Читать интересную книгу Хитон погибшего на кресте - Геннадий Михайлович Левицкий

пришло понимание, что среди многих тысяч домов, десятков тысяч людей отыскать необходимого человека будет столь же сложно, как иголку в стоге сена.

Эфес – один из древнейших городов мира. Поселения на этой территории существовали и процветали во времена бронзового века, иногда он даже был столицей различных малоазийских государств. Однако наибольшая его слава связана с греками. В XII в. до н. э. афинские переселенцы основали на этом месте свою колонию.

В Эфесе находилось одно из семи чудес света – храм Артемиды. В 356 г. до н. э. его сжег Герострат, решивший таким способом достичь известности. И это ему удалось: выражение «слава Герострата» дошло до нас сквозь тысячелетия. Кстати, в ночь, когда огонь поглотил самый известный храм древности, родился Александр Македонский. По этому поводу у древних существовало объяснение: «Нет ничего удивительного в том, что храм Артемиды сгорел: ведь богиня была в это время занята, помогая Александру появиться на свет». (Артемида была покровительницей рожениц.)

В 133 г. до н. э. малоазийские земли попадают под власть римлян, а с 27 г. до н. э. Эфес становится столицей римской провинции Азия.

Понтий Пилат увидел город во времена его наивысшего расцвета. Как утверждает древний географ Страбон, Эфес по своему значению уступал только самому Риму.

После нескольких бесцельно пройденных кварталов Пилатом начало овладевать уныние. Он хотел обратиться к кому-нибудь из прохожих с вопросом… Но сама мысль показалась ему нереальной, что кто-то может знать местожительство женщины, которая только что появилась в Эфесе, о существовании которой он узнал совсем недавно.

В конце концов желание ее найти пересилило сомнения, и Пилат решил обратиться к неторопливо шедшему пожилому иудею. Прокуратор ужасно обрадовался, встретив здесь человека в традиционной одежде тех, которыми еще недавно повелевал и которых возненавидел за годы службы.

– Почтеннейший, мой вопрос, возможно, покажется странным, но мне нужно найти мать Иисуса, – словно оправдываясь, несмело произнес позабывший о своей должности прокуратор Иудеи.

Иудей долго и внимательно смотрел на Пилата. Впрочем, его интересовало вовсе не то, на что в первую очередь мог обратить внимание обычный любопытствующий: он смотрел в глаза римлянину, а не на его грязную, превратившуюся в лохмотья одежду. Наконец произнес:

– Для чего ты ее разыскиваешь?

– Мне приснился сон… – произнес Пилат, и тут же замялся, не зная как все рассказать, чтобы собеседник не счел его сумасшедшим.

Иудей избавил его от необходимости излагать цель визита:

– Достаточно. Я понял, что она действительно тебе нужна. И ты не сделаешь ей ничего плохого. Ступай следом.

Все тем же неторопливым шагом иудей молча продолжил путь по кривым улочкам малоазийского города. Выбранный темп ходьбы устраивал прокуратора: уставший, он не смог бы поспеть за собеседником, если б тот шел обычным шагом. Страх перед встречей с Его матерью также не давал увеличить шаг.

Они вышли из квартала больших домов и оказались посреди поля, словно усеянного маленькими глинобитными хижинами. Около одной из них провожатый остановился и указал на дверь:

– Тебе сюда.

Не дожидаясь слов благодарности, иудей ушел прочь, а Пилат направился к последней цели своего труднейшего скитания. Но чем ближе он подходил к заветному дому, тем меньше оставалось в его душе решимости. Словно на чужих ногах римлянин отворил дверь и предстал перед матерью Того, Кого он отправил на смерть.

Пилат ожидал что угодно: от ненависти к палачу ее Сына до страха перед могущественным прокуратором Иудеи. Не мог ждать он лишь покоя и умиротворенности, окутавших лик этой бедной хрупкой женщины.

Прокуратор рассказал свое необычное сновидение, и женщина тут же протянула требуемое, словно одежда умершего Сына всегда лежала наготове. Отдала без всякого сожаления незнакомому человеку вещь, которая, несомненно, была дорога как память.

Римлянин засомневался: здорова ли хозяйка дома, отдает ли отчет своим действиям. Он чувствовал себя отнимающим имущество у беспомощного человека. Пилат спросил:

– Знаешь ли ты, как меня зовут?

– Ты прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Его на мгновение пробрала дрожь, когда услышал собственное имя, но вскоре ему передалось спокойствие собеседницы. Римлянин потянул руку к кошельку, чтобы отблагодарить ее. Прокуратор позабыл, что никакого кошелька у него на поясе не было, но был немедленно остановлен словами:

– Не плати за то, что невозможно оценить деньгами.

– Твой Сын не умер, – произнес вдруг Пилат.

– Я знаю, – произнесла женщина. И пояснила свое поведение, чтобы окончательно развеять сомнения гостя: – Потому я спокойна и не держу на тебя зла.

– Хочу попросить у тебя прощение, очень желаю этого, но не могу. Слишком велика моя вина, и нет мне прощения.

– Ступай с миром, римлянин.

Во время беседы в доме находился еще один человек, занимавшийся плетением корзины. Пилат был поглощен противоречивыми мыслями, и даже не обратил на него внимание. Теперь иудей догнал его у калитки и представился:

– Меня зовут Иоанн. Позволь спросить, Понтий Пилат, куда ты сейчас направляешься?

– Видимо, в Иерусалим, – неуверенно произнес римлянин. – Я вспомнил, что до сих пор считаюсь прокуратором Иудеи. А если уже нет, то по крайней мере необходимо передать дела моему преемнику.

– Тогда ты нуждаешься в отдыхе перед неблизкой дорогой. Прости, Понтий, у тебя слишком утомленный вид.

– У меня устало все: и тело и душа, – признался Пилат. – Но один камень с души только что упал.

– Мой дом соседний, – показал Иосиф на ветхую хижину. – Прошу тебя, воспользуйся им для отдыха хотя бы дня два. Иначе твое сердце может остановиться на пути между Эфесом и Иерусалимом.

Пилат понимал, что ему давно требуется несколько дней отдыха. Но быть рядом с матерью Его…

– Мне бы не хотелось обременять тебя, благородный человек, – неуверенно вымолвил прокуратор.

– Не отказывайся, – возразил иудей и продолжил, словно читая мысли римлянина. – Она тебя простила. Ее спокойное лицо сказало это. А я привык, что в моем доме останавливаются все, кто приходит к ней.

Внутреннее убранство хижины соответствовало ее внешнему невзрачному облику. Впрочем, нехитрая мебель, деревянная и глиняная посуда – все было аккуратно вымыто и стояло на своем месте; земляной пол выметен, а стены свежевыбеленные. Несколько лишних спальных лож подтверждали слова хозяина, что он часто принимает странников.

За обедом Пилат заметил, что в его миске чечевичная похлебка гуще, чем в блюде Иоанна. Ему стало неудобно за то, что объедает хозяина, которого вряд ли когда удастся отблагодарить. Вечером он попросил еды ровно столько, сколько Иоанн положил себе.

– Тебе нужно вернуть силы, чтобы попасть в Иудею, а мне для поддержания жизни много не требуется. Так что не спорь, если желаешь вновь увидеть свою жену.

– Путь до Эфеса, пожалуй, был самым трудным в моей жизни. Несколько