Читать интересную книгу На острие - Лоуренс Блок

— А ты мог бы?

— Не знаю. Примерно год назад знакомый предлагал мне поработать с ним — открыть частное детективное агентство. Он хотел заняться делами, связанными с борьбой против использования чужих торговых марок, с несунами, промышленным шпионажем и чем-то в этом роде.

— Тебя не заинтересовало его предложение?

— Ну почему же? Добиться успеха в той области непросто. Это была бы сенсация! Но меня устраивает мой образ жизни. Мне нравится иметь возможность распоряжаться своим временем. Нравится ходить на собрания, гулять в парке или часами читать газеты. Мне вполне подходит и мое жилье. Конечно, кому-то оно кажется трущобой, но мне оно нравится!..

— Ты мог бы открыть собственное дело, но продолжать жить, где сейчас.

Я кивнул.

— Если бы я знал, что мой образ жизни не изменится... Дело в том, что добившиеся успеха люди обычно обзаводятся некими атрибутами, которые должны свидетельствовать об их процветании. Это как бы оправдывает многолетние усилия. Они расходуют массу денег, привыкают к этому и постепенно начинают нуждаться в роскоши. Мои же потребности скромны. Квартплата невысока, и мне действительно нравится нынешний уклад моей жизни.

— Как все-таки странно!

— Что именно?

— Влияние этого города. Он действует на всех примерно одинаково. О чем ни заговоришь, в конце концов переходишь к обсуждению ситуации с недвижимостью.

— Ты права.

— Избежать этой темы просто невозможно. Я поместила у дверного звонка объявление «Свободных квартир нет».

— Я это уже заметил.

— И что же? Мне постоянно звонят трое болванов, чтобы справиться, не сдаю ли я квартиру.

— Они это делают на всякий случай — вдруг ты передумаешь?..

— Уж не кажется ли им, что я вывесила объявление только для того, чтобы ко мне не приставали с вопросами? Один из них, во всяком случае, точно знает, что я потеряла жильца. Вероятно, он вообразил, что я просто забыла снять объявление. Сегодня в «Таймс» видела заметку о том, что один из крупнейших дельцов заявил о намерении заняться строительством домов для семей с доходом до пятидесяти тысяч долларов. Он хочет воздвигнуть их на западной стороне Одиннадцатой улицы. Одному Богу известно, сколько людей нуждается в таком жилье, но не думаю, что его планы способны серьезно повлиять на положение.

— Ты права. Мы начали говорить о наших отношениях, а теперь почему-то беседуем о квартирах.

Она прикрыла ладонью мою руку.

— Какой сегодня день? Четверг?

— До полуночи осталось около часа.

— А когда мы впервые встретились? Во вторник вечером? Невозможно!

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. И я чувствую то же.

— Не стоит торопиться. Но и строить наши отношения с оглядкой на время я не желаю. Что бы с нами ни произошло...

— Да?

— Сохрани комнату в гостинице.

* * *

В те времена, когда я только пытался бросить пить, в Моравской церкви, что на углу Тринадцатой улицы и Лексингтонской авеню, встречи анонимных алкоголиков начинались в полночь. Позднее, потеряв это помещение, группа перебралась в Аланон-хаус, рядом с Таймс-сквер, где общество заняло офисное помещение.

Проводив Виллу, я отправился туда на полуночное собрание. Теперь я появлялся на Таймс-сквер нечасто. На эти встречи в основном приходит молодежь, и обычно там обсуждаются проблемы наркоманов.

Впрочем, сегодня мне не приходилось выбирать. На собраниях я не показывался со вторника. Даже в собственной группе пропустил две встречи подряд, чего раньше со мной не случалось. Несколько дней не заходил, чтобы получить поддержку, и на дневные собрания. Я понимал, что за последние пятьдесят шесть часов провел недопустимо много времени в критической обстановке. Я спал с пьющей женщиной, а после обеда заходил в кабак, да к тому же низкопробный. Теперь мне следовало бы пойти на собрание и выступить там с рассказом об этом, если я собирался придерживаться программы.

Вот почему, расставшись с Виллой, я поторопился на встречу, куда пришел буквально за минуту до начала, но все же успел схватить чашку кофе и стул.

Выступавший бросил пить меньше шести месяцев назад, мысли у него путались и разбегались. Следить за его жизнеописанием было трудно, я то и дело отвлекался, вспоминая о собственных заботах.

Позже я просто не смог поднять руку и попросить слова. Представил, как эти трезвые до глупости ослы забросают меня советами, в которых я не нуждался и которых не просил. Мне было прекрасно известно, что сказал бы Джимми Фабер или, например, Фрэнк: «Если не хотите оступиться, держитесь подальше от злачных мест, без причины в бар не заходите. Ведь в барах только и делают, то выпивают. Если хотите посмотреть телевизор, делайте у себя дома. Если вам нравится играть в дартс, купите себе доску».

Господи, да я ведь почти наизусть выучил программу, а значит — в том, что может сказать мне каждый, кто несколько лет живет по ней, для меня не будет ничего нового. Я и сам знал, что следует делать человеку в моем положении: "Позвони своему попечителю, следуй программе. Будь усерден на собраниях. По утрам, поднявшись, моли Бога помочь тебе оставаться трезвым. Вечерами, перед сном, благодари Его. Если не можешь пойти на собрание, читай Библию, сними трубку и кому-нибудь позвони. Не уединяйся, потому что, оставаясь наедине с самим собой, оказываешься в дурной компании. Пусть все знают о том, что происходит с тобой, ибо чем ты скрытнее, тем твоя болезнь сильнее. И запомни еще вот что: ты — горький пьяница, тебе не стало лучше, тебе никогда не излечиться. Ты был и останешься пьяницей — всего одна рюмка может привести к запою".

Зачем мне слушать весь этот бред?

* * *

Дождавшись перерыва, я покинул собрание. Раньше я этого никогда не делал. Но я устал, было поздно. К тому же на этой встрече я чувствовал себя неловко. Прежние полуночные сборы мне нравились больше. На них я приезжал, даже если приходилось раскошеливаться на такси.

По дороге домой я думал о Джордже Бохене, который предлагал мне открыть вместе с ним сыскное агентство. Мы познакомились давно, в Бруклине. Я был его напарником, когда впервые получил золотую бляху детектива. Позднее он вышел в отставку и долго проработал на одно из национальных сыскных агентств, чтобы досконально изучить этот бизнес и получить лицензию частного сыщика.

Когда в мою дверь постучал этот шанс, я не отозвался. А ведь мне давно следовало бы заняться чем-то подобным. Может, я просто застрял в своих проблемах, как граммофонная игла в бороздке заигранной пластинки? Конечно, моя жизнь в целом не лишена приятности, однако в последнее время месяцы стали так быстро мелькать, что я встревожился — не успеешь оглянуться, как пролетят годы... А что впереди? Неужели мне действительно придется закончить свои дни одиноким, отирающимся в гостинице стариком, который толкается в очередях за горячей едой в центре для престарелых и топчется в хвостах за талонами на питание?

Иисусе, что за мысли!..

Я шел по Бродвею, не обращая внимания на попрошаек. Меня одолевали сомнения. Если бы я работал в детективном агентстве, вероятно, мог бы оказывать клиентам куда больше услуг за их деньги, чем сейчас. Наверняка я бы действовал энергичнее и эффективнее, не теряя попусту время, страдая от беспомощности, подобно жалкому беженцу из известного фильма сороковых годов. Если бы, скажем, мне пришла в голову мысль, что Паула Хольдтке выехала из страны, я мог бы связаться с Вашингтоном и выяснить, оформляла ли она загранпаспорт. Я нанял бы столько оперативников, сколько позволило бы состояние ее отца, чтобы проверить все списки авиапассажиров, вылетевших из страны примерно тогда, когда она исчезла. Мог бы я и...

Проклятие, как много я мог бы сделать!

Впрочем, даже в этом случае новые попытки разыскать Паулу Хольдтке могли бы оказаться напрасной тратой времени и денег. Тогда мне пришлось бы прекратить расследование и заняться чем-нибудь другим.

Теперь же, поскольку я работаю в одиночку, неофициально, вынужден цепляться за треклятое расследование, потому что ничего лучшего у меня нет. Деркин заметил, что я напоминаю ему собаку с костью. И он был прав, хотя следовало бы уточнить: я — пес, у которого есть только одна-единственная кость. Урони я ее, у меня не будет другого выхода, как вцепиться в нее с новой силой.

Я не мог отделаться от мысли, что моя жизнь стала страшно глупой. Она обрекала меня на бессмысленные поступки. Ну, что я мог сделать? Пропустить через сито воздух, в котором растворилась девушка? Потревожить сон мертвого друга пошлыми попытками выяснить, умер ли он трезвым? Причем он ушел из жизни, вероятно, только потому, что я оказался не способен ничем ему помочь.

И еще эти собрания. Не стоило отрицать очевидного: на них я укрывался от реальной жизни, как будто не мог противостоять трудностям в одиночку.

Нам внушали: программа — это мост, соединяющий вас с жизнью. Для некоторых, возможно, так и было. Что же касается меня, то программа постепенно все больше напоминала мне тоннель, в конце которого меня ожидало... еще одно собрание.