обессудь потом.
В тени что-то звякнуло, зашуршало, ответные звуки донеслись сразу с трех сторон. С «цыганочкой» лучше не спешить, пожалуй.
– Бывай, военный, размысли еще. Два раза не упреждаем.
Калитку отсюда видно, но гости в нее не пошли – исчезли ночными тенями через ограду. Шагин выждал пару минут, потянул опять из кармана «Казбек». Теперь уж можно. Почиркал спичкой о коробок, затянулся глубоко, чтобы сразу мозги прочистились.
Дерзкие парни, чего уж там! Врасплох застали, будто зеленого новобранца! Стыд-позорище! Или не поняли, что советская власть сюда насовсем вернулась, или терять им вовсе нечего. И давать укорот этим наглым чертям должен именно он. Дело чести теперь, довесок к заданию. Найти их чертячье логово, самому завалиться в гости, а там уж…
Земля под ногами вдруг дернулась, словно от взрыва, Василий даже присел. Уперся ладонью в жухлую траву, ощутил сквозь нее далекий беззвучный гул. Землетрясение, что ли? В здешних болотистых местах? Чудны дела твои, господи! Опять безыдейно, но что тут скажешь еще?!
* * *
Уснул как убитый, сам от себя такого не ожидал. Снились болотная жижа, мельтешение змеиных тел, лейтенант Хорошилов, обугленный в головешку, с оскаленными зубами. Пробуждение вышло резким – от конского ржания. Не Гнедыш, другой кто-то. Снова скрипнула калитка, зашуршали шаги. Парень в синей милицейской форме с погонами старшины прошел до крыльца, взглянул на дверь, подпертую метлой, – Ковтуна дома нет. Оглянулся сторожко и двинулся к сараю. Постучал, а сам, молодец, встал от дверного проема в стороне. Дощатую стенку пуля прошьет как бумагу, но привычка верная.
– Есть кто живой?!
– Чичас! – отозвался Шагин простецки, взъерошил волосы, а пистолет из кобуры переложил в карман. Отвалил, наконец, подпорку, прищурился на гостя. – Ого, вот и власть наведалась! Я тут это… приснул-придремал.
– Документы предъявите! – велел старшина сурово и зашел наконец в сарай. Высокий, чернявый, плечистый, но молодой совсем. Потому и усики отрастил, и голос занижает, солидности себе придает. – Кто таков, на каком основании пребываете в тылу?!
– Так это ж… ранен, болею, заехал вот… – Бормотание Василия сделалось неразборчивым, движения – суетливыми, милиционер скривился, шагнул чуть ближе. Охнул, когда железные руки вдруг развернули и сжали захватом горло, а в голову уперся ствол ТТ.
– Колись, краснопузый, чего тут нюхаешь? – спросил Шагин тихо, недобро, с блатной гнусавинкой. – До трех считаю, потом мочить тебя буду! Ну!
– Пшувлхрвл! – прохрипел старшина стиснутым горлом, пришлось чуть ослабить. – Х-хрен тебе, стр-х-рляй… все знают, куда я пх-хехал… давай!
– Ух ты, какие мы, – хмыкнул Василий и пистолет убрал, а потом и горло выпустил. Старшина упал на карачки, зашарил ладонью по кобуре, взгляд из бешеного сделался бешено-тоскливым, но испуга в нем не было.
– Успоко-ойся, свои. Смотри сюда и держи вот это, больше не теряй.
Милиционер шумно выдохнул, закашлялся. Взглянул еще раз на свой наган, протянутый рукояткой вперед, и на штуку повесомее нагана – алую корочку с тиснеными черными буквами «СМЕРШ».
– В руки не дам, читай отсюда. Вопросы есть?
– Т-ты… вы чего же так?! Я ж представитель власти!
– Проверил тебя, старшина. Время нынче такое, но ты молодец, не сдрейфил. Как зовут?
– Иван… ну, то есть старшина Дыбайло, уполномоченный.
– Не надо, Ваня, козырять, мы не в штабе. Меня можешь звать Василием. Стреляешь хорошо?
– Из винтовки на «Ворошиловского» сдавал, а из нагана… управлюсь как-нибудь!
– Вот и ладненько. Ты из райцентра приехал? Сегодня в деревне заночуй, такая просьба моя к тебе. Думаю, пригодишься.
* * *
До вечера Василий успел не много, хоть и очень старался. Сгонял на «виллисе» в райцентр, навестил милицию, прозвонил оттуда в Брянский отдел НКГБ. Узнал, что довоенные архивы частично пропали, частично еще не доставлены из эвакуации. Сведений по конкретным лицам не найти. Ни по кому из тех, кто разместился в картонных папках шагинской памяти.
Сапожника Беккерова нашел, где тому и полагалось быть. В сапожной будке. На немца тот походил мало, как и на исследователя фольклора: круглолицый, угрюмый, с растрепанными рыжими усами и папироской за ухом. Шагинское удостоверение разглядывал долго и обстоятельно, затем вздохнул и начал подниматься с табурета. Отложил недочиненную туфлю, ссутулился покатыми плечами:
– Вещи собрать позволите?
– Зачем это? А-а! – Шагин махнул рукой и расплылся в самой простецкой из своих улыбок. – Вещи пускай остаются по шкафам, а вот если чаем напоите, то буду благодарен. Разговор у нас любопытный сложится.
В доме у Беккерова тоже ничто не напоминало о национальных корнях. Скорее уж, о спокойном, довоенном русско-советском мещанстве: сервант с фарфоровой посудой и семеркой мраморных слоников, настенный ковер, горшки с геранью на подоконнике. Высокая грудастая супруга взглянула на гостя недовольно, но принесла без напоминаний чайник, колотый сахар и вазочку с сушками. Неплохо живет сапожник Беккеров, по нынешним-то временам.
– Так о чем вы хотели беседовать? Я товарищу вашему уже рассказывал. Не понимал, правда, к чему эти древние легенды такому ведомству. Но он ничего, внимательно слушал.
– Я тоже послушаю, если не возражаете, – ответил Василий, выбирая из вазы сушку покруглее. Глотнул травяного чая – определенно мята и что-то еще, пахучее, терпкое. – Наше ведомство с некоторых пор интересуется всем подряд, так что поведайте, не стесняйтесь, Андрей Карлович.
Не раз приходилось видеть, как люди меняются, коснувшись любимого дела, но все равно удивился. Через комнату к комоду прошел пузатый сутулый работяга, а за стол вернулся ученый. С вдохновенным выражением лица и в пенсне даже. Водрузил поверх скатерти картонную папку – точь-в-точь такие Шагин себе воображал, сортируя сведения, – вытащил стопку бумаг, исписанных крупным почерком.
– Вот, извольте-ка, тут оно все и есть. Записки некоего Иоганна Шпомера, фольклориста и путешественника, датированные серединой восемнадцатого века. Эпохой императрицы Елизаветы Петровны… простите уж за упоминание монаршей особы.
– Ничего-ничего, продолжайте. Старайтесь представить, что я не сотрудник, а просто пришел к вам за консультацией.
– Уже стараюсь, – кивнул Беккеров без улыбки. – Что касается Шпомера, то он был германцем чистокровным, писал, соответственно, по-своему, но я его перевел. Очень любопытная легенда, связанная с одной конкретной местностью.
– С Дунькиной тванью?
– Не только. Каждые триста лет, плюс-минус, в тех местах случалось нечто… Давайте-ка расскажу предметнее, если вы не против. Как писал сам Шпомер в тогдашнем витиеватом стиле: поведаю вам, потомки мои, сию таинственную историю «ab ovo usque ad mala», то есть «от яйца до яблок». Это римское выражение, означает…
– Я понял, не дурак, – поспешил перебить Василий. – Люблю послушать на досуге таинственные легенды, но с досугом сейчас туговато. Давайте ближе к вопросу.
– Что ж, буду краток. Век четырнадцатый, первая половина. Русские князья