Читать интересную книгу Путешествие в Сиам - Анна Леонуэнс

говорить о прошлом, хотя история ее ошибок и заблуждений весьма трогательна.

Два раза в неделю я навещала эту женщину в ее резиденции [81], ибо я была в долгу перед ней за ту неоценимую помощь, что она мне оказывала в изучении сиамского языка. Как-то придя к ней во второй половине дня, ее саму я дома не застала. Там был только маленький принц, с грустным видом сидевший у окна.

– Где твоя мама, милый? – спросила я.

– У Его Величества, наверно. Наверху, – ответил он, все так же с беспокойством глядя в одну сторону, словно высматривал ее.

Весьма необычные обстоятельства для моей печальной одинокой подруги. В тот день домой я вернулась, так и не позанимавшись сиамским языком.

На следующее утро, вновь проходя мимо ее жилища, я увидела, что ее сын, как и в прошлый день, сидит у окна и смотрит в ту же сторону. Только лицо у него было тоскливое и уставшее. Я справилась у мальчика про его мать. Выяснилось, что домой она не возвращалась. В павильоне я встретила леди Талап. Взяв меня за руку, она сообщила, что Неуловимый Аромат попала в беду.

– Что случилось? – осведомилась я.

– Она в тюрьме, – зашептала леди Талап, привлекая меня ближе к себе. – Она не столь благоразумна, как вы и я. – В голосе Талап слышались ликование и страх.

– С ней можно увидеться? – спросила я.

– Да, да! Если подкупите тюремщиков. Только больше одного тикаля каждому не давайте. Они потребуют два, но вы дайте только один.

В павильоне, служившем часовней для женщин гарема, священнослужители читали молитвы и проповедовали, цитируя тексты из священной книги Будды «Сасанах Тай» («Религия свободных»). Дамы внимали им, сидя на бархатных подушках со сложенными перед собой ладонями. Перед каждой стояли ваза с цветами и две зажженные благовонные свечи. Здесь служба проводилась ежедневно и по три раза на день во время буддийского великого поста. Священнослужители приходили в павильон в сопровождении амазонок, и два воина, вооруженные мечами и дубинками, стояли на страже до окончания службы. Они же сопровождали священнослужителей во дворец и во второй половине дня, когда те приходили окропить его обитателей освященной водой.

Покинув священников с их молитвами и песнопениями и гаремных дам, в восхищении бьющих поклоны, я направилась в дворцовую тюрьму. По пути миновала молодую мать со спящим малышом, девушек-рабынь, играющих в сабах [82] на каменных плитах, и двух принцесс на руках у рабынь, хотя они уже были довольно взрослые.

Если читателю когда-либо случится по доброй воле или злой посетить сиамскую подземную темницу, предназначенную хоть для принцев, хоть для крестьян, его внимание первым делом привлекут примитивные рисунки на голых каменных стенах (из других «украшений» на них только мох, плесень и мерзкие рептилии). Это воплощение кошмаров некоего художника, который, страдая несварением желудка, истощил свою творческую фантазию олицетворениями Голода, Ужаса, Старости, Отчаяния, Болезни и Смерти, терзаемыми фуриями и мстителями со змеями и скорпионьими хвостами вместо волос, жуткими до умопомрачения, страшнее, чем сам дьявол. Ни на полу, ни на потолке никакой отделки, ибо река Менам находилась близко, и ни дерево, ни штукатурка не способны были воспрепятствовать распространению сырости. Под ногами несколько шатких досок, напрочь прогнивших, таких же раскисших, как слякотное месиво, на которое их положили. Потолок над головой черный, но не от копоти, ибо здесь, где стоит почти невыносимая вонь от испарений, поднимающихся от мокрой земли и склизких стен, обогрев огнем не требуется даже в самое холодное время года. Освещение в камере обеспечивает одно маленькое окошко. Снаружи на нем толстая решетка, через которую воздух проникает с трудом. Кровать представляет собой дощатый настил на козлах, покрытый циновкой (грязной или чистой – это решают тикали, которые узник или узница заплатили тюремщику).

И вот в такой камере на таком вот «диване» возлежала супруга великого короля и мать сиамского принца королевских кровей. Ноги ее прятались под шелковой накидкой, голова покоилась на засаленной кожаной подушке, лицо было повернуто к липкой стене.

Вместо двери, которая скрипом действовала бы ей на нервы, с улицы в камеру вел люк над головой, который отворился благодаря блеску серебра. Я спустилась по разбитым каменным ступенькам. У головы узницы чуть выше подушки стояли ваза с увядающими цветами, пара горящих свечей в золотых подсвечниках и маленькое изображение Будды. Своего бога она взяла с собой. Что ж, в заточении он был ей необходим.

Мне едва удавалось удерживать равновесие, ибо под ногами было скользко, да и голова плыла. Я тронула неподвижную безмолвную женщину и тихо ее окликнула. Она с трудом повернулась, и, услышав клацанье железа, я поняла, почему ее ноги прикрыты. Она была прикована цепью к козлам.

Сев на топчане, она подвинулась, освобождая для меня место рядом с собой. Слез в ее глазах не было, но лицо стало еще печальнее. Передо мной была страдающая женщина, со смирением и покорностью принявшая свою судьбу.

Она крайне удивилась моему визиту и, вообразив, будто мне по силам многое, сложила в мольбе руки и стала просить, чтобы я помогла ей. Суть обвинения, по которому ее заточили в темницу, если коротко, заключалась в следующем:

Неуловимый Аромат убедили подать королю прошение через сына [83] о том, чтобы пост, который занимал ее усопший дядя, Пхья Кхин, отдали ее старшему брату, а она не ведала, что Его Величество на эту должность уже назначил другого вельможу.

Будь она виновна в самом тяжком преступлении, ее наказание не могло бы быть суровее. Было очевидно, что в основе этого жестокого решения лежала глупая обида. Прочитав прошение, которое на коленях поднес ему дрожащий от страха ребенок, король рассвирепел, швырнул бумагу в лицо мальчику и обвинил его мать в том, что она плетет интриги, дабы подорвать его власть. Он знает, заявил король, что в душе она бунтарка, ненавидит его и весь его род со всей яростью своих бирманских предков – извечных врагов Сиама. Распаляя свой гнев разглагольствованиями о ложном патриотизме, дабы оправдаться в собственных глазах, он послал за ней одного из своих судей. Но не стал дожидаться, когда ее приведут к нему, а решил пренебречь формальностями и велел сразу без разбирательства заковать ее в цепи и посадить в тюрьму. Только Неуловимый Аромат приволокли в камеру, король издал третий приказ: пороть ее до тех пор, пока она не признается в измене. Однако удары наносились не в полную силу [84], и удалось лишь исторгнуть из нее кроткое заявление о том,