Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, так я удовлетворю скромности Вашего Сиятельства, — воскликнул пьяный стихотворец, — и заставлю вас побледнеть!
И Милонов принялся на чём свет стоит поносить его стихотворения. Он наизусть приводил цитаты и едко их осмеивал с прибавкою множества совершенно непечатных выражений. Хозяин не знал, куда ему деться, был в отчаянии и остался очень доволен, когда граф, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина.
Подобные происшествия не охлаждали писательский пыл Хвостова. Читали его творения в основном пародисты и эпиграммисты, которым он поставлял прекрасные образцы для высмеивания. А он стремился при любой возможности читать свои стихи слушателям.
Летом 1822 года И.А. Крылов, которого друзья называли Соловьём, со своим товарищем снимал дачу недалеко от города. К ним почти каждый вечер собирались литераторы, преимущественно масоны разных лож, тогда ещё существовавших открыто. Угощались в складчину, читали свои сочинения.
Граф Дмитрий Иванович, пронюхав об этих сборищах, где читали свои произведения, настрочил огромную оду под заглавием „Певцу-Соловью“ и поехал на эту дачу. Его пустили в залу собрания после того, как он объявил о своём желании быть членом общества и внёс вступительный взнос — 25 рублей. (Следует обратить внимание на то, как порой становились масонами, чтобы не придавать слишком большого значения этим тайным, но по большей части не очень-то серьёзным обществам.)
Наконец, граф Хвостов попросил позволения прочесть свою оду „Певцу-Соловью“. В ней было 20 строф. Только лишь окончил он первую из них, как раздались рукоплескания. Он раскланялся, сияя от удовольствия, и хотел начать вторую, но ему продолжали аплодировать. Граф сконфузился. Один из членов объяснил ему: если при чтении аплодируют, то читающий должен, по уставу, купить бутылку шампанского (их продавали не дешевле 10 рублей ассигнациями за бутылку). Чтение продолжалось до конца, в результате чего Хвостов получил изрядную дозу аплодисментов и потерял немалую сумму: 200 рублей.
После этого случая он закаялся ездить на дачу, где хозяйничал „Певец-Соловей“, которого Хвостов тихомолком называл Соловьём-разбойником.
В 1822 году Фёдор Булгарин, издатель и редактор „Северного Архива“, попросил графа замолвить за него слово, с передачей записки какому-то влиятельному сенатору. Граф исполнил желание Булгарина и сказал ему, что всегда рад быть для него полезным.
— Пожалуйста, — прибавил он, — по этому поводу не стесняйтесь и не церемоньтесь. Если пришлют к вам какие-нибудь на меня критики, — печатайте; я не буду в претензии.
— А похвалы, Ваше Сиятельство, дозволите также печатать? — спросил вкрадчиво Булгарин.
— Лишь бы справедливые, — заметил граф.
Булгарин в этот день отобедал в гостях, провёл вечер в театре. Дома его ожидал пакет, в котором находился восторженный отзыв на произведения графа Хвостова с собственноручными поправками его сиятельства.
…После чтения у „Соловья-разбойника“, Хвостов написал на Ивана Сергеевича пасквиль. Возможно, обида придала ему вдохновение, ибо получилось нечто не совсем бездарное. Граф выдавал это за сочинение неизвестного ему остряка: мол, есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить выдающиеся таланты вздорными, хотя, впрочем, и очень остроумными эпиграммами. Вот эти стишонки:
Небритый и нечёсаный,Взвалившись на диван.Как будто неотёсанныйКакой-нибудь чурбан.Лежит совсем разбросанныйЗоил Крылов Иван:Объелся он иль пьян?
Крылов угадал стихокропателя: „В какую хочешь нарядись кожу, мой милый, а ушей не спрячешь“, — сказал он. Месть его была добродушной. Под предлогом желания прослушать новые стихи графа Хвостова, он напросился к нему на обед, ел и пил за троих, а когда хозяин, пригласив гостя в кабинет, начал читать стихи свои, Крылов завалился на диван и проспал до позднего вечера.
Преданный порочной страсти к славе и известности, граф Хвостов по дороге к своему поместью в Симбирской губернии дарил свои сочинения станционным смотрителям с непременным условием: вынуть из книги его портрет и украсить им стену, поместив под портретом царствующего императора, находившимся на каждой станции.
Остроумец А.Е. Измайлов весьма нелестно отозвался о творческих потугах графа-графомана:
В Хвостова притчах мы читаем, что петух,В навозе рояся, нашёл большой жемчуг.Но клада не найдёшь такова,Все притчи перерыв Хвостова.
И всё-таки, по словам журналиста и едкого сатирика Л.Ф. Воейкова, у графа встречались строки, которые он выпалил нечаянно, обмолвившись. Например: „Потомства не страшись — его ты не увидишь!“ (И впрямь, не страшился сей поэт суда ни современников, ни потомков, которые, впрочем, не забывают над ним потешаться.)
Выкрадывать стихи — не важное искусство.Украдь Корнелев дух, а у Расина чувство!
Увы, подобных краж у классиков сам автор данного совета так и не сумел произвести. Своим творческим примером он убедительно опроверг диалектический закон перехода количества в качество, ибо ужасающее число его стихотворных строк так и остались бездарными.
Однажды в Петербурге граф долго мучил у себя на дому племянника своего Ф.Ф. Кокошкина — драматурга, директора московских театров — чтением ему множества своих виршей. Наконец Кокошкин не вытерпел и сказал:
— Извините, дядюшка, я дал слово обедать, мне пора! Боюсь, что опоздаю, а я пешком!
— Что же ты мне давно не сказан, любезный! У меня всегда готова карета, я тебя подвезу!
Они сели в карету. Хвостов крикнул кучеру:
— Ступай шагом! — а сам вынул из кармана тетрадь и принялся снова истязать чтением несчастного племянника.
…Хвостов нанимал за порядочное жалованье в год, на полном своём содержании, какого-нибудь отставного чиновника, все обязанности которого ограничивались слушанием или чтением вслух стихов графа. Одним из таких чтецов и слушателей был отставной ветеринар, бывший семинарист Иван Георгиевский. Он продержался у графа несколько лет благодаря своему равнодушию к литературе. Другие больше года не выдерживали пытки стихами.
Более всего восторгался граф-графоман своими одами. К таким его виршеизвержениям относится изданная им в 1830 году поэма: „Холера-Морбус“. Она была издана в пользу пострадавших от холеры и была поистине ужасающей (вновь можно припомнить: „беда беду родит“). Газета „Северная Пчела“ подтрунивала над этим даром его сиятельства и намекала: если автор сам не скупит все экземпляры, продававшиеся по рублю, то пострадавшие от холеры не увидят этих денег как своих ушей.
Обычно сочинения графа покупали его секретные агенты (продавцы книг знали их в лицо). К великому изумлению автора и публики „Холера-Морбус“ тиражом 2400 экземпляров дала в пользу благотворения более 2000 рублей. Они поступили в попечительный холерный комитет, возглавляемый генерал-губернатором П.К. Эссеном (о нём русские солдаты говорили: „Эссен умом тесен“, и он вполне оправдывал эту характеристику).
Хвостов был восхищён успехом своего творения и препроводил в комитет ещё тысячу рублей. В письме пояснил: „Бог любит троицу, эта третья тысяча препровождается к господину главно-начальствующему в столице“. Но этим он не удовлетворился и снабдил письмо своими стихами. Такой документ поставил Эссена в тупик (что случалось нередко с его превосходительством). Генерал-губернатор, возмущённый стихописным официальным письмом, хотел было отослать обратно и деньги с просьбой прислать документ по форме.
Его отговорил правитель канцелярии: деньги следует принять, ибо, хотя они присланы при стихотворном, по замыслу автора, письме, оно, несмотря на разные рифмы, представляет чистейшую прозу.
Гордый своим писательским успехом, Хвостов непременно спрашивал у тех, с кем встречался:
— Читали ли вы моё стихотворение „Холера-Морбус“?
Он всегда получал лестный отзыв на сие сочинение: ведь каждый знал, что в противном случае граф тотчас же станет читать поэму. Ему льстила всеобщая известность его „Холеры“, но огорчало то, что нет слушателя в то время, когда его сильно подмывало читать свои стихи (он всегда утверждал, что рифмы его звучны необычайно). И вот счастье ему улыбнулось в образе семнадцатилетнего юноши Владимира Бурнашева, находившегося на действительной службе. Эта жертва попалась в старческие когти графомана, ответив на стереотипный вопрос, читал ли он знаменитые стихи на холеру: „Ещё не успел“. Тотчас граф стал потчевать его отрывками из своего нового сочинения.
Бурнашев был ценной добычей ещё и потому, что юноша сотрудничал в маленькой воскресной газетке на французском языке „Хорёк“, где печатал свои заметки о текущей литературе. Это было известно Хвостову. Мучая своими стихами Бурнашева, он не жалел восторгов по поводу его статей. В заключение граф пригласил его к себе в гости.
- 100 великих оригиналов и чудаков - Рудольф Баландин - Энциклопедии
- 100 знаменитых сражений - Владислав Карнацевич - Энциклопедии
- 100 великих людей - Майкл Харт - Энциклопедии
- 100 великих рекордов животных - Анатолий Бернацкий - Энциклопедии
- 100 великих памятников - Дмитрий Самин - Энциклопедии