Моральные контуры биографии Сахарова будут нечеткими без морального портрета его учителя, Лауреата Нобелевской премии по физике И. Е. Тамма. Это Игорь Евгеньевич, ознакомившись со сделанными нерабочее время инженером военного завода в г. Ульяновске работами по физике, вызвал его в Москву и принял в аспирантуру теоретического отдела ФИАНа. Там Андрей Дмитриевич «очень скоро и навсегда завоевал общую симпатию своей мягкой интеллигентностью спокойной доброжелательностью, совершенно естественной обаятельностью и быстро проявлявшейся талантливостью». Цитирую статью «Вдохновенная жизнь», написанную К.И. Щелкиным к 70-летию И. Е. Тамма: «Нарисовать моральный портрет Игоря Евгеньевича мог бы только поэт. Автору этой статьи по силам лишь сухое перечисление наиболее замечательных достоинств Игоря Евгеньевича. Это прежде всего исключительная, доходящая до щепетильности честность. Он готов выслушать любого ученого, пусть это самый младший из начинающих физиков» а мы теперь, читатель, можем добавить, пусть это инженер с военного завода в г. Ульяновске: «…и согласиться с его доводами, если они убедительны. Вместе с тем Игорь Евгеньевич непреклонно, не идя ни какие компромиссы, отстаивает все передовое, все прогрессивное в науке. Всем известны его резкие принципиальные высказывания против догматизма и лженауки в биологии. Для этого, как известно, надо об дать большим мужеством. Мужества и отваги Игорю Евгеньевичу занимать. Он и в спорте предпочитает спорт отважных — альпинизм истинной смелостью и мужеством, как всегда, сочетается и исключительная неподдельная скромность. Но самое характерное его качество необыкновенная энергия и страстность в поисках новых неизведанных путей в науке». Удивительно, как много достоинств Тамма передал его ученику. В письме Сахарова в газету «Известия» читаем: «Я по образованию физик-теоретик, ученик академика Тамма И. Е., причем не только в вопросах науки».
Гуманисту в России доходящая до щепетильности честность, бескомпромиссность, мужество, необыкновенная энергия и страстность нужны гораздо больше, чем кому бы то ни было. Сражение на атомном фронте проходило на фоне «неглавных», по словам Сахарова, ощущений (главным был ответ на первый вопрос). Дело в том, что водородная бомба была «раем» для теоретика. «Термоядерная реакция — этот таинственный источник энергии звезд, и Солнца в их числе, источник жизни на Земле и возможная причина ее гибели — уже была в моей власти, происходила на моем письменном столе». «Работа в области теории взрыва психологически подготовила к исследованию взрывов звезд и самого большого взрыва — Вселенной», — вторит Андрею Дмитриевичу другой физик-теоретик Я. Б. Зельдович. Творцы науки не могут остановиться; процесс познания нового — их сущность; наука, как искусство, удовлетворяет духовные потребности человека. К несчастью, жестокий Атомный век уже широко шагал по планете. Моральная трагедия для ученого-разработчика ядерного оружия была неизбежна. Еще одно обстоятельство существенно усугубляло ситуацию и предопределило безумную гонку вооружений в мире. Дело в том, что «горючее» для водородной бомбы — тяжелая вода-дейтерий, в отличие от очень дорогого урана-235 и плутония-239 для атомной, сравнительно дешево и имеется на земле в неограниченных количествах. Мощности водородных бомб, в связи с отсутствием ограничений на «горючее», могут быть сколь угодно большими. Президенты и Генеральные секретари двух стран встали в стойку, и понеслось. Стоп-краны сорваны то, что их «пассажирами» оказалось все человечество, не волновало ни тех, ни других. Остановились только тогда, когда, напомню, на каждого жителя Земли оказалось по три тонны взрывчатки в пересчете на тротиловый эквивалент…
Вопрос о вреде воздушных испытаний атомного оружия стоял с самого первого испытания. Мощности были сравнительно небольшими, зоны заражения соответственно тоже. В безлюдных местах зоны поражения обозначались, при необходимости переселялись люди. Однако испытания водородного оружия, постоянный рост его мощности сделали защиту людей от последствий воздушных испытаний невозможной. В России этот период начался с I955 года. Слово Андрею Дмитриевичу: «В 1957 году я написал, а в 1958 году опубликовал статью «Радиоактивный углерод ядерных взрывов и непороговые биологические эффекты». Работа над ней явилась важным этапом в формировании моих взглядов на моральные проблемы ядерных испытании». В работе показано: «При взрыве всех видов ядерного оружия, включая и так называемую «чистую» водородную бомбу, в атмосферу попадает огромное количество нейтронов, которые захватываются азотом воздуха с образованием долгоживущего (время полураспада ~ 5000 лет); радиоактивного изотопа углерода С14. Попадая в водные бассейны, организм человека радиоактивный изотоп углерода при своем распаде вызывает радиационное поражение». Говоря о непороговых эффектах, Андрей Дмитриевич предупреждает, что радиационное поражение человека наступает от малых доз облучения, то есть таких, после которых не возникает симптомов собственно лучевой болезни. Человек не подозревает, что не только он, но и его потомки обречены. Генетические дефекты, возникающие в половых клетках облученных людей, обязательно проявятся той или иной форме даже у самых отдаленных потомков, до нескольких десятков поколений. Последствия хотя бы однократного облучения будут растянуты на сотни и тысячи лет. «Особенность отдаленных биологических последствий ядерных взрывов… в том, что их можно вычислить, определить более или менее точно общее число жертв, но практически невозможно указать, кто персонально эти жертвы, найти их в человеческом море, и наоборот, — видя умершего человека, скажем, от рака, и видя ребенка, родившегося с врожденным дефектом развития, мы никогда не можем утверждать, что ранняя смерть или уродство есть последствия ядерных испытаний… Это создает… своеобразную психологическую с ситуацию, в которой разные люда чувствуют себя по-разному».
По мнению Сахарова, «единственная специфика в моральном а аспекте данной проблемы — это полная безнаказанность преступления (ядерных воздушных испытании), поскольку в каждом конкретном случае гибели человека нельзя доказать, что причина лежит в радиации, также в силу полной беззащитности потомков по отношению к нашим действиям». Позднее Андрей Дмитриевич скажет о воздушных испытаниях: «Мы, каждый из нас, в каждом деле, и в «малом», и в «большом» должны исходить из конкретных нравственных критериев… Нравственный критерий категорически диктует нам — не убий!». Путь к победе, выстраданной Сахаровым, — испытания были «загнаны под землю» в 1963 году — к несчастью лежал через личную трагедию гениального физика.
Осенью 1961 года Хрущев собрался отменить мораторий на испытания, действовавший в 1959, 1960 и в первой половине 1961 года. По инициативе Сахарова и Харитона на предстоящую сессию испытаний осенью 1961 года дополнительно к подготовленным двумя ядерным центрами многочисленным зарядам суммарной мощностью десятки мегатонн, был предложен заряд рекордной мощности 100 мегатонн (испытывался с половинной мощностью). Причем этот заряд был создан не как оружие, а для «разовой силовой демонстрации»), то есть основной довод наших атомщиков, и в первую очередь Сахарова, что оружие со давалось для стратегического равновесия, здесь не действует. Более того, Курчатов в 1960 году, когда армия была вооружена ракетами с боеголовками мощностью в несколько мегатонн, ясно объявил: народ может быть спокоен, он надежно защищен. Предстояло совершенствовать безопасность и надежность оружия, а не бесконечно наращивать его мощности. С другой стороны, цитата из Сахарова: «…Хрущев уже знал основные линии намечавшихся' испытаний, в частности о предложенном нами к испытаниям рекордно Мощном изделии. Уменьшение доли процессов деления суммарной мощности сводило: к минимуму число жертв от радиоактивных выпадений в ближайших поколениях, но жертвы от радиоактивного углерода, увы, оставались, и общее число их было колоссальным». Андрей Дмитриевич активно призывает Хрущева не возобновлять испытания. Хрущев непреклонен. Испытания состоялись. Ударная волна от взрыва трижды обогнула земной шар. Радиоактивного углерода хватило всем. Андрей Дмитриевич назвал взрыв «гвоздем программы».-В отчете по результатам испытаний собственноручно, написал: «Успешное испытание заряда — доказало возможность конструировать на этом принципе заряды практически неограниченной мощности)). А.Д. Сахаров получает третью Звезду Героя. Создается впечатление, что в 1963 и в 1962 годах независимо друг от друга действуют по очереди два Сахарова — гениальный физик и великий гуманист.
На банкете, посвященном удачному испытанию 100-мегатонной бомбы, Сахаров сидел на самом почетном, месте между Хрущевым и Брежневым, а Харитон справа от Хрущева; Генеральный секретарь произнес речь, отметив: «Харитон и Сахаров хорошо поработали». Позднее Андрей Дмитриевич напишет в воспоминаниях: «Начавшийся таким пышным парадом 1962 год был для меня одним из трудных в моей жизни… Вероятно, это был самый страшный урок за всю мою жизнь, нельзя сидеть на двух стульях».