Читать интересную книгу Колыбель - Михаил Попов

То есть они боятся потускнения своих воспоминаний, но при этом не забывают ничего.

Приходилось признать, что конструкция Завета так разрослась и усложнилась, что если вдруг обрушится, то погребет под собой все. Астерикс предлагал закупить глиняные таблички у Колхозии, наносить условия частного обещания на них и раздавать аборигенам. Но, во–первых, где гарантия, что они не станут таскаться в столицу с этими табличками: прочитай! А во–вторых, оказалось дорого. Словно догадавшись, для чего соседу столько глины, Председатель взвинтил на нее цену. Шейлок, повышенный в звании до Гермеса и брошенный на этот участок работы, приходил с торговых переговоров с округлившимися глазами.

— Откуда он берет такие цены? Пять подносов с рисом за каждый глиняный блин!

Гермес объяснял резоны соседа: Председателю придется снимать людей с полевых работ на возню в ручье, чтобы выполнить заказ. А еды и так в обрез.

— А мы своими силами не можем нарыть этой глины?

На это уже Афраний отрицательно мотал головой: глина залегает у колхозного берега, а по той стороне ходят нукеры Председателя. И ходят с копьями и наверняка с исчерпывающими указаниями на тот случай, если кто–то захочет проникнуть на их берег.

Пришлось его величеству вернуться к своей первоначальной идее о большой земляной поляне.

— Фома с коровника меж двух больших камней отдает семь коров и двух быков за Джомолунгму и прачечную в южном Бронксе.

Его величество усмехнулся, хотя все последние дни после ночного купания в пьяном жертвеннике пребывал в подавленном и немного растерянном состоянии. Он хорошо помнил этого «неверующего». Никак он не хотел брать Джомолунгму, словно понимая, что актив не ликвидный, несмотря на свой размер.

— Ну, бери тогда еще и Эверест, — предложил ему игриво настроенный в тот момент его величество.

Мужик совсем закручинился. Отказаться аргументированно он не мог, поэтому уклончиво сопел, сопел, — разбогатеть в будущем всем хочется, — и попросил добавить еще чего–нибудь к звучному слову. сошлись на прачечной.

Что–то они чуют: то Джанкойский порт им не нравится, то в карты–шахматы отказываются садиться.

Обучив приближенных многим интересным играм, царь царей вскоре обнаружил, что приближенные эти настолько освоились, что стали обыгрывать его, а это для престижа власти вряд ли хорошо и для казны накладно. А поддаться из лести им и в голову не приходило. Тогда, чтобы все время быть на коне, стал его величество в сложные моменты партии менять правила. Царские пешки начинали носиться по доске как слоны, ладьи били буквой «г»…

И Черчилль, и де Голль, и Гермес стали отлынивать от этих забав, потому что ставки были реальные, корову очень даже легко можно было проиграть, а если проигрывать часто, то и вообще без имущества на «том свете» окажешься. Чтобы вернуть партнеров, его величество сократил частоту применения «козырного королевского хода» и начал жульничать по–другому, предлагая в качестве ставки участки на луне, а также спутники Сатурна и Юпитера.

Не прошло. Эти бараны не хотели обладать участками на Луне, хотя, казалось бы, можно подумать, что выданные словесные векселя на заводы «Рено» или «Боинг» были наполнены большим реальным содержанием.

Но все это имело место прежде, во времена, которые можно было считать почти романтическими, еще до ночного похода к скале и имевшего там место смутного приключения. Его величество развлекался, и развлечением для него в большей степени были не сами шахматные партии, а партии, складывавшиеся вокруг них, игра в хитрость против тупости и одновременное исследование пресноводных, но и прихотливых глубин убудского характера.

Теперь началась, кажется, совсем другая партия. Он понял, что нужно быть сдержаннее. Каждый в отдельности убудуец, может быть, и баран, но баранье стадо в целом может оказаться чем–то… нет, не будем спешить с формулировками. Почти наверняка в них придется разочаровываться. Возможно, пришло время опять понаблюдать. Не задавая быстрых и шумных вопросов.

Так, проснувшись после своего приключения, его величество молча выслушал доклад Афрания о том, что был найден им на берегу, в сотне примерно метров от скалы. Утром. Как он там оказался? После такого количества выпитого да еще рухнуть в чан с бродящими фруктами… Чернота.

Но главное — он помнил, что он был в какой–то пещере. Что видел? Что с ним произошло там?

Если понимаешь, что происходит, — затаись.

Если не понимаешь, что происходит, — затаись.

Наверно, придворные ждали от царя царей гневного разбора полетов наутро после великого похода на ночную скалу.

Он не стал спрашивать: «Где мясо моего тельца?!» Скорее всего, там же, где и недоеденная накануне рыба.

То есть — неизвестно где.

Он стал спрашивать: «Где Эсмеральда?»

Все равно не скажут.

То есть или это выяснится само, или это не важно.

Пока будем трудиться на благо убудского обывателя.

— Чем могу служить?

Его величество разогнулся, — спина немного затекла, — и посмотрел в сторону, как всегда, незаметно подкравшегося Афрания. Его величеству иногда это нравилось, а иногда нет. И вот он сейчас решил поставить всепроникающего сотрудника на место:

— А скажи–ка мне, а у Председателя есть тайная служба?

Афраний стоял как поставленный в тупик.

— Да, дорогой, в разведку я бы с тобой пошел, а вот в контрразведку, скорей всего, нет.

Его величество вытер руки о свой килт и махнул рукой толпившимся на краю «банка» убудцам: мол, на сегодня прием закончен. Понурились, но послушно удалились.

Переждав желчный выпад хозяина, начальник тайной службы сделал свой обычный доклад.

Работы на верфи продолжаются, но в какой они стадии, сказать невозможно; меры чрезвычайной секретности продолжают соблюдаться там неукоснительно, подкупить никого из тамошних сотрудников не удается, потому что за пределы «спецобъекта» они практически никогда не выходят.

— А кроты?

— Роют, собаки, как оказалось, но до реального подрыва урожайности еще далеко. Неприятность в том, что рост урожайности в Колхозии нарушит стратегическое равновесие.

— Как дела на идеологическом фронте?

— Такое впечатление, что работа пока не приносит желаемых результатов. Колхозникам запрещено встречаться с жителями свободной Вавилонии и особенно поднимать в разговоре тему «Как у вас там со жратвой?».

— Подчиняются приказам?

— Одни подчиняются, а других отгоняют палками пограничники. Контактов между разными берегами Глиняного ручья в прежней жизни было не много, торговли ведь не велось, натуральное полностью хозяйство. Теперешняя жизнь контактами богаче: например, у большого бревна, у главной переправы, жители сопредельных империй иногда видят друг друга и при обмене товарами им удается переброситься словечком–другим.

— Слушай, а как кроты–то к нам через ручей перебираются?

— Колхозники кладут тонкие стволы через ручей.

— И эти слепые крыски сами по ним перелезают?

Афраний поднял брови: ну, такие у нас кроты, что теперь делать.

— Так вы эти стволы…

— Само собой. Но они лежат и ночью.

Каков вывод? Для массированного проникновения выгодных для Вавилона сведений на просторы колхозных умов мало информационных каналов.

Надо погодить!

Сколько? И вообще, кто может знать, движется ли хоть по чуть–чуть работа по расшатыванию колхозного режима?

А если Председатель успеет построить лодку?

Сколько раз задавал себе этот вопрос его величество, ответ был все так же неясен для него.

Да, убудцы по своей сути идеалисты. За нереальные блага они готовы отдавать реальные ценности, а за практические блага они не хотят отдавать ничего. Кроме фанатиков, готовых за тайну правила буравчика и винта Архимеда сдохнуть на лесной стройке.

Он поднялся на башню в сопровождении Афрания. Выпил простокваши, косясь в сторону громадной каменной ладони. Никогда не думал, что означает этот жест. А он означает — дальше прохода нет. Не надо сюда!

Может, это его царская впечатлительность, но появилось ощущение, что фигура динамического равновесия тут, на острове, усложнилась. Не преодолимое противостояние двух систем, а тройственное нечто.

Или не надо себя накручивать?

Ну, скала с темной пещерой. Зачем эта первобытная многозначительность в башке аниматора? Весь вопрос — есть ли обитатель в этой пещере? Если это всего лишь Петроний с Эсмеральдой, то непонятно почтение прочих убудцев к этой скале, а если не они — то кто тогда?

По крайней мере, сам он никого там не обнаружил.

Никого!

Теперь вот о чем: не преувеличивает ли он со страху значительность объединенных ментальных сил этого стада?