слышались крики и топот бегущих ног. Он заметался в паническом ужасе, бросаясь вперед, назад, сам не зная зачем.
Навстречу ему бежал человек.
– Ведь это взрыв! Что они взорвали? – спросил он на бегу, поравнявшись с Грэхемом, и, прежде чем тот успел заговорить, пробежал дальше.
Кругом поднимались огромные здания, окутанные таинственным полумраком, хотя светлая полоса неба над ними показывала, что наступал уже рассвет. Не странно ли, что все или почти все эти дома-великаны принадлежат ему? Ему снова живо представилась необычайность всего случившегося с ним. Он сделал такой невероятный скачок во времени, какой позволяют себе только романисты. Он помнил, как трудно было ему поверить в реальность этой сказки, но наконец факт был признан, и он решился примениться к действительности и стать в положение постороннего зрителя, ожидающего увидеть интересное представление. И вдруг вместо этого ему грозит опасность – неопределенная, но тем более пугающая. Со всех сторон его обступают враждебные тени. Где-то в темном лабиринте этого города его подстерегает смерть. Неужели же его убьют, прежде чем он успеет увидеть новый мир? Как знать, быть может, его ждет гибель за ближайшим углом? В нем заговорило страстное желание жить, жить, чтобы увидеть, узнать.
Он начал бояться углов. Ходить опасно: лучше уж спрятаться куда-нибудь. Но куда? Как сделать, чтобы его не заметили, когда улицу опять осветят? Он сел на скамейку в тени киоска на одной из верхних платформ и в полной уверенности, что здесь он один, закрыл свои усталые глаза.
А что, если когда он их снова откроет, он увидит, что все исчезло, что нет больше ни этого чернеющего внизу русла параллельных платформ, ни этого нестерпимого ряда гигантских зданий напротив? Что, если все события этих последних дней – его пробуждение, эта кричащая толпа, эта битва впотьмах – не что иное, как фантасмагория, сон, но только необыкновенно живой. Да, это, наверное, сон, слишком уж все непоследовательно, бессмысленно, – так не бывает наяву. Ведь если он действительно проспал двести лет, то человечество должно было поумнеть за это время. Каким же образом оно может смотреть на него, Грехэма, как на своего властелина?
Все это он передумывал, сидя с закрытыми глазами. Почти надеясь, вопреки всему, увидеть какую-нибудь знакомую картину из жизни девятнадцатого столетия – деревушку Боскаль, быть может, утесы Пентарджена или спальню своего дома, – он открыл глаза. Но факты не считаются с нашими надеждами. Мимо него вдоль улицы шел, маршируя в ногу, отряд вооруженных людей с черным знаменем, а перед ним тянулась все та же бесконечная высокая стена зданий с чуть светящимися на них в полумраке непонятными надписями.
– Нет, это не сон… не сон! – прошептал он и безнадежно уронил голову на руки.
Глава 11
Старик, который все знает
Он вздрогнул, неожиданно услышав чей-то кашель, и, быстро обернувшись, увидел в двух шагах от себя тщедушную фигурку, сидевшую скорчившись за спинкой одной из скамеек.
– Какие новости? – послышался дребезжащий старческий голос.
– Никаких, – не сразу ответил Грехэм.
– Вот сижу здесь, дожидаюсь, пока зажгут свет, – сказал старик. – Куда ни сунься, везде наткнешься на этих головорезов голубых.
Грехэм ответил неопределенным мычанием. В темноте он не мог разглядеть лица своего собеседника. Ему очень хотелось поговорить, но он не знал, как начать.
– Чертовски темно, – снова заговорил старик. – Пришлось выйти на улицу, а тут что ни шаг, то опасность.
– Да, скверное положение, – пробормотал Грехэм.
– Главное, проклятая темнота. Плохо в темноте старым людям. Все точно взбесились. Стреляют, дерутся. Полицию расколотили, повсюду хозяйничают разбойники. Не понимаю, отчего не вытребуют негров, они бы защитили нас… Не хочу я больше бродить один в темноте. Сейчас я наткнулся на труп и упал… В компании все-таки веселее… конечно, в хорошей компании. – Он поднялся на ноги, подошел к Грехэму и стал всматриваться в его лицо. Осмотр, очевидно, удовлетворил его. Он опустился на скамейку с заметным облегчением и продолжал: – Да, времена, нечего сказать! Резня; везде валяются трупы; здоровые, сильные люди пропадают ни за грош. У меня три сына. Где-то они в эту минуту? Бог знает!
Старик замолчал, потом повторил дрожащим голосом:
– Где-то они?
Грехэм молчал, придумывая, в какой бы форме предложить вопрос, чтобы не выдать своего незнания современной жизни. Старик снова прервал паузу.
– Острог победит. Победит! – сказал он. – А какой толк из этого выйдет, это уж трудно сказать. Мои сыновья служат при ветряных двигателях, все трое. Моя невестка была его любовницей – самого Острога! Мы не какие-нибудь! А вот мне, старику, все-таки пришлось скитаться ночью без приюта… Я знал, что к этому придет. Давно знал, раньше многих. Не думал я, что доживу до таких ужасных времен.
Было слышно, как у него хрипело в груди.
– Вы говорите, Острог… – начал было Грехэм.
– О! Это голова!
– У Совета, кажется, мало друзей среди народа, – заметил Грехэм, не зная, что сказать…
– Очень мало, да и те ненадежные. Белый Совет отжил свое время. Его два раза выбирали. А Острога… Ну, а теперь прорвалось, и уж ничто не поможет. Два раза Острог провалился на выборах. Надо было видеть, как он бесновался! Он был страшен. Теперь разве только бог поможет белым, а то их дело пропало. Острог поднял на них рабочие союзы. Никто другой не посмел бы. Вся эта голубая сволочь вооружена и идет напролом. А тот не остановится: он уж доведет до конца!
Старик помолчал.
– А Спящий… – заговорил он опять и остановился.
– Ну? – сказал Грехэм.
Дребезжащий голос понизился до конфиденциального шепота. Чуть белевшее в темноте старческое лицо придвинулось к лицу Грехэма.
– Настоящий Спящий давным-давно умер!
– Что?!
– Да, умер дюжины лет тому назад.
– Ну что вы! Быть не может!
– Верно говорю: умер. А тот Спящий, который проснулся теперь, – подставной, какой-то жалкий нищий, полуидиот, которого они опоили… Мало ли что я знаю, только лучше помолчу.
Старик стал бормотать что-то бессвязное. Он знал, очевидно, так много, что не мог удержать всего при себе.
– Я не знаю, кто подсунул ему сонного зелья, – меня в то время еще на свете не было, – но зато я знаю, кто ему впрыскивал возбуждающее, чтобы разбудить его. Разбудить или убить – середины быть не могло. Решительная мера, совершенно в духе Острога.
Грехэм был так поражен, что несколько раз прерывал и переспрашивал старика, пока наконец вполне уяснил себе весь дикий смысл его слов. Так, стало быть, его пробуждение не было естественным! Или, может быть, все это просто стариковские бредни?