– Ну, хорошо, в пять я подъеду. До встречи. – И Сергиевский отсоединился.
Ох, ребята-демократы, как гласит закон Мерфи: «Все, что есть хорошего в жизни, либо незаконно, либо аморально, либо ведет к ожирению». Поворачиваю обратно в институт, несусь в библиотеку, падаю за ближайший свободный комп и через секунду читаю Википедию. Ага, вот он, Сергиевский, Павлович, значит. О как! Родился он здесь. К мамочке прикатил, пирожков домашних потрескать. Вдовец… интересненько. А ведь чувак-то неординарный и собой привлекательный. Правда, дщерь – полное чмо. Так… учился… работал… все это фигня… ага, занимает пост… ну это мы в курсе. И каждая желтая газетенка о нем сочинения пишет, и каждый хрен с горы называет себя его личным звездочетом, раздавая автографы и интервью. И каждая безмозглая моделька многозначительно закатывает глазки при звуке его имени…
Упс… А в чем же мне пойти-то? Это вот платьице для леди слишком лядское. Денег на обновы я пока в моем Эльдорадо не намыла… Ой, а как же чай для Витечки? Ладно, разберемся в рабочем порядке. Тут такие чудеса…
Добравшись до дома, я сняла свое расчудесное кольцо и нырнула в шифоньер. Через некоторое время поздравила себя с уловом: черная юбочка и белая блузка. Неувядаемая классика. Если это все погладить…
Ровно в пять я вышла к подъезду, и тут же подкатил Сергиевский. Надо же, пунктуальный дядька. Хотя в их деле иначе нельзя. Мистер-министер привез меня в крохотный ресторанчик на выезде из города. Очень милый. Впрочем, с ресторанной жизнью нашего города я была не то что на «вы», а вообще не пересекалась. Других посетителей не оказалось, что меня не удивило. После всех событий этого дня способность удивляться у меня, кажется, атрофировалась.
Сергиевский оказался собеседником милым, остроумным и редкостным обаяшкой. Я, как могла, пыталась соответствовать. Поначалу ощущала себя сообразно Олечкиной табели о рангах, но постепенно успокоилась. Да и вино, какое-то особенное, обволокло мозги мерцающей органзой полуреальности. Через некоторое время мы выпили на брудершафт. Анатолий рассказал, что действительно родом отсюда, что привез Ольгу к бабушке, не желающей переезжать к ним, и что пробудет в городе еще три дня. Я слушала его вполуха, а сама крутила в голове миг послебрудершафтного поцелуя, разбирая его на наносекунды. Поцелуй вышел чуть длиннее и чуть чувственнее обычного, формального. Взгляд упал на колечко, игравшее на безымянном пальце правой руки желтым солнышком. В порыве сумасшедшей благодарности я обхватила левой рукой кулачок правой, поднесла его к губам и поцеловала колечко.
– Света, что такое? – Сергиевский смотрел удивленно. – Неужели нахлынуло чувство вины перед поклонником, подарившим кольцо?
Я рассмеялась:
– Ну что ты, это просто… талисман. Мне очень хорошо, вот я и мысленно режу жертвенных агнцев своему божку.
Анатолий взял мою руку в свои.
– На такие пальчики надо надевать настоящие камни. – И он потянул с пальца кольцо. Я с ужасом отдернула руку. Если он увидит меня такой, какая я на самом деле! Ни-за-что!
Мы посидели еще совсем немного. Он отвез меня домой, поднялся проводить до двери, потом до моего старенького скрипучего дивана.
Мы лежали рядом, усталые и, казалось, насытившиеся друг другом до полного удовлетворения.
– Это так ты меня провожаешь от машины и до утра? – шепнула я ему, проводя ладошкой от груди, покрытой мягкими чуть курчавыми волосками, ниже. Туда, где волоски становились все гуще, но податливей от чуть липкой влаги наших тел, обильно напитавшей кожу его живота. Толя накрыл мою руку своей мягкой ладонью и подвинул ее чуть ниже. Горячий шелк влажной кожи еле заметно пульсировал. Почувствовав, как ритм передается мне, поглощая без остатка и тело, и дыхание, и мысли, я обхватила пальцами твердеющую под ладошкой плоть и прижалась к Толе алчной пылающей кожей.
– А теперь твоя очередь провожать меня. С этого утра и до понедельника, – тихо ответил он, слегка приподнимая меня за талию сильными руками и медленно опуская на себя.
Мятые, насквозь мокрые простыни валялись на полу. Свесившись с дивана, я пыталась обнаружить среди них мобильник и выяснить, который час. Какое счастье! Пусть на три дня! Только вот, черт, месячные должны… нееет, только не сегодня, не завтра. Плевать, разберусь потом. Это же раз в жизни бывает такое счастье… Все к черту. Но…
– Толя, а как же работа? Мне ведь на работу скоро бежать…
– Давай договорюсь про отпуск, вряд ли мне откажут. – Он не рисовался, не бахвалился, такой простой, доступный и желанный.
– Давай, – согласилась я.
Пока он плескался в душе, вкрутив в ванной лампочку из торшера (как сама-то не дотумкала!), я сняла на минутку кольцо, облачилась в стандартный джинсово-фуфаечный прикид и подкрасилась. Когда он вышел, варила кофе на кухне. Двух одинаковых чашек у меня не было. Я, извинившись, что непредусмотрительно сдала саксонский фарфор в химчистку, налила кофе в стаканы с подстаканниками. Подстаканники один мой знакомый с дневного отделения института спер, когда работал проводником во время летних каникул, и подарил мне. Видать, дома для них уже не оставалось места.
Толя куда-то позвонил, кому-то поручил оформить мне отпуск и доложить об исполнении. Ну вот, у чеховского героя были Анна в петлице и Анна на шее, а у меня один кудесник на пальце, другой в постели.
Выходя из дома, Толя спросил, может ли он сделать мне подарок. Я поинтересовалась для порядка, какой, но ответа не получила.
Мы приехали в загородный дом отдыха, где сняли отдельный коттедж. Наверное, закрытое заведение для власть имущих. Я-то ведь наивно полагала, что судороги коммунистического режима смяли и эту инфраструктуру. А она, похоже, лишь сменила хозяев и набрала класс.
Толина идея приехать сюда действительно великолепна. Мы плаваем в бассейне, греемся в сауне, гуляем по лесу… И занимаемся сексом. Нет, наверно, любовью. Я полностью растворяюсь в нем, шепчу какие-то ласковые глупости, схожу с ума и не пытаюсь остановиться. Потому что хочу сходить с ума. Он называет меня ласковыми именами, и каждый раз мое сердце переходит на синкопированный ритм. Я счастлива, я счастлива, я бесконечно счастлива!
Поздним вечером мы, насытившиеся друг другом, сидим, укрывшись теплым пледом, на плетеном диванчике, на веранде. Толя, показывая на усыпанное звездами небо, произносит еле слышно:
– Если присмотреться, звезды разного цвета. Видишь, Свет?
– Да, милый, – отвечаю. Ни черта я не вижу, но так ли это важно? Я готова поменять все краски мира за счастье быть с тобой, моя любовь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});