Управляющий Андрей пришел — в Вологду отпрашиваться.
— Князь! Я и так на все лето остался, осень уже. Все работы на полях закончены. Дозволь домой в Смоляниново съездить, с семьей пообщаться, подумать, что дальше делать будем.
— Спасибо за помощь, Андрей. Даже не знаю, что бы я без тебя делал. Много трудов ты приложил и смекалки проявил. За рвение сверх жалованья еще три рубля серебром даю. Конечно, можешь ехать. Только вот как? Дороги развезло.
— Э, князь! Суда-то еще ходят. Пойду на причал, подожду, подберет какое-нибудь попутное судно до Коломны, — вона сколько их плывет ноне! А там, через Москву, и до Вологды доберусь, с обозом каким.
— Тогда удачи тебе и легкой дороги. Надумаешь если в Охлопково переехать — нанимай сани и всем семейством — сюда — добро пожаловать. Деньги на подъем семье твоей дам. Но только тогда и на Вологодчине хозяйство в надежные руки передай.
— Решусь переехать — сыну Павлуше передам хозяйство, он уже опыта набрался.
Я отсчитал жалованье и надбавку, и Андрей ушел. Жаль, если не надумает переехать — не просто мне будет найти здесь ему замену.
Ратники в избах между караулами-дежурствами балагурили, играли в кости, спали. Пить вино я запретил, да и Федор с Макаром сами за этим следили строго. Выгонять сейчас людей на улицу на учения — было бы слишком. В эдакую слякоть хороший хозяин собаку на двор не выгонит.
Вот в такую погоду к нам в Охлопково и забрели двое бродяг.
Ко мне прибежал, укрываясь плащом, ратник из дежурной смены, что сидел в привратной сторожке.
— Князь, там приблудились двое, просят пустить их — обогреться.
— Кто такие, не сказывали?
— Не знаю. Один в рясе, другой по виду — бродяжка. Кто их разберет, все в промокшей одежде.
— Так и быть, впусти бедолаг. Непогода на улице и стемнеет скоро. Пусть обогреются, обсохнут, а завтра идут своей дорогой.
Сказав так, я и забыл о путниках. Мало ли их тут ходит? Если раньше, когда они, бывало, забредали, просились на ночевку в избы холопов, то теперь — тын высокий вокруг поместья, сторожка с охраной у ворот — не проберешься без спросу.
Следующий день выдался хоть и хмурый, но без дождя. Насидевшись за несколько дождливых дней в избах, холопы и ратники высыпали на улицу. Вышел на улицу и я. Глаз мой сразу выхватил две новые фигуры. Я подошел поближе. Один и вправду был в черной рясе, опоясанный веревкой. Другой — в сильно поношенной, но опрятной и чистой одежде. Но что меня удивило — так это то, что они похожи, как две монеты. Не иначе — близнецы, кои встречались не часто.
Завидев меня, оба поклонились.
— Благодарствуем за кров, за пристанище, барин. Совсем вчера промокли да обессилели. Бог да воздаст тебе за милость твою.
— Невелика милость — улыбнулся я. — Кто такие будете?
— Из-под Козельска мы. Я — Василий, а это брат мой, Михаил, расстрига.
— За что же расстрижен-то?
— Не подумай худое, барин, — он хороший человек, нет в нем окаянства. Да вот беда — удержу в выпивке не имеет, как доберется. А откель на нее деньги взять? Ну и не сдержался, видно, бес попутал, — подаяние церковное пропил, вот и осерчал епископ. Даже покаяние не помогло. Инда сам уж не может при церкви состоять — соромно ему за неуемность страсти своей пагубной.
— Куда путь-дорогу держите?
— А куда глаза глядят. Помышляем до Москвы добраться. Ноги есть — дойдем.
— Так, где Козельск, а где мое поместье? Москва-то вон там! — махнул я рукой.
— Эдак мы приплутали маленько, барин, уж больно попутчики-купцы попались веселые да добрые. Только они в Рязань отвернули — нам уж совсем не по пути.
— Чем пропитание добываете?
— Добрым людям в нужде их помочь везде случай выпадет: в деревнях у вдовушек али старушек где ограду поправим, где крышу подлатаем, глядишь — и покормят.
— Два здоровых молодца, а у старушек кормитесь! Не стыдно?
— Ты нас, барин, не кори работой на помочь. Любая работа Богу угодна. Мы у тебя ничего не просим. И чужого сроду не брали, нет такого греха на душе. А коли и у тебя работа для нас какая найдется, так мы согласные остаться.
— Работа в имении всегда есть. Сейчас по осени ее меньше, а летом только успевай поворачиваться. В конюшню пойдете?
— Чем платить будешь?
— Крыша над головой, прокорм и полушка в месяц.
— Негусто.
— Так и работа немудрящая, не надорветесь.
— Ну, тогда разве до весны только.
— Согласен. Тит, поди сюда. Ко мне подбежал мальчишка.
— Вот мой главный конюх. У него и работать будете.
Братья-близнецы переглянулись разочарованно. Под мальчишкой ходить для взрослого мужика зазорно. Однако и до Москвы далеко, а братья босиком и в одежонке легкой. Потому, подумав немного, согласились.
Брал я их временно, а получилось — насовсем. Михаил оказался расторопным, но имел извечную русскую привычку — уж если добирался до вина, пил до упаду. А по жизни был веселым, зная много занятных историй и всегда — заводилой, душой компании. Василий — полная ему противоположность: серьезен и рассудителен не по годам, трудолюбив и бережлив. За полгода, проведенные им у меня в поместье, я присмотрелся к нему и решился — назначил управляющим на место Андрея. Андрея же по прибытию его зимой вместе с семьей в Охлопково сделал тиуном княжеским. Для простого человека должность высокая. Но это я уж вперед забежал.
На Покров Пресвятой Богородицы выпал первый снежок.
Утром я выглянул в заиндевевшее по краям окно. Насколько хватало глаз, повсюду лежало снежное покрывало: на крышах изб и сараев, деревьях, кустах, дороге. Снег розовел в лучах восходящего солнца.
Я оделся и вышел на крыльцо. Хрустальный морозный воздух приятно обжигал грудь, наполняя тело бодростью. Из труб, не рассеиваясь, дым поднимался прямо вверх — к морозам! Давно замечено: Покров — как граница между осенью и зимой. Теперь морозы день ото дня будут крепчать, сковывая землю прочным панцирем. А там и на санях можно будет ездить, ждать всего ничего осталось: по народным приметам от первого снега до санного пути — шесть седмиц. Хорошо, что в Охлопково успели к зиме подготовиться — избы утеплили, дрова заготовили.
Вскоре и морозы трескучие ударили. Каждый день температура опускалась все ниже и ниже. Земля застыла, на улицу выходить лишний раз не хотелось — ветер и колючие крупинки хлестали по лицу.
Как хорошо, что избы с печами успели поставить, да конюшни лошадям. Не зря я плотников поторапливал.
Днями подошел ко мне Демьян — охотник из федоровского десятка.
— Князь, разреши на охоту походить. Делать ноне нечего, а приварок столу не повредит. Да и засиделся я в деревне, по охоте соскучился.
— Дозволяю, дело полезное.
С тех пор каждый день Демьян к вечеру дичь приносил: то глухаря, то зайца, а порою — и двух. Я к охоте равнодушен был. И все-таки соблазнил меня Демьян.
Прибегает как-то:
— Князь! Волки в лесу объявились! Целая стая! Давай загонную охоту устроим. Чего хлопцам попусту в избах сидеть?
— Так собак у нас нету.
— По следам я сам логово найду, а загонщиков у нас полно — все ратники.
Ну что же, размяться можно. Если волков добудем — шкуры волчьи теплые, будут кому-то шубы знатные. Под дождем влагу не набирают, не линяют, и никакой ветер их не проберет.
Ратники встретили предложение об охоте восторженно. Однако волки — хищники опасные. Я приказал взять всем ножи и пищали зарядить картечью. Демьян место нам с Макаром и Федором показал, где мы «на номерах» стоять должны.
Ратники втихую лесок окружили и давай шуметь по сигналу Демьяна. Кричали, свистели, сжимая кольцо все уже.
Не выдержали волки. На опушку сначала матерый вожак вышел. Осмотрелся, нос вытянул, пытаясь опасность учуять, да не повезло серому — ветер на нас дул. Рванулся вперед, а за ним — и вся стая.
Выждали мы немного, чтобы от леса в поле волки отошли, да и вышли из-за стога. И тут же залпом ударили. Полегла стая серых разбойников — почти вся. Почти, потому что вожак ушел. Рванул в сторону и был таков. А времени перезарядить пищали не было.