Читать интересную книгу Нодье Ш. Читайте старые книги. Книга 2 - Шарль Нодье

Но сильнее всего подскочили цены на книги с гербами и на старинные переплеты; тема эта достойна столь серьезного (я чуть не сказал ”торжественного”) разговора, что я вынужден отложить его до следующего номера. Смею надеяться, что вкусы публики до тех пор не переменятся.

Статья вторая

Помнится, я окончил первую статью на том, что нынче библиофилы ценят превыше всего книги с гербами и в старинных переплетах. Эту несложную мысль нам и предстоит развить, не тратя лишних слов.

Начнем с того, что сразу отбросим глупейший вывод, который недоброжелатели могли бы сделать из моих слов: я вовсе не хотел сказать, что библиофилы, проживающие нынче в добром старом Париже, в большинстве своем аристократы и ненавистники прогресса; я не желаю объявить их ни врагами революции{253}, ни противниками учения о совершенствовании рода человеческого, ведь невиннейшая из страстей — любовь к книгам — не имеет, по счастью, ни малейшего отношения ни к революции, ни к совершенствованию. Если истинные ценители смотрят с восторгом на иные дворянские гербы, то отнюдь не из ненависти к абсолютному социальному равенству, коим мы наслаждаемся уже несколько лет, но лишь из уважения к великолепным библиотекам, о которых такой герб напоминает, и из почтения к людям, которые тщательно отбирали, одевали в изящный и прочный переплет, бережно и любовно хранили те книги, что дошли до нас, украшенные их вензелем или гербом. По этой причине саламандра, двойной полумесяц{254} (любовные монограммы Генриха и Дианы) или череп (знак одного мрачного и ныне распущенного ордена){255} почитаются даже больше, чем королевские лилии{256}. Rarae avis in terris[37].

Переплет рукописи, принадлежавшей Диане де Пуатье, с монограммой из переплетенных букв Н и Д.

Дерево, обтянутое темно-коричневым сафьяном

Таким образом, дело здесь вовсе не в почтении к знати как таковой. За один том из библиотеки казначея Гролье любой собиратель отдаст в сто раз больше, чем за всю библиотеку герцогов Монморанси{257}. Я начал с Гролье, ибо он — первый по времени из наших библиофилов и пользуется самым большим уважением среди наших библиоманов. К тому же он был человеком весьма просвещенным, покровителем писателей и художников, и тем не менее имя его вряд ли дошло бы до нас, если бы не книги в великолепных переплетах, на которые он не жалел денег. Нынешние финансисты прекрасно обходятся без книг и в большинстве своем не знают, что с ними делать; а между тем судьба библиотеки Гролье доказывает, что покупка хорошей книги может стать выгодной спекуляцией. В самом деле, за альдину, которая обошлась Гролье в три турнских ливра (по каталогу) и три-четыре ливра за сафьян (по себестоимости), в Париже или Лондоне сегодня дают шесть-восемь сотен франков. Настоящее золотое дно. Выгоднее не вкладывал деньги даже сказочно богатый банкир Телюссон.

Вслед за Гролье подобало бы упомянуть Оноре д’Юрфе, автора”Астреи”{258}, однако книги из его собрания, почти полностью перешедшие в Королевскую библиотеку, встречаются в продаже крайне редко; признаюсь, с тех пор, как я начал любоваться в книжных лавках редкостями, которые мне не по карману, я не видел книг, принадлежавших д’Юрфе, даже у самых лучших книгопродавцев. А между тем галантный певец Селадона собрал на берегах Линьона превосходную коллекцию средневековых стихов и рыцарских романов, которая кажется ныне столь же сказочной, сколь и любовь его героев. Я знаю людей, которые охотнее поклонялись бы книгам из библиотеки д’Юрфе, чем воспетым им лесным божествам, — я честно сказал бы все, что думаю о его сочинении, если бы не боялся, что в наш эмансипированный век эти строки попадут на глаза дамам.

До сих пор кое-где на распродажах попадаются книги с огромными полями, напечатанные на великолепной бумаге и одетые в превосходно сохранившиеся переплеты из белой телячьей кожи, из левантийского сафьяна, из невыделанной бараньей кожи с позолотой и даже из чистого и гладкого бараньего сафьяна, украшенные гербом с тремя пчелами. Книги эти принадлежали некогда великому Жаку Огюсту де Ту, знаменитому историку и отцу того несчастного де Ту{259}, которого кардинал Ришелье в 1642 году предал на площади Терро в руки палача. Экземпляр из собрания президента де Ту стоит в 10–12 раз больше, чем любой другой экземпляр той же книги; разница эта значительно возрастает, если речь идет о знаменитой книге, да еще написанной по-французски, — ведь для нынешних богачей латынь — язык вдвойне мертвый.

Книги графа Хойма, в начале XVIII столетия чрезвычайного посланника польского короля во Франции, легко узнать по гербу, состоящему из двух ”фасций”, или, проще сказать, двух параллельных полосок. Поскольку граф был первоклассным знатоком книг и пользовался услугами самых умелых переплетчиков своего времени, герб его, мало чем прославленный в истории, пятикратно увеличивает цену украшенных им экземпляров, к тому же прекрасно сохранившихся. О достоинствах сочинений и изданий я не говорю, ибо они интересуют библиоманов в последнюю очередь.

Я мог бы рассказать еще о змее Кольбера[38], о трех колесах Боссюэ, трех башнях госпожи де Помпадур и проч., и проч., но статья моя, пожалуй, и без того слишком пространна.

Переплет с гербом графа Хойма

Статья третья

Пришло время поговорить о том, чем книги обязаны переплетчикам. К их трудам можно отнести вошедший в пословицу стих:

Мой фрак, как я вам благодарен!{260}

Быть может, кое-кто не поверит, если я скажу, что иные парижские коллекционеры ни разу не заглянули внутрь своих книг, но зато превосходно разбираются в позолоте и сафьяне, кантах и подкладках, капталах и отставах{261}. А между тем таких знатоков немало.

Искусство переплетчика, бесспорно, дарит библиофилу множество радостей. Кому, как не мне, знать, какое счастье украшать предмет своей пылкой страсти; изысканную щедрость собирателя, который одевает альдовского Вергилия или эльзевировского Горация роскошным переплетом, я нахожу столь же естественной, что и безумства влюбленного, осыпающего брильянтами свою возлюбленную. Библиомания — это ведь тоже любовь. Роскошная библиотека — гарем для стариков.

Предосудительно во всем этом только излишество, да и то в наше время, когда кругом полно безумств серьезных и опасных, безумие библиомана, пожалуй, выглядит более чем невинно. Я знаю слабости собирателя, но не мне бросать в него камень. Пусть будет стыдно тому, кто об этом дурно подумает.

Как бы там ни было, никогда еще старинные переплеты не поднимались в цене так высоко, а между тем мы до сих пор почти ничего не знаем о создавших их замечательных мастерах — ведь эти добрые люди, судя по всему, вовсе не помышляли о бессмертии. Кто выводил на корешках и переплетах прекрасных книг XVI столетия арабески, которые тонкостью линий и изысканностью вкуса составили бы честь карандашу Рафаэля и резцу Бенвенуто Челлини? Их имена до нас не дошли. Если же несколько имен и ускользнули от забвения, мы все равно не знаем наверняка, кому обязаны тем или иным шедевром — Гаскону? Ангеррану? Буайе с буквой г или буквой t на конце?{262} Ответить на эти вопросы трудно, а скорее всего просто невозможно. Впрочем, есть знатоки, которые дерзают отвечать, а иудей Аппела{263} волен им верить. Не вижу в этом большой беды.

Любопытный пример пренебрежения, с которым переплетчики прошлого относились к собственной славе: мы даже не знаем, как писалось имя знаменитейшего из них: Де Сей или Десей, а может быть, Дю Сей или Дю Сюэй; более того, мы толком не знаем, каким ремеслом он занимался{264}. В самом деле, существует мнение, что этот так называемый переплетчик, чьи творения в последнее время ценятся так высоко, был просто-напросто скромным парижским священником и переплетал книги для своего удовольствия и на радость друзьям (так же поступал впоследствии, но с меньшим успехом, философ Гоффкур{265} в своем замке Монбрийян). Замечу кстати, что переплеты Дессея легко отличить по капталам, в которые он вплетал для прочности металлические нити. Значит, он хотя бы исподволь заботился о будущем, и если к его ученым забавам примешалась хотя бы толика тщеславия, то история не обманула его надежд.

Падлу и Дером-младший освоили переплетное ремесло в более прогрессивную эпоху, когда мастера-соперники возжаждали славы. Падлу помещал свое имя в гравированной рамке внизу фронтисписа, а Дером-младший — в верхнем углу переднего форзаца, тоже в рамке. Впрочем, оба этих умелых переплетчика оставили столько работ, что опытный коллекционер без труда опознает их руку и в переплете без подписи. А это вовсе не пустяк — ведь и Дером, и особенно Падлу нынче в большой моде, так что книга в переплете работы одного из них, если переплет этот хорошо сохранился, стоит в несколько раз дороже. Любопытные подтверждения этому можно найти в каталоге господина Текне{266} — он знает свое дело безукоризненно, и, если он просит за книгу большие деньги, значит, она досталась ему недешево. Между прочим, нашим предкам, которые имели перед нами то неоценимое преимущество, что родились в хорошую пору, эти драгоценные переплеты, стоящие ныне от 50 до 100 франков (нет нужды уточнять, что сама книга при этом не имеет ровно никакого значения), обходились в одно малое экю.