малыш, ты у нас в интересном положении, детка. Забыла, что ли?
Забыла.
Именно.
Я ничего не помнила. Совсем.
Кто я? Откуда я? Куда я ехала? Кто был со мной в машине?
От кого я жду ребенка?
В какой-то момент я отчетливо поняла, что последнее что я помню их той, прошлой жизни – парк, где мы гуляем с папой и мамой, мне лет двенадцать, и я радуюсь, потому что мне подарили крутые наушники.
А потом…
Потом чистый лист. Ничего.
Знаю, что приходил следователь, мне задавали вопросы. Приходили какие-то люди, который думали, что они мои родственники.
Увы, оказалось, что все мимо.
При мне не было никаких документов. Меня вытащили, даже без сумки, и в карманах было пусто.
Моя любимая веселая медсестра как-то пошутила.
- Везет тебе, не помнишь ничего, можно начать жизнь с чистого листа. Я бы многое хотела не помнить. Не вспоминать никогда.
Почему-то, когда она сказала это у меня сжалось сердце. Показалось, что я раньше тоже вот так думала.
Хорошо бы потерять память.
Хорошо бы не вспоминать.
В реальность оказалось, что это очень плохо.
Первое время я силилась вспомнить, напрягалась. Потом у меня раскалывалась голова. Я тихонько плакала от боли.
Врач, который занимался мной, довольно молодой мужчина, запретил мне вспоминать. Сказал, что я делаю только хуже. Нужно просто расслабиться.
- Так бывает довольно часто. Память вернется. Она почти всегда возвращается, - сказал, и усмехнулся, словно и ему тоже хотелось что-то забыть.
Он был совсем некрасивый, на первый взгляд. С крупным носом, глубоко посаженными глазами. Олег Борисович. Некрасивый, но очень обаятельный, что-то в нем было такое… Моя любимая медсестра, Лёля, рассказывала, что он ловелас, что в него постоянно влюбляются и врачи-женщины, и сестры, и пациентки.
- Всё говорит, что женится, а сам гуляет и гуляет! Мне тоже предлагал. Но у меня был мой Вовка, а потом…
Она рассказала мне по секрету, что у нее был любимый парень, они собирались пожениться, она даже платье купила. А потом случайно застала его со своей лучшей подругой. Он уверял, что все вышло случайно, что ничего не было, что подруга все подстроила.
- Думал, что я совсем дурочка! Да даже если подстроила! Если бы он меня любил – не попал бы в такую историю!
Я видела, что Лёля нравится Олегу Борисовичу, и он тоже нравится ей, но…
- Кому нужен такой? Он тут со всеми. Не серьезный. Он на меня внимание обращает только потому, что я не...не даю. - фыркает забавно, закусывает губу.
Силюсь улыбнуться. Да уж... История.
Голова у меня уже почти не болит. И вставать я могу. Только не хочу. На улице зима давно, снегу намело. Мне нужно гулять, но опасно, гололед.
Лёля выводит меня постоять. На коляске мне выезжать не хочется.
Почему-то, когда я вижу человека на коляске мне становится очень грустно, что-то внутри дергает. Так бывает, когда болит зуб. Но только это не зуб, а сердце.
- Может, у тебя в семье кто-то был инвалид? Ой, прости, Олег сказал, не мучить тебя.
- Он уже Олег?
- Борисович.
Сначала я лежу в палате с двумя старушками. Одна тихая, спокойная, вторая вредная – все время брюзжит и все ей не так. Потом тихая умирает, а брюзга плачет, боится, говорит, что не хочет умирать.
- У меня правнучек родился, а я его еще не видела. Первый! Как же так, я помру, и не увижу? Нельзя!
- А вы не думайте о плохом. Все будет хорошо.
- Какая ты… святая простота. Почему тебя никто не ищет? Отец ребенка-то где? Или так, нагуляла от кого не знаю?
- Может и нагуляла, какая разница? Ребенок мой. А не ищет никто, значит не нужна никому, вот и все.
Стою у окна. Не плачу. Почти. Потому что, наверное, уже смирилась с тем что никто меня не ищет.
И отец малыша не ищет. Значит и правда нагуляла. Значит, не любил меня.
Наверное, если бы мой любимый пропал, я бы землю перевернула. Три пары железных сапог стоптала, три хлеба железных сгрызла бы, как в сказке. Но нашла.
- Ишь, воробушек скачет, расчирикались они. К оттепели.
- Что? – смотрю на новую соседку. Добродушную толстуху, у которой перелом со смещением. Она что-то сказала, и я почувствовала… Что-то очень знакомое.
- Воробьи, говорю, чирикают.
- Нет, вы по-другому сказали…
- Воробьи, как по-другому то? – усмехается, глядя на меня не понимая, чего я хочу.
А я хочу услышать слово, от которого сердце удар пропускает
- Воробушек ты сказала! Воробушек. – повторяет брюзга, и я понимаю – вот оно, то самое слово! - Вот и ты у нас, потеряшка, как воробушек, маленькая, тихая. Не говоришь, а чирикаешь.
Воробушек… Да. Воробушек.
Не знаю, что со мной происходит, но я выхожу из палаты, стараюсь идти быстро, как могу, палочка мне уже давно не нужна, да и живот все еще маленький, не мешает.
Мне нужно найти Лёлю, а Лёля в мужском отделении. Собственно, отделение одно, просто мужчины по коридору направо, а женщины налево. Все хохмят по этому поводу, мол, и тут мужики к женщинам налево ходят.
Нахожу Лёлю в палате у нового пациента. Его только что привезли. Авария, машина сбила.
- Вен совсем не видно. Просто жесть. – Лёля всех пациентов жалеет. – Мне нужно кровь взять на анализ перед операцией, а я не могу.
- Давай я.
- Ты? – Лёля смотрит удивленно, - Как ты? Ты умеешь?
- Да, умею. – как раз в этот момент я и понимаю – умею!
Беру все, что нужно, действую на автомате – так бывает, когда что-то делаешь постоянно. Рука набита, что называется. Полминуты и все готово – кровь поступает в пробирки, которые я меняю.
- Ничего себе. Вот это да. Ты… медсестра что ли?
- Наверное. Не помню. Как укол делать – помню, как кровь взять – помню. Даже как повязку правильно наложить, помню.
Я действительно все это помню. Одного не помню – кто я, откуда, зачем я тут, и кто отец моего малыша.
Нет, еще одно вспомнила.
- Знаешь, кажется, меня когда-то звали Воробушек…
Глава 23
- Воробушек, там в пятой палате новенький, анализы нужно взять.
- Хорошо.
- Ты как себя чувствуешь?
- Ну, Лёль! – Я очень рада, что