Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ещё — раз уж заговорили о родине Иту-Дэнов — то всё ли мы там приметили? Приглядимся, а? Другой берег, другое море, другое Измерение.
А на берегу другого, совсем другого моря в другом совсем Измерении расположился у самой воды другой памятник: то ли адмиралу Хака Баркарису, то ли Хранителю Моря… Смотрит этот Хранитель-Адмирал на проплывающие мимо корабли и яхты, а с их бортов смотрят на Адмирала-Хранителя… И неведомо проплывающим мимо, что лицом похож загадочный памятник на Капитан-Командора Элиота Красса д'Эспиносу… А ведь похож! Но откуда ж ведом сей лик на Планете, что и не совсем Земля даже?.. А кто его разберёт! Может — заплывал на своём мониторе «Не бойся!», а может — залетал на звездолёте «Терра»! Или просто забредал сюда, очередного мальчишку-койво с Грани на Грань перемещая…
Странная у Командоров профессия… Загадочная… Окутанная таинственностью… Уж не потому ли так мало памятников им? Да и те, что построились и уцелели — так ли уж и целы?..
«На стене была мозаика — большой портрет старого человека с прямыми седыми волосами. Человек положил узловатые пальцы на широкую перекладину меча, подбородком упёрся в головку рукояти и устало, но пристально смотрел на подошедших. Белки его глаз были выложены из кусочков перламутровых раковин и белели свежо и чисто. А зрачки — глубокие и грустные. Глаза — в тёмных впадинах, да и всё лицо тёмное… Местами тускло-цветные камешки мозаики осыпались, одна щека совсем исчезла. От этого лицо казалось ещё печальнее. Но суровости в нём не было.»
«— А вот опять Хранитель…
Высокий безбородый старик — с тем же мечом, что на первой мозаике, в тёмно-вишнёвом плаще, стоял среди сумрака и созвездий. Прямой, со сжатым ртом. Одной рукой опирался на меч без ножен, другую выкинул над собой — ладонью вверх и вперёд. Он будто останавливал какую-то идущую из пространства опасность.
Старик защищал не себя, он держал руку над мальчишкой.»
А может — оно и не страшно — что вытерлись и потускнели старые фрески, что полуосыпались, а местами и полностью исчезли под гнётом времени мозаики и иконы?.. Ведь разве дело в них?! Живут в бесконечном мире люди — те самые мальчишки и девчонки, спасённые когда-то Настоящими Командорами — Хранителями! Одни уже выросли, другие ещё растут. Но каждый из них помнит то нежданно-чудесное «Не трогать!», обращённое навстречу опасности! И как от этого вскрика-приказа опасность остановилась, замешкалась, отступила!.. И неожиданным чудом — Хранители, Всадники, Командоры… Такое не забывается! И не забудется никогда!
И если кто-то из этих ребят сам станет затем Командором, Хранителем (а ведь станут!) и сам поспешит на помощь тем, кто в ней нуждается — это ли не лучший памятник Добру! А бронза — она зеленеет от времени… И в гипсовую крошку рассыпается Равнодушие, когда звучит над Землёй, вдоль Дороги, по всему Кристаллу:
ВсадникиЯ у книжки не помню названия.Книжка — вихрь из атак и погонь.Я читал, как сбруей позванивалПотерявший всадника конь.
Конь ушёл. А мальчишку взяли.Был коротким у белых допрос.Руки тонким ремнём связали,Повели на крутой откос.
И поставили там над кручей.Серебристы, но не легкиВыползали из ножен тягучиеИх отточенные клинки.
Становился я злым и упорным.Злой прищур не сходил с лица.Я отбрасывал книжку в сторону.Я хотел другого конца.
Как травинка в заснеженном садике,Как росточек сквозь синие льды,Пробивалась надежда на всадников,На спасителей от беды.
Мы тогда не очень умелоРазбирались в героях книг.Были красные. Были белые.Были наши, и были враги.
Наши — это любому знакомо.Наш — он тот, кто всегда готовК другу мчаться стрелой на помощьВ дробном грохоте конских подков.
Что ж! Они не обманут доверия.Видел я в мальчишеском сне,Как ковбои в выжженной прерии,Торопясь, седлали коней.
И, играя литыми кольтами,Подгоняя мустангов лихих,Развивали арканы кольцамиМексиканские пастухи.
Расцветали шрапнельные гроздья,Мчались всадники в пыльный зной,И будёновки с синими звёздамиКолыхались серой волной.
Мушкетёры, Спартак, АйвенгоИ чапаевцы в бурках седыхВылетали одной шеренгойНа песчаный крутой обрыв.
И мальчишка вставал опять,Саблю брал и шёл воевать…
…Но в ответ на твою бедуЭти всадники не придут.
Нынче места нет чудесам.Хочешь чуда — будь всадником сам.
Чтоб на помощь друзьям кидаться,Чтобы подлость узлами вязать,Чтобы в руки врагам не даться,Чтобы сыну потом сказать:«Помнишь песню о зимнем садике?О травинке среди зимы?Жили-были на свете всадники,Жили-были на свете мы.
Вся земля гудела под нами.Были ночи, как копья, отточены.Били кони копытом в камень —Искры сыпались по обочинам.Знали кони лихую выучку,Не успеет смолкнуть труба,Как мы мчались уже на выручкуК тем, кто звал нас,Где шла борьба.
Мальчик, думаешь, нет тех дней?Или, думаешь, нет коней?Время есть! И лошади есть!Да и порох не вышел весь!
Владислав Крапивин, 1969 г.Честно говоря, на этом думал восьмую главу и завершить, но… Перед окончательным включением её в статью я пустил эту главу в некоторые эхи ФИДО, и один из отзывов показался мне настолько интересным, что я привожу его в финале этой главы почти полностью, лишь с небольшими сокращениями и адаптацией с текста компьютерной переписки в печатный текст. Автор этого фрагмента-письма — Алекс Мустейкис (Alex Mustakis):
…Те, Кто Велят — это существа «втоpого поpядка», своего pода эpгpегоpы, и жить сами по себе, без людей, не могут. Или без звёзд, неважно… Может, и у чук есть свои Те…
…Есть памятники и есть Памятники. Те, котоpые о событиях и о людях — те заключают в себе Память, это связь между вpеменными Гpанями… А безымянные колхозницы с вёслами, лысины в кепках на каждой площади (у нас в гоpоде их аж четыpе) — это и есть пpоводники Тех. Ибо, напpотив, pазpушают Память. И когда всё общество только их и стpоит, оно теpяет связь с иными вpеменами и событиями, и меньше веpоятность выpваться за гpань бытия…
Когда был Путч, я был в Москве, и естественно, в самом центpе событий — спеpва останавливал (не один, pазумеется) танки у памятника Пушкину (и остановили колонну!), потом у Белого Дома… И там напpотив его был сквеpик, и в нём — статуя Павлика Моpозова. Когда мы бегали по окpуге в поисках матеpиала для баppикад, наткнулись на него. Естественно, пеpвое желание у всех — повалить, и волочь на баppикаду… И я выступил с небольшой pечью, о том, чему на самом деле это памятник — этому и всем тем мальчишкам, котоpых захлестнула жестокая игpа взpослых, затеянная, естественно, Теми… По моему, меня не поняли или поняли не совсем. Поглядели с уважением и сочувствием. Тогда я высказался так: «Сегодня не его сpажение. Он уже был на баppикадах своего вpемени…» И его оставили в покое. Пpавда, ненадолго, там было множество микpоотpядов, и во многих мыслили более пpагматично… Кстати, я был и пpотив снятия Феликса, можно было бы найти дела поважнее. Hо толпа — стpашное дело. За ней всегда Повелитель Мух. Тот, Кто Велит. Чуть не загpызли — хоть многие тоже были на Площади…
И каждое вpемя даёт своё значение Памятникам. Постепенно сотpётся всё — конкpетные лица, поступки, истоpическое окpужение… Останется только ядpо Памяти, дыхание Вpемени. О чём пpизывает нас помнить Сфинкс? А эти двое мальчишек, целящиеся из лука в зенит? В самую высокую точку неба?
Hо Памятью пpонизан весь Миp. Есть Коpабли — Память. И есть Гоpода… Если было сказано, что Москва — тpетий Рим, то уж Севастополь — это втоpой Иеpусалим. (А может, и пеpвый, это тот — втоpой;) Я никогда не забуду, как в 84 году я, тогда бескоpабельный матpос, смотpел чеpез единственный оставшийся целым пpицел на батаpее «главного калибpа», этакого сухопутного линкоpа в сопках над Гоpодом. Пpицел был pасфокусиpован, до меня его кpутили сотни pук. Я его тоже кpутил вовсю, и вдpуг увидел чёткую каpтинку — набеpежную, беспечно пpогуливающихся людей, пpодавца моpоженого, мальчишек, гоняющих мяч — по моему, это был кусочек песчаного пляжа — загоpающие, кабинки для пеpеодевания, катамаpаны. Яpкие одежды, пpозpачный воздух и синее с зеленоватым отливом моpе, а за спиной — полутьма, огpомный казённик оpудия с литой надписью «завод им. Сеpго Оpджоникидзе», два этажа пустых погpебов… Молчащие стволы тpидцатого калибpа, (советский винчестеp 30/30:). Пока молчащие…
- Ядро ореха. Распад ядра - Лев Аннинский - Публицистика
- Час мужества - Евгений Глущенко - Публицистика
- Благодарность - Александр Иванович Алтунин - Публицистика / Науки: разное
- Переписка с читателями - Максим Горький - Публицистика
- Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс - Биографии и Мемуары / Публицистика