Даже компания наших знакомцев, которая отнюдь не походила на общество 18-го века, приняла на себя отблеск этого непосредственно-природного и литературно-поэтического ликования.
Первая зелень деревьев заставляет поневоле быть тактичными, так что даже Полина Аркадьевна не распространялась о роковых страстях и красоте безумия, а легко шла, как молоденькая девушка, в розовом платье, и только фантастический и смешной грим жалко не соответствовал веселому, привольному солнцу. Студенты в свежевымытых кителях, казалось, сами удивлялись, что они не сидят в «Баре», не на скачках, не на просиженном диване Полины Аркадьевны, а идут по твердой и не совсем оттаявшей земле. По их лицам без грима было видно, что эта полдневная прогулка происходит не от раннего вставанья, а от каприза их дамы, пожелавшей после пьяной и бессонной ночи, яичницы где-то на вокзале в семь часов утра отправиться в Павловск на лоно природы, с тем чтобы вечером там же не пропустить открытия музыки. Они шли быстро к ферме, чтобы там позавтракать, так как им казалось, что они хотят есть. Не находя настоящих простых слов, они были догадливы молчать; наконец Полина придумала:
— Но что вы такие кислые? неужели так важно не поспать ночь? у меня, наоборот, будто прибавилось бодрости… Ах, жизнь, жизнь! пролетит и не увидишь! Ну, Иней, догоняйте меня… я бегу! И она неловко зигзагами побежала на высоких, золоченых каблуках. Иней и Шпингалет, не расстававшийся со шпагою, бросились за ней, как два меделяна, чуть не сшибив гимназиста на велосипеде. Чижик степенно следовал сзади, насвистывая «Марш теней». Но и это развлечение было исчерпано; стали вслух мечтать о молоке, о ферме и о фантастических малороссиянках, которые там прислуживают. Полина Аркадьевна чувствовала, что еще минута — и она начнет томиться. Тоскливо посмотрев по сторонам, нет ли кого интересного, чтобы занять остаток дороги, она стала перебирать в уме всех своих знакомых и соображать, что они делают, что они могли бы делать и как они должны были бы поступать. Последнее оказывалось всегда наиболее неожиданным и диким для непредубежденного взгляда. Иногда своими выводами она делилась с спутниками, не ожидая ответа и сочувствия, а просто так, сотрясая воздух.
— По-моему, Ираиде Львовне нужно было бы заняться ритмической гимнастикой и потом показывать группы, я не знаю где… в «Аквариуме», что ли…
— Но как же она одна будет показывать группы?
— Ты придираешься. Всегда можно найти партнера. А то она прямо закиснет. Еще я тоже не понимаю — чего Пекарские сидят в Петербурге? денег у них довольно, оба мужчины молодые… я б давно на их месте стала открывать неизвестные страны. Ах, я бы хотела быть миссионером! Знаешь? по-моему, анчоусы вчера были несвежие… Это, по-моему, возмутительно! отличный ресторан, так дорого берут… А гусар-то какой был? просто душечка! Тоже меня возмущает Лелечка… сидит со своим мужем! кому это нужно? Если бы у меня была наружность Кавальери, ее голос — я бы весь мир повернула… она просто глупа.
— Но, ты и так хоть не весь мир, а очень многое перевертываешь вверх ногами, — и прежде всего свои мозги и воображение…
— Ах, Шпингалет, ты думаешь, это очень умно — говорить дерзости? вы все — неблагодарны и мне надоели… Вот я вас прогоню, и вы пожалеете, потому что другой такой компаньонки вам не найти.
— А мы чем же плохи?
— Да не ссорьтесь, господа! — пробасил Чижик.
— Мы уж пришли на ферму.
Их запихали в дощатую беседку за большой стол, где уж сидели две пожилые дамы, девочка и мальчик. Полина стала жаловаться, что ей ничего не видно, душно — и отослала Шпингалета покупать себе розы, но потом занялась соседними детьми, играя с ними в прятки и говоря таким же тоном, как со своими кавалерами.
Испуганные дамы поспешно удалились, и Полина стала ко всем приставать: где Шпингалет?
— Фу, Полина, да ты же сама послала его за розами.
— Да, да! Я и забыла. Я не думала, что он будет так глуп и пойдет их отыскивать.
— Так ведь, если бы он не пошел, ты бы стала его прижигать папиросами?
— Конечно, — кротко согласилась Полина.
На всех нападала сонная одурь. Было еще только два часа. Через четыре нужно было начинать беспокоиться о столике для обеда. Наконец явился Шпингалет с тремя розами.
Полина на него набросилась, розы сейчас же оборвала, пробовала было кормить их лепестками голубей, но так как голуби цветов не клевали, то Полина весь остаток лепестков всыпала себе в кружку с молоком, стала приставать к спутникам, чтобы они все посмотрели, какое красивое сочетание, и наконец неожиданно заявила, что никогда так не веселилась.
Стали ходить по храмам «дружбы», мавзолеям и могилам. Полина Аркадьевна завздыхала о Греции и сказала, указывая на фигуру, приближавшуюся к ним:
— Вот идет человек, который понимает больше, чем кто бы то ни было, всю прелесть утренней юношеской Греции… Это — граф Печаткин…
Навстречу шел полный, бритый розовый человек лет двадцати пяти, а может быть и тридцати, в клетчатом шотландском костюмчике, в маленькой шапочке с ленточками, голыми руками и коленками.
— Он — сумасшедший? — спросил Иней.
— Нет… отчего?
— Зачем же он оделся такой чучелой?
— Потому что ты — дурак и ничего не понимаешь: он человек свободный и носит то, что ему кажется красивым. А что коленки и руки, так что же? у него тело хорошее. Говорят, что утром он после купанья ложится в траву совсем, совсем не одетый, а голые мальчики обсыпают его цветами; ему это нравится, он это и делает.
— Да ведь не в том дело, что он это делает, а в том, что это фальшиво и безвкусно.
— А по-моему нет. Я очень жалею, что сама этого не делаю…
— Отчего же ты этого не делаешь? вот придем на музыку, разденься и ляг на стол, а мы купим цветов, откомандируем Шпингалета, разденем его, только шпагу оставим, — и действуйте с Богом! Красота получится еще более потрясающая.
— Вы просто тупые буржуи… и я с вами не хочу разговаривать. Вы не понимаете никакого тонкого движения души.
Так как сонная одурь одолевала все сильнее и сильнее, то, действительно, наша публика и молчала до тех пор, покуда не наступило время хлопотать об обеде. Тут Полину Аркадьевну заняла компания гусар, которых она уже не хотела раздевать, а наоборот, казалось, заставила бы сохранять полную амуницию даже в самые критические моменты любви. Но и это развлечение прошло как-то в полусне, и глаза Полины загорелись настоящей жизнью только, когда она увидела невдалеке от себя Правду Львовну с братом.
— А где же Лелечка? — подумала вслух Полина, — наверное, осталась в городе и видится с Лаврентьевым.
Как это ни странно, ни о намерении Лаврентьева жениться на Елене Александровне, ни о причастности Лаврика к этой истории Полина Аркадьевна ничего не знала и как-то случайно не вообразила. Женитьба казалась ей слишком обыкновенной, а об Лаврике она фантазировала в несколько другом направлении. Ираида Львовна и Леонид Львович были вдвоем, имели вид сосредоточенный и, казалось, мало обращали внимания на то, что делалось вокруг них. Это не ускользнуло от взоров Полины Аркадьевны, и она, отодвинув сладкое, сказала:
— Вы покуда закажите кофе, а я пойду поговорю. Я тотчас вернусь, так что вы за мной не ходите.
Соседи не очень удивились, что к ним подошла Полина, и будто даже очень мало интересовались, что с нею было, хотя они ее и не видели уже недели две, так что расспросами занялась Полина, а те двое давали ей неопределенные ответы или говорили о вещах безразличных. «У Лелечки мигрень, она осталась в городе, Лаврентьев куда-то пропал, Ираида через три дня уезжает в Смоленск, Пекарский ничего; кажется много пишет; все по-старому, как будто никаких катастроф не предвидится».
Полина Аркадьевна смотрела разочарованно и тоскливо. Как скучен мир, как скучны люди! поневоле пожалеешь, что закрылась «Сова». Там, по крайней мере, всегда была атмосфера если не катастроф и сильных страстей, то всяких интриг и сложностей.
Чтобы не окончательно разочароваться в жизни, Полина Аркадьевна на всякий случай сказала Ираиде:
— Мне бы нужно было еще поговорить с вами, дорогая, — определенно не зная, что она будет говорить.
Ничего! с Ираидой могут и старые «охи» и «ахи» сойти, а то ведь это же немыслимо так жить: служат, пишут, едут в деревню, никакой полировки крови! хоть бы квартиру кто переменил! Ираида, слегка наклонив голову, спросила равнодушно:
— Есть какие-нибудь новые обстоятельства?
Полина Аркадьевна, положив свою маленькую ручку на белую руку Правды, медленно протянула:
— Да, — как вдруг она заметила, что Леонид Львович, вспыхнув, стал улыбаться и приветливо кивать головой куда-то вдаль.
— Да, — повторила еще раз Полина Аркадьевна более уверенно: — конечно, это вам самим должно быть известно… — она не докончила фразы, потому что не отыскала глазами, кому кланялся Царевский.