Читать интересную книгу Изувер - Валерий Барабашов

Нет, здесь тоже ничего не обломится.

Он посидел в скверике, у памятника «Борцам за свободу», расстрелянным в далеком девятнадцатом году, упрямо двинулся на следующий укрепленный редут — в «Сбербанк», что на углу проспекта Революции и не менее знаменитой революционной Карла Маркса.

Одно из оживленнейших мест города: кинотеатр, магазины, театры, какие-то управления, офисы, бесчисленные ларьки и киоски… Тысячи людей, снующих туда-сюда, жующих чебуреки и «Сникерсы», о чем-то договаривающихся, торопливо перебегающих улицы на красный свет, чтото высматривающих в витринах «Ювелирторга», рассматривающих покупки друг друга, отбивающихся от скугпциков все тех же «зеленых»…

Идеальное место для того, чтобы раствориться, исчезнуть в толпе, затеряться в переулках и прилегающих к этому месту дворах, замести следы.

Да, если спокойно, с деньгами, имея заспиной уже замоченных ментов-охранников банка, растерявшихся его служащих и всех тех, кто там находился, выйти сюда, на этот пятачок, на этот перекресток… Потребуется всего двадцать-тридцать секунд, пусть минута, чтобы потеряться тут: зайти за угол гастронома, пойти вдоль стены кинотеатра, за ним свернуть вправо, во двор. Или из банка пойти по Театральной, а потом, через квартал, свернуть направо, к церкви, затем вниз, к водохранилищу, к мосту и дамбе, домой… Как в тот раз, с пистолетами…

Постояв у старинного, в ядовито-зеленом окрасе здания «Сбербанка», Койот понаблюдал за его внешней жизнью, быстро разобрался, что тут и к чему. Из подъезжавших к подъезду машин выходили по двое-трое, обычные люди, клиенты банка, шли в подъезд, поднимались по лестнице наверх, на второй этаж — там, видно, операционный зал, там кассы, деньги. Входили в дверь и просто с улицы, не из машин, так сказать, пешие клиенты…

Выходили все, как правило, с тяжелыми сумками, с деньгами. И быстро садились в свои машины, уезжали.

Напасть на одну из них тут же, возле банка? Не дать дойти кассиру до какой-нибудь «Нивы» или «Тойоты»? Вырвать сумку и убежать?

Рискованно. Очень. Из центра далеко не убежишь. Была бы машина…

Может быть, открыться отцу? И Жорику с Володей? Так, мол, и так, гренадеры, хватит скулить о деньгах и прозябать. Есть хорошая идея…

Идея, конечно, не нова. Банки грабили и будут грабить. Пока они существуют, пока в них будут хранить деньги. Но еще неизвестно, как «гренадеры» прореагируют на его предложение. Скорей всего струсят, откажутся. Риск в самом деле чрезвычайно велик. И прежде всего — для него, Койота: если кто-то из них попадется, пистолеты тотчас опознают, и тогда кранты.

Да, четыре человека, напавших на банк, — это риск в четыре раза больший.

Он будет действовать один. Надо только не спешить, хорошенько подготовиться к операции.

Пристроившись к парочке явных клиентов «Сбербанка», вышедших из синей «Вольво», Койот вслед за ними вошел в банк. Сержант милиции, прогуливающийся в мрачноватом и прохладном фойе, конечно же, обратил внимание на всех троих, но по их уверенному виду решил, что они вместе, направляются в банк по делам, пропустил всех, не спросив ничего и не остановив.

Так, втроем, они поднялись наверх, на второй этаж, в темноватый и просторный операционный зал, посредине которого стояло множество стульев рядов десять-двенадцать, на которых восседали клиенты со скучными лицами, обращенными в одну сторону, к табло, на котором вспыхивали какие-то цифры.

Койот сел в самом последнем ряду. Надо было разобраться, что здесь происходит.

«Сбербанк» тоже, разумеется, позаботился о собственной безопасности. Кассы… а может, это и не кассы, а рабочие места операторов… да, пожалуй. Так вот, все они — как бы в стене, за высокими барьерами. Клиенты общаются с банковскими дамами через стекла — подают документы, забирают… К дамам этим так же, как и в «Петре Великом», попасть можно со служебного входа.

И деньги выдают не они. А кто и где?

Ага, понятно. Система тут другая: дамы, оформив документы, выдают клиенту жетон… А может, просто пишут на бумажке номер для вызова в кассу. Сиди вот на этих стульях и жди, пока на табло загорится твоя цифра… Так, понятно. Вот загорелось: «362», одна из женщин встала, пошла вперед, к дверному проему, который ведет куда-то вглубь, в следующее помещение… Куда?

Дождавшись следующей цифры, Койот встал и пошел за той самой дамочкой, что вышла из «Вольво». Пошел вслед за нею и мужчина.

Все трое оказались перед амбразурой кассы: размер ее сантиметров тридцать на сорок, не больше, в амбразуре озабоченное, суровое лицо женщины в синем халате, в руках у нее тугие пачки денег.

— А ваш какой номер? — спросила клиентка.

— Сто девяносто девять, — не задумываясь, ответил Койот.

— Она давно уже получила, — сейчас же послышался голос из амбразуры. Там ее, в зале ищи.

— Извините, — Койот ретировался.

Не торопясь, вернулся в зал. Еще посидел. Поразмышлял. Повспоминал, что же удалось увидеть там, за этим дверным проемом.

А ничего хорошего. Несколько амбразур в толстых стенах, пачки денег в руках клиентов, выход в другой проем. Почему, интересно, там сняты двери? А, понятно: из проема справа — выход на лестницу, ведущую вниз, к менту. Конечно, он там не один в фойе. (И точно, когда Койот неторопливо спускался по лестнице, увидел на диванчике, в углу, еще двоих.)

От двери до «Вольво» — три шага. Знакомая парочка спокойно села в машину и уехала.

Секунды.

Делать тут нечего.

Ничего он не сможет здесь сделать, даже с тремя «Макаровыми».

Одному банк ему не взять.

Глава 13

СУД ДЬЯВОЛА

Родители Юрка-«урода» снова пришли на прием к Кашалоту, снова мать его, Марья, рыдала в три ручья, а Степаныч вздыхал, хмурился, маялся оттого, что не смел закурить в кабинете Борис Григорича, и лишь тоскливо щупал у себя в кармане сигареты и спички.

Мать «урода» рассказала, что сынок пьет беспробудно, тащит из дома все, отнимает пенсию, а если ее не отдать, начинает драться. Степаныч, вон, успел продать «Жигули», купил сосед, какой и просил машину, ее перегнали в деревню, в другую область, где у этого человека живет замужняя дочка, и деньги все это время держал у себя — так они со Степанычем договорились. Сосед — человек надежный, из бывших военных, отставник, ему верить можно. Домашнюю ситуацию Степаныча он хорошо знает, согласился помочь ему хотя бы тем, что купил машину и с деньгами они вот так поступили. Теперь же вот они деньги забрали, принесли Борис Григоричу, помня про его обещание и уговор.

— Да ничего я вам такого не обещал, — нахмурился Кашалот, выслушав бывшую соседку. — Сказал же, чтоб вы в милицию шли или в суд.

— Были мы и в милиции, и в суде, сынок, — снова заплакала женщина — В милиции справку потребовали об этих… телесных повреждениях…

— Ну?

— Не пошли. Как я скажу чужим людям, что родный сынок ссильничать меня хотел?! Или отца родного ножиком резал! Ты-то не чужой, Борис Григорич, дурака нашего с мальства знаешь.

— А суд?

— А суд наш районный закрылся. Денег у них нет. Мы ходили со Степанычем, девчонки и говорят: зарплату, мол, нам не платят, чего работать?

Телефоны и свет отключили, батареи к зиме не поменяли — они у них текут, что ли? Конвертов нету. Как работать? Сидят просто, и все. Идите, говорят, жалуйтесь куда хотите, вы этим, может, и нам поможете. А куда нынче пойдешь? Раньше в райисполком можно было обратиться или там в партийные органы. А сейчас никому дела нету.

И слушать никто нас не хочет.

— М-да-а… — протянул Кашалот, вальяжно попыхивая сигаретой «Мальборо». — Вишь, как она, жизнь-то, повернулась. А когда выборы президента были, наверное, за Зюганова голосовали, а?

Старики переглянулись, промолчали.

— А пришел бы ваш Зюганов, что тогда? — продолжал рассуждать Кашалот. Экспроприировал бы у честных предпринимателей добро, отымать бы его стал, гражданскую войну развязал бы. И опять эту дурацкую идею в ваши головы вбивал бы: равенство, братство и скрытое партийное блядство.

Несчастные супруги, не сговариваясь, повалились перед столом Кашалота на колени.

— Боря! Зачем ты про это?

— Борис Григорич! Сынок! Да в мыслях даже не было что-то тако отымать у тебя. Что нажил — то и твое, кто этого не понимает? Своим трудом нажил, заработал…

— Да вы поднимитесь. Встаньте! — велел Кашалот довольно строго, хотя видеть ему бывших соседей у своих ног было невыразимо приятно. — Значит, Юра мудит по-прежнему?

Старики, кряхтя, помогая друг другу, поднялись.

— Ой, не то слово, Борис Григорич! — сокрушался Степаныч. — Еще хуже стал. Колется теперь каждый день, шприцы кругом валяются, вата в крови… У самого зенки дурные, желтые…

Злой, аки пес! Борис Григорич! Спаситель ты наш! Вот деньги, возьми. За восемнадцать «лимонов» машину продал, все тебе отдаем. Возьми! — Он протянул Кашалоту сверток с деньгами. — Избавь нас, ради Бога, от этого изверга. Дай нам пожить-то хоть перед смертью…