Ах, так вот кого сшиб сержант! Дарси не договорил, постеснялся. Впрочем, вот еще о Рифате:
«Курд на откупе у красных! Иначе нельзя осмыслить происшедшее. Мог ли я церемониться с предателем? Ждать, пока он разболтает? Устранить его я обязан как можно скорее и без огласки». Дальше записи потеряли связность. Дарси принимался ругать то Азиз-бея, то своих агентов. Нияза и Ису он тоже обвинял в измене.
«Турки действительно не хотели взять Рифата. Тут Азиз-бей не соврал. Они побоялись идти с человеком, который мог распутать их жульнические дела. Подлые обманщики! Недаром письмо популярного, богатого чабана казалось мне подозрительным! Если бы можно было их вернуть из России, сейчас же вернуть и повесить! Я сам бы накинул петлю!»
Бирс поморщился. Достаточно определенно! Да, сержант сшиб Рифата.
«Соммерсет Брайт завтра прилетает в Москву. Русское радио поет ему хвалу. Вот тоже предатель! Мерриуотер напрасно будет ждать от меня вестей об успехе».
— При чем тут Соммерсет Брайт? — удивился Бирс. — Записки Дарси явно потеряли связность. Должно быть, он уже принял крепкую дозу анаши. Один лист чистый, пальцы у Дарси онемели от зелья, он захватил сразу два листа. Да, так и есть.
«Курд жив! Сержант не сумел…»
Это-то, видно, и подкосило Дарси. Бирсу казалось, что он слышит крик. Вопль отчаяния, застывший в тетради…
Значит, он писал это в тот вечер. В тот последний вечер своей жизни. Дальнейшее похоже на предсмертное письмо.
«Все на содержании у русских! Азиз-бей, турки, Рифат — все против меня. Боже, накажи Рифата! Накажи всех, сорвавших „Рикошет“! Прощай, надежда! Томми, сын мой Томми, ты должен знать, кто виноват в гибели твоего отца».
Ниже косыми, пьяными буквами:
«Потомки! Склоните головы над прахом незаметного героя!»
Все! Остальные страницы пустые. Бирс закрыл тетрадь. Странное ощущение овладело им: то, что он прочел, написано вовсе не Саем. Сайлас Дарси, с которым Бирс дружил в молодости, с которым был на фронте, в Арденнах, умер уже давно, а эти записки принадлежат какому-то другому Дарси. Тот Дарси верил в жизнь, в людей. Он был крепким парнем, тот Дарси. Тяжелая служба, что и говорить! Грязная, унылая, неблагодарная работа!
Однако что же это за операция «Рикошет»? В тетради — ни намека. Бирс откинулся в кресле. Лучи вечернего солнца, янтарно-желтые, заливали комнату. Банка со скорпионами светилась, как фонарь. Насекомые точно ожили. Они словно шептались, соединившись лапами…
Стукнула дверь соседнего номера. Пришел Эпплби. Не очень-то приятно иметь с ним дело.
— Должен потревожить вас, майор, — сказал Бирс. — Не упоминал ли Дарси Соммерсета Брайта?
Эпплби отвечал с подчеркнутой нагловатой вежливостью. Да, упоминал, как раз в тот вечер, у приемника. Шла передача из Москвы, сообщалось о предстоящем визите Брайта. И Дарси вышел из себя.
— Брайт поступил подло, — бросил Эпплби раздраженно. — В такое время перекинуться к красным!
В памяти Бирса возник седой, полнеющий человек с теннисной ракеткой на корте. Они познакомились за игрой, а потом Марджери, жена Бирса, заполучила Брайта на обед. Вечно подавай ей знаменитостей! Соммерсет Брайт, оратор, философ, писатель, кумир интеллектуальной молодежи. Космические ракеты большевиков повлияли и на него! И вот теперь Брайт едет в Советский Союз. Едет посланцем мира, как он сам утверждает.
Конечно, он вовсе не красный. Так его называют только оголтелые, вроде Эпплби. Брайт был прежде с ними, проповедовал превентивную войну против русских, потом протрезвел. Вовсе не надо быть коммунистом, чтобы хотеть мира…
— Перекинуться к красным! — повторяет Эпплби. Он смотрит на Бирса с вызовом.
«Он тоже кончит, как Дарси, — подумалось Бирсу. Эта мысль поразила его и даже испугала. — А впрочем, если трезво разобраться, он самоубийца, этот Эпплби. И все самоубийцы, Мерриуотер и Ван Дорн, все сидящие на пороховой бочке и грозящие ее поджечь».
— Еще вопрос, майор, — сказал Бирс. — Вы знаете курда, по имени Рифат Эрдоган?
— Я видел его. Дарси вызывал его сюда.
— Где сейчас Рифат?
— Он на той стороне, сэр, — ответил Эпплби. — Он ушел с группой…
Значит, Дарси скрыл от майора. Скрыл и цели операции и скандал с Рифатом. Даже Эпплби! Дарси панически боялся, как бы тайна не просочилась наружу. Ван Дорн и Мерриуотер доверили только ему! Кто же еще в курсе? Возможно, Азиз-бей знает кое-что. И наверняка — Рифат. Рифат не может не знать.
Азиз-бей арендовал небольшой дом с садом в центре Карашехира, у реки. Калитку открыл подросток-слуга, одетый по-турецки — в безрукавке и широких штанах, стянутых поясом из синего шелка, обмотанным вокруг туловища несколько раз. Такие пояса носили некогда янычары. Не хватало кинжала и пистолета.
Слуга провел гостя на веранду. Под ней сонно журчала обмелевшая, притихшая река. Азиз-бей лежал на тахте. При виде Бирса он вскочил, отбросил газету.
— Смотрите, что пишет Янчин, — сказал он. — Русские — азиаты, а турки — европейцы.
«Вот еще нацист», — подумал Бирс.
— Русские — азиаты. Они хлынули в Европу из-за Урала, — продолжал с воодушевлением Азиз-бей. Он явно полагал, что доставляет гостю удовольствие.
Слуга внес угощение: цыпленка, сваренного в молоке с сахаром, ватрушки с сыром и яйцами, чай. «Вероятно, ждал визита», — подумал Бирс. Для приличия завел речь о погоде.
— В Карашехире климат лучше, чем в Стамбуле, — заметил Азиз-бей. — В Стамбуле вообще нет погоды. Там два ветра — северный и южный. Один аллах ведает, с какой стороны подует сегодня, — турок взглянул на Бирса. — Так и в политике. Никогда не знаешь…
«Я понял вас, Азиз-бей, — мысленно произнес Бирс. — Ветры меняются, откровенность может повредить».
— Климат Карашехира суров, — ответил он.
— Да, особенно для приезжих. Увы, наш друг Дарси не перенес его.
— До сих пор выдерживал, однако, — сказал Бирс и закончил решительно. — Я должен понять, что тут случилось.
— Анаша, — медленно проговорил турок. — Жертвы ее неисчислимы.
«Не хочет сказать», — подумал Бирс.
Бирс помолчал, похвалил цыпленка. Чудесное кушанье, шедевр турецкой кухни. Потом снова ринулся в атаку. Дарси забросил за рубеж агентов и очень волновался. Не постигла ли их беда?
Турок пожал плечами.
— Пока сведений нет.
— Но один вернулся, — Бирс выложил козырь. — Почему он не пошел с другими?
Брови Азиз-бея полезли вверх. Осведомленность Бирса удивила его. Но он тотчас овладел собой.
— Прискорбно, — вздохнул он. — Таковы нравы Востока! Ссора, обыкновенная ссора, насколько мне известно. Курду и турку так же трудно ужиться…