Читать интересную книгу Охотники за каучуком - Манфред Кюнне

Фейро стоит среди зарослей на тропинке, ворчит, ругается и извергает целые облака вонючего табачного дыма. Он прислушивается к треску ветвей и шуршанью листьев впереди и по сторонам, то и дело прохаживается взад и вперед, время от времени вынимает изо рта короткую обгрызенную трубку, чтобы полезть в заросли вслед за рябым, несущим очередную банку, и поглядеть, как работает кто-нибудь из надрезчиков.

Надрезы должны начинаться на уровне человеческого роста и идти спиралью сверху вниз почти до самой земли. Кору нужно снимать одной длинной полосой. Если нижний конец узкого желобка недостаточно глубоко врезан в ствол и края его внизу не сходятся, то млечный сок выливается на землю.

Бенито сжимает нож в больших худых руках. Пот градом катится по лицу, слепит и жжет глаза. Нож, когда он пытался вонзить его в кору, уже несколько раз срывался. Под ногами болотистая почва. Каждый шаг стоит усилий — приходится вытаскивать башмаки из вонючей черной грязи. Бенито уже давно перестал отбиваться от москитов, которые вьются в листве и поминутно садятся на шею, на лицо, на руки, на затылок и проникают даже под расстегнутую до самого пояса рубаху.

К обеду сборщики снова выползают на тропинку и в изнеможении валятся на втоптанные в грязь ветки. Долгое время слышно только прерывистое дыхание и стоны, которые издает один из них. Он лежит, скорчившись на боку, и не двигается. Бенито удивляется, что остальные даже не смотрят в его сторону, медленно поднимается и подходит к нему. Но человек отворачивается от него и съеживается еще больше.

— Помочь тебе?

Ответа нет.

Бенито пытается просунуть руку под голову больного, но замечает, что не помогает ему этим. Он начинает понимать, что никто из присутствующих не сможет сейчас облегчить страдания этого человека; теперь ему ясно, почему все продолжают спокойно лежать.

Когда Фейро дает сигнал приступить к работе, больной не встает. Надсмотрщик хватает его за плечи и переворачивает на спину.

— Лихорадка! — бросает он при виде пожелтевших, безжизненно уставившихся на него глаз.

6

Проходит совсем немного времени, и они вдруг снова опускают ножи. Выпрямляются, поднимают головы. Все внезапно поворачиваются в одну сторону и прислушиваются к стрельбе, слабо, но отчетливо доносящейся издали. Смолкают крики желтоклювых попугаев. Несколько крошечных коричневых обезьянок поспешно карабкаются повыше на деревья. Фейро, остановившийся на тропинке, изрыгает проклятье. Сборщики слышат, как он ломится сквозь чащу и приближается к ним, не переставая ругаться. И тут они вновь сгибают ноющие спины, одеревеневшими пальцами сжимают рукоятки ножей и начинают наносить глубокие раны гладким светлым стволам деревьев.

Издалека доносится последний слабый звук выстрела; проходит немного времени, и попугаи опять, словно ничего не случилось, поднимают несусветный шум. Фейро пролезает обратно, на тропинку, обезьяны, прыгая с одной ветви на другую, спускаются вниз, усаживаются на толстых сучьях, но тотчас вскакивают, выделывают головокружительные трюки и опять рассаживаются на ветвях.

Глаза Бенито болят от рассеянного зеленого света. Он уже не замечает колючек, раздирающих лицо и руки. В горле пересохло. Язык во рту словно сухой, горячий комок, глотка воспалена и болит, как открытая рана. Механически делая надрез за надрезом пальцами, склеенными светлой тягучей кровью дерева, отдирая от ствола один кусок коры за другим, он только и думает о воде, о полной чашке воды, о полном ведре воды, о целом море холодной чистой воды!

И снова раздаются выстрелы, сначала одиночные, затем сливающиеся в непрерывный гул. На этот раз стреляют ближе. Частый сухой лай револьверов, слышный откуда-то с берега реки, словно застывает в жарком воздухе.

Сквозь шум со стороны лагеря доносится резкий протяжный свист: сигнал надсмотрщикам прекратить работу и возвращаться со своими людьми к хижинам.

Фейро, успевший отойти на несколько шагов, бежит назад по тропинке и кричит:

— Кончайте! Кончайте! Оглохли вы, что ли?

Качаясь от усталости, они продираются сквозь кусты. Поднимают своего товарища, немного оправившегося от приступа лихорадки, и плетутся вместе с ним к лагерю. Они удивлены: обычно полковник сзывает их домой перед самыми сумерками, когда люди уже начинают терять сознание от жажды.

Фейро ведет их к складу инструментов, куда каждый вечер, возвращаясь из леса, сдают ножи. Потом они выходят на берег реки. Слышат шум, возгласы и видят, как подходят шесть больших лодок. В каждой из них на носу сидит надсмотрщик и держит на коленях винтовку, а между ним и двумя другими, расположившимися на корме, съежились на дне лодки маленькие фигурки краснокожих людей, неподвижные, связанные одной веревкой, обмотанной вокруг шеи каждого. Руки их скручены за спиной, ноги туго стянуты веревкой из лыка. У пленных испуганные лица, гладкие черные волосы, спадающие на худые плечи. В одной из лодок лежит застывшее в судороге тело. Из разговоров сборщики узнают, что группа надсмотрщиков утром отправилась на лодках вниз по реке, чтобы устроить налет на соседнее селение индейцев и захватить молодых крепких мужчин для работы в лесу; они узнают, что на обратном пути в одного надсмотрщика выстрелили отравленной стрелой из прибрежных зарослей, что индейцы долго преследовали лодки и что полковник Лопес раньше обычного вызвал всех сборщиков с работы, так как опасался, что в лесу на них могут напасть. Потом они видят, как лодки пристают к берегу, как надсмотрщики кладут на желтый песок своего мертвого товарища, выгоняют из лодок пленных и подталкивают низкорослых темнокожих людей прикладами. Но все это как будто не производит на наблюдателей никакого впечатления. Они лишь бросают беглый взгляд в сторону связанных индейцев. Все, толкаясь и спотыкаясь, спешат к продовольственному складу, чтобы выхватить из рук надсмотрщика деревянные чашки, налить в них из котла грязной кипяченой воды и пить — пить без конца!

Кто-то, корчась в судорогах, извергает только что выпитую тепловатую жидкость прямо на землю, ноги его подкашиваются, и он падает ничком.

Двое уносят его.

Пока надсмотрщик раздает бутылки с водкой, индейцев загоняют в хижину. Тяжелая, сбитая из толстых досок дверь захлопывается за ними и тщательно запирается снаружи. Они не кричат, не стучат изнутри кулаками, не пытаются взломать ее.

На следующее утро Бенито видит их, ожидая вместе с рябым возле склада инструментов: один надсмотрщик отворяет тяжелую дверь, несколько других стоят по обеим сторонам с плетками в руках. Индейцев выволакивают из хижины, дают им по чашке воды и кукурузной лепешке, а затем гонят в лес, словно стадо рабочего скота. Молча, понурив голову, связанные по трое за шею, плетутся они по просеке.

В их глазах нет слез.

По официальным статистическим данным бразильского штата Амазонка в период с 1880 по 1885 год, каждая тонна собранного необработанного каучука стоила жизни восьми индейцам. Зверства, тяжкий и вредный труд привели в некоторых районах к полному истреблению туземцев. При этом в Бразилии никому не приходила в голову мысль разбивать плантации или перерабатывать каучук внутри страны, так как рабочих рук не хватало даже для добычи сырья. Правда, в Бразилию со всего света стекались иммигранты, привлеченные мнимыми возможностями быстрого обогащения, но вскоре и их начали отпугивать смертоносные леса.

«Из-за каучука штат Пара всего за несколько десятилетий трижды терял все свое население, — писал экономист из Буэнос-Айреса в конце XIX века. — Как индейцы, которых силой принуждали к работе, так и метисы, мулаты, негры и белые сборщики каучука, завлеченные обманным путем, десятками тысяч гибли в лесах: от лихорадки, от жажды и укусов змей, от бесчисленного множества страшных болезней и — от плетки!»

7

Они называют его дьяволом — дьяволом Черной реки!

Его имя часто звучит в хижине, особенно по вечерам, когда люди собираются вокруг тусклого пламени свечи, держа в руках бутылки водки, и с разгоряченными лицами толкуют о том, как он обманул и ограбил их, каких небылиц им наплел, как улыбался при этом и как все они попались на эту улыбку и на его обещания.

Каждый уже давно знает историю всех остальных, и все же они снова и снова рассказывают друг другу, как оказались здесь.

— Перу! — о да! Перу — вот благословенная страна. Вот уж откуда никогда бы не ушел по своей воле! Да что поделаешь, когда тебя надувают в карты? Я же собственными глазами видел, как он вытащил карту из рукава, собака такая! Клянусь святым Яковом, Перу лучше любой другой страны, но ведь такую собаку можно проучить только ножом… Ну, а куда потом денешься, если за тобой гонится полиция? Не хотел я его убивать, ей-богу, да только потом и сам был рад, что живым унес ноги из моего милого Перу. Почему оказался именно в Санта-Кларе? Мадонна! Да я и сам не знаю. Тут-то я и попал ему в лапы, этому дьяволу! Вы же знаете, как он обделывает такие дела. Это у него чертовски ловко получается. Деньги и легкая нажива — немножко каучука, мадонна! Кому не хочется разбогатеть?