшем походе в Пруссию», оказывался в положении обманутого супруга; а король Карл V, который не жаловал никаких безрассудств и которому нужны были его рыцари против англичан, запретил ходить в Пруссию под страхом смертной казни. Но эти крестоносцы XIV в. разыгрывали настоящую пародию на крестовые походы. Вильгельм IV Голландский ходил три раза в Пруссию; во второй раз, в 1344 г., у него в свите было 38 рыцарей, 55 оруженосцев и толпа ремесленников и слуг, среди которых мы находим герольдов, живописца, портного и еврея, взятого для покупки лошадей, сукон и мехов. Он встретился в Пруссии с Людвигом Венгерским и Иоанном Чешским, этим царственным авантюристом, который потом пришел умереть в наших рядах при Кресси. Стояла еще, зима, и так как нужно было чем-нибудь занять время до похода, то они играли в кости по-царски. Иоанн выиграл у Людвига Венгерского 600 флоринов, т.е. около 30 000 франков на наши деньги, и когда бедный король стал сокрушаться о проигрыше, Иоанн взял червонцы и швырнул их народу, показывая этим, с каким презрением истинный рыцарь должен относиться к деньгам. В войске, с которым эти короли пошли в Литву, были три менестреля, уступленных на время гроссмейстером, гудочники, трубачи, плясуны, шуты, бирючи, гаеры; впрочем, там были также и священники; мы читаем, что Вильгельм Голландский хорошо заплатил своему капеллану Петру за разрешение не соблюдать постов.
Строго говоря, эти походы в Литву были просто разбоями, как это видно из описания похода, предпринятого в 1377 г. герцогом Альбрехтом Австрийским, которое оставил нам поэт Петр Зухенвирт. Мы воспроизводим его здесь почти дословно.
В лето по Р. X. 1377 доблестный герцог Альбрехт поднял крест против Литвы для того, чтобы получить достоинство рыцаря: ибо он справедливо думал, что золотые шпоры рыцаря гораздо больше к нему пойдут, нежели серебряные шпоры оруженосца. Вместе с ним село на коней пять графов и множество рыцарей и оруженосцев. Такого прекрасного ополчение никогда не было видано: оружие и убранство на людях и на конях слепило глаза своим блеском. Ни одному городу, ни одной стране на своем пути крестоносцы не делают ни малейшего зла. В Бреславле герцог приглашает к себе на пир прекрасных дам; они нарядны, как лес в цветущем мае, и замок полон веселья, танцев и смеха. Другой праздник в Торне, в Пруссии, где блещут алые уста и румяные щечки, жемчуг, венки и ленты. Танцам нет конца, и все идет честь честью. Оттуда ополчение едет в Мариенбург, где живет гроссмейстер Генрих Книпроде; благородный хозяин принимает герцога с полным парадом и щедро угощает гостей добрыми напитками и роскошными блюдами. Но особенно привольное и широкое житье, совсем как при дворах, пошло в Кенигсберге. Благородный герцог открывает ряд празднеств обедом в замке. Каждая смена блюд возвещается звуком труб, на золотых блюдах разносят горы жарких и печений и в золотых чашах искрятся французские и австрийские вина.