в том, чтобы раскрыть эти специфические структуры времени. Соответственно, книга содержит много дат и неизменно обращает внимание на хронологические тонкости. Отдельные трансформации, представленные здесь, начинаются и заканчиваются в разные моменты времени. На временной оси для них характерна непрерывность в обоих направлениях. С одной стороны, они с разной степенью интенсивности продолжают развитие процессов предыдущих эпох, назовем их «раннее Новое время». Даже великие революции невозможно понять без их предпосылок. С другой стороны, XIX век сам является предысторией современности. Изменения, которые впервые дали о себе знать в XIX веке и стали его характерными чертами, только в редких случаях резко (скажем, в 1914 или тем более в 1900 году) прекратились. Поэтому я намерен, умышленно пренебрегая дисциплиной, заглядывать в XX столетие и простирать свой взгляд вплоть до наших дней. То, что я хочу показать и прояснить, это не замкнутая и самодостаточная история XIX века. Цель моего повествования – сделать наглядной включенность одной эпохи в долгие временные линии, представить XIX век в истории.
Что это означает для определения временных рамок данного повествования? Зафиксировать их с точностью до года не представляется возможным, если отдавать предпочтение идее непрерывности развития вместо представления о четких эпохальных срезах. Я буду комбинировать две разновидности макропериодизации XIX века. В некоторых случаях я буду иметь в виду формальный отрезок времени, ограниченный 1801–1900 годами, не наделенными каким-либо смыслом. Тогда речь будет идти о календарном XIX веке. К модели «долгого» XIX века я буду обращаться, когда его сущность можно будет раскрыть только в процессе реконструкции специфических взаимосвязанных комплексов событий и процессов. Этот долгий век берет свое начало в 1770‑х годах. Если попытаться найти символическую отметку, точку отсчета на шкале событий «всемирно-исторического» значения, то ею может служить Американская революция и основание США. Было бы не только удобно, но и в определенной степени эффектно последовать традиции и выбрать август 1914 года в качестве финального акта «долгого» XIX века. Такое решение кажется вполне целесообразным, если иметь в виду изменения, затронувшие мировую экономику. В ряде других трансформаций оно окажется менее разумным. Первая мировая война сама по себе оказалась временем, повлекшим за собой каскады изменений. Начавшись военными действиями в пространстве между северо-восточной Францией и Балтикой, которым предшествовали немногим ранее бои в западной и восточной Африке, эта война приобрела мировой характер только в ходе дальнейших событий[179]. Взаимоотношения сил, вовлеченных в военные действия государств, изменились драматическим образом только в 1916–1917 годах. Годом политического преобразования Европы, Ближнего Востока и Африки стал 1919‑й. В это же время революционные и антиколониальные движения потрясли как Ирландию, Египет и Индию, так и Китай и Корею. Не менее глобальным стало глубокое разочарование, вызванное невоплощенными надеждами мирного времени[180]. Если выразиться патетически, только по окончании войны человечество осознало, что оно живет уже не в XIX веке. Соответственно, финальную черту «долгого» XIX века, начавшегося в 1770‑х годах, следует провести в начале 1920‑х. Окончание XIX века, таким образом, отмечено переходом в глобальное послевоенное время, когда новые технологии и идеологии обозначили глубокий разрыв между современностью и временем, предшествовавшим 1914 году. Несмотря на двойное определение XIX века, как «календарного» и «долгого», необходимо уточнить представления о времени, присущие, с одной стороны, историкам, а с другой – современникам. Об этом и пойдет речь далее.
Конструкции эпох
Существует много способов, позволяющих придать историческому времени форму. Один из них – уплотнить понятие эпохи. В современном европейском сознании прошлое существует как последовательность временных промежутков. Названия эпох редко представляют собой плоды стихийной памяти. Они являются результатом исторических размышлений и конструкций. Историография нередко порождала новые эпохи: благодаря историку Иоганну Густаву Дройзену появилось понятие «эллинизм», Жюль Мишле и Якоб Буркхардт изобрели «эпоху Возрождения», Йохан Хёйзинга – «позднее Средневековье», а Питер Браун – «позднюю Античность». В иных случаях обозначения эпох, возникшие в академических кругах и ставшие общепринятыми в науке, еще не проникли в сознание общественности. Таким примером может послужить «раннее Новое время». Этот «ярлык» как обозначение эпохи был изобретен в 1950‑х годах, быстро нашел применение для обозначения исторических кафедр в ФРГ и широкое признание среди специалистов. «Раннее Новое время» заняло место четвертой эпохи, подобно четырем царствам апокалиптического пророчества Книги Даниила[181]. Неясно происхождение «эпохи модерна». Употребление этого термина совершенно необозримо: его применяли и к любому европейскому столетию, начиная с XVI века, и к Китаю XI века. Социально-исторические аргументы выдвигаются при этом на первый план, если речь идет о периоде времени, начавшемся в 1830‑х годах. Доводы эстетического и культурного плана дают о себе знать позже, их мы не найдем до высказываний Шарля Бодлера, Клода Дебюсси и Поля Сезанна[182]. В современных разговорах о модерне, постмодерне и множественных модерностях (multiple modernities) практически не используются какие-либо хронологические отметки, что в целом свидетельствует об ослаблении категории эпохи в общественном сознании. Вероятно, «раннее Новое время» оказалось последней конструкцией, нашедшей признание для обозначения эпохи среди специалистов[183]. Даже XIX век в определенной степени выпал из четкой системы перечня эпох. Независимо от того, как прочерчены его границы, на этот век историки смотрят как на некую вольную эпоху, которой сложно присвоить наименование. Собрать несколько столетий более древних времен оказалось несложно, если учесть, что эпоха Средневековья может объединять до десяти веков, а в рамках «раннего Нового времени» нашли место три века. Девятнадцатый же век остается наедине с собой. Напрашивающееся название «позднее Новое время» не было предложено всерьез до сего дня. Даже вопрос о том, следует ли отнести XIX век к «новой» или «новейшей» истории, вызывает у большинства историков Германии растерянность. В одном случае XIX век будет выглядеть как кульминация тех процессов, которые начали свое развитие до 1800 года. В другом случае он станет предысторией того времени, которое наступило вместе с Первой мировой войной[184]. Эрик Хобсбаум, автор одной из лучших работ об истории Европы, начинающейся с Французской революции, не наделяет XIX век – а в его понимании это «долгий» век – одним именем. Он делит его на три части: «Век революции» (1789–1848), «Век капитала» (1848–1875) и «Век империи» (1875–1914)[185]. История идей тоже до сих пор не смогла найти единую опору XIX веку – по аналогии с XVIII столетием, которое порой именуют «эпохой Просвещения». Получается, что мы имеем дело с безымянным, обрывочным столетием, с долгим переходным периодом между более определенными состояниями, при взгляде на который возникает ощущение замешательства.
2. Календарь и периодизация
В большей части мира в 1801 или 1800