С наступлением темноты мы приехали в Агринион, немного усталые, но в таком состояния счастья, которое редко выпадает на долю смертным. Утром мы сели в омнибус и приехали в Миссолонги, где воздали хвалу памяти Байрона, погибшего в этом героическом городе, расположенном на земле, пропитанной кровью мучеников. Не кажется ли странным, когда подумаешь, что Байрон уберег сердце Шелли от пламени погребального костра? Сердце Шелли теперь похоронено в Риме, и возможно, что сердца двух поэтов все еще находятся в мистическом общении «от некогда славной Греции до былого величия Рима».
При свете умирающей зари мы покинули Миссолонги с трепещущим сердцем и глазами, полными слез, и с палубы маленького парохода, отвозившего нас в Патрас, следили за исчезающим городом. В Патрасе нам предстоял трудный выбор решить, куда ехать — в Олимпию или Афины, но нетерпение, связанное с желанием увидеть Парфенон, одержало верх, и мы сели в поезд, идущий в Афины. Мы неслись по лучезарной Элладе; порой мелькала снеговая вершина Олимпа, в оливковых рощах плясали гибкие нимфы и дриады, и восторг наш не знал границ. Часто наше волнение достигало таких размеров, что мы бросались друг другу в объятия и начинали рыдать. На маленьких станциях степенные крестьяне провожали нас удивленными взорами, вероятно, считая нас пьяными или сумасшедшими. Но это было не что иное, как восторженные поиски и стремления к блеску высшей мудрости — голубым глазам Афины Паллады.
Вечером мы приехали в окутанные сиреневой дымкой Афины, и уже утренняя заря застала нас поднимающимися неверными шагами и с сердцами, бьющимися от волнения, по ступенькам храма богини. По мере того как мы поднимались, мне начинало казаться, что вся прежняя жизнь спадает с меня, как шутовской наряд; мне казалось, что до этого момента я не жила вовсе; я глубоко вздохнула, и мне показалось, что в глубоком вздохе восторга перед чистой красотой я родилась впервые.
Из-за холма Пентеликус вставало солнце, обливая светом четко вырисовывавшиеся в золотых лучах мраморные стены. Мы поднялись на последнюю ступеньку Пропилеи и стали смотреть на храм, освещенный утренним светом. Мы молчали, пораженные, и разошлись в разные стороны. Божественная красота была слишком священна для слов и наполняла странным трепетом наши сердца. Теперь было не до радостных возгласов и не до объятий. Каждый искал себе место, с которого мог бы предаться созерцанию и часами размышлять в каком-то экстазе, потрясшем нас до глубины души.
Осмотр Парфенона убедил нас, что клан Дунканов, мать и четверо детей, вполне удовлетворяют друг друга и что общение с другими людьми до сих пор отвлекало нас от наших идеалов. Мы задали себе вопрос, зачем нам покидать Грецию, раз мы нашли в Афинах ответ на все эстетические запросы. Можно было бы удивляться, почему я после успешных выступлений и страстного увлечения в Будапеште не испытывала никакого желания возвратиться к этой жизни. Но дело в том, что, отправляясь в паломничество, я не искала ни денег, ни славы. Это было путешествие, предпринятое исключительно для души, и мне казалось, что дух, который я мечтала найти, дух невидимой богини Афины по-прежнему живет в развалинах Парфенона. Мы решили, что клан Дунканов навсегда останется в Афинах и там воздвигнет храм в собственном вкусе.
После своих берлинских выступлений я положила в банк деньги, которые, как мне казалось, никогда не должны были иссякнуть, и мы поэтому принялись отыскивать подходящее место для нашего храма. Все были вполне счастливы, кроме Августина, который долгое время грустил и наконец признался, что очень одинок без жены и ребенка. Мы сочли это за страшную слабость, но согласились, раз он уже женат и имеет ребенка, что нет другого выхода, как выписать их сюда.
Жена Августина, приехавшая с маленькою дочерью, была одета по моде и носила французские каблуки, на которые мы стали коситься, потому что сами давно перешли на сандалии, чтобы не осквернять белых мраморных плит Парфенона. Против сандалий приезжая горячо протестовала, а мы тем временем решили, что мои платья-директуар, как и галстуки, отложные воротники и короткие штанишки Раймонда, являются одеждами вырождения и что мы должны облечься в туники древних греков, что и сделали к величайшему удивлению греков современных.
Нарядившись в тунику и пеплум и подвязав волосы, мы отправились искать подходящее место для нашего храма. Мы обыскали Колонны, Фалерон и долины Аттики, но не могли найти ничего достойного до тех пор, пока не забрели в сторону Гиметтуса, где находятся пасеки, славящиеся знаменитым медом. Поднявшись на возвышенность, Раймонд вдруг положил свой посох на землю и вскричал: «Глядите, мы находимся на одной высоте с Акрополем!» И действительно, на западе мы увидели храм Афины, поражавший своей близостью, хотя и находился на расстоянии четырех километров.
Но купить этот участок оказалось нелегко. Прежде всего никто не знал, кому он принадлежит. Расположен он был далеко от Афин и посещался одними пастухами и стадами коз. После долгих розысков нам наконец удалось узнать, что земля эта, разделенная на секторы от середины к краям, словно торт, уже в течение ста с лишним лет принадлежала пяти крестьянским семьям, к которым мы и обратились с просьбой ее продать. Крестьяне чрезвычайно удивились, так как до сих пор никто никогда не проявлял интереса к их участку, такому отдаленному от Афин. На его каменистой почве мог только расти чертополох, воды поблизости не было, и земля считалась не имеющей никакой цены. Но едва мы изъявили желание ее приобрести, владельцы предположили, что она должна очень высоко цениться, и запросили баснословную сумму, но клан Дунканов твердо решил купить участок и стал принимать к этому своеобразные меры. Все пять крестьянских семейств были приглашены на пиршество, на котором подавался барашек на вертеле и другие лакомые блюда. Все это обильно поливалось коньяком, называемом в Греции раки. За обедом с помощью маленького афинского адвоката мы составили акт о покупке, под которым поставили свои значки неграмотные крестьяне. Пиршество, по нашему мнению, увенчалось полным успехом, хотя мы сильно переплатили за землю. С этих пор маленький голый холм на одном уровне с Акрополем, холм, с древних времен известный под именем Копаное, стал собственностью клана Дунканов.
Достав бумагу и чертежные принадлежности, мы стали набрасывать план постройки. В плане дворца Агамемнона Раймонд нашел ту модель, которую искал, и, пренебрегая помощью архитектора, сам нанял рабочих и носильщиков камней. Хотя только мрамор с холма Пентеликона казался достойным нашего храма, раз из него были высечены благородные колонны Парфенона, мы все-таки скромно удовлетворились красным камнем, который можно было найти у подножия холма. И с этого дня длинная вереница повозок везла по извилистой дороге с Пентеликона на Копаное красные каменные глыбы, а наше восхищение росло с каждой выгруженной повозкой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});