изучая небо.
– Дождя не будет! – обрадовался он. – По мокрому асфальту не покатаешься.
Тут из соседнего подъезда вышел Вова. Он сразу заметил и Даню, и его крутые ролики. Не говоря ни слова, Вова подбежал и осторожно прикоснулся к роликам пальцем.
– Ну как, Вован? – спросил с восторгом Даня, внимательно наблюдая за выражением лица друга.
– Сила! – выдохнул тот. – Сразу видно – дорогущие. Будешь кататься? – задал Вова глупый вопрос.
– Ещё как буду! – ответил Даня и, оттолкнувшись, чуть не упал.
– Ты неправильно толкаешься, – заявил деловито Вова и показал, как надо.
– Можно подумать, – хмыкнул Даня, – ты у нас мастер спорта по роликам.
– И был бы мастером! Был бы! – вдруг закричал Вова. – Я не виноват, что у меня никогда не будет роликов! – Слёзы показались у него на глазах. – Ты же у нас из нормальной семьи, а я из пьющей.
– Тише! Не расстраивайся так. – Даня доковылял с трудом до лавки. – Давай что-нибудь придумаем.
– А что придумаем? Где-нибудь своруем деньги? Да?
– Воровать – грех! – Даня почесал затылок. – Деньги можно заработать честно. Бабушка из сто двадцатой квартиры бутылки собирает и сдаёт. У неё Бобик жиром заплыл. На бутылках отъелся.
– А что? Будем сдавать бутылки. – У Вовы загорелись глаза. – Так многие делают. Накопим и честно купим ролики. Айда прямо сейчас собирать бутылки.
– Сейчас? – Даня посмотрел на новые ролики, а потом на Вову и, вздохнув, согласился.
Через десять минут друзья уже шагали быстрым шагом к супермаркету. Там, по их мнению, было самое бутылочное место.
– Вон, дяденьки пьют пиво и водку на лавке, – сказал Вова, когда они подошли к магазину.
– Смотри, смотри, они уже уходят, а бутылки на земле, – прошептал Даня, как будто его могли услышать. – Сразу пять бутылочек!
– Бутылки умножаем на рубли… Если так дело пойдёт, – затараторил, улыбаясь, Вова, – мы быстро разбогатеем!
И мальчики рванули к бутылкам. Но дорогу им перекрыла высокая худая старушка в длинной, почти до колен, вылинявшей кофте.
– Разбогатеют они. Ишь, размечтались, – заговорила она грубым голосом. – Это грибочки с моей полянки.
– А где грибочки, бабушка? – не понял Даня.
– Не понимает. Ишь ты! – Старушка воинственно стукнула перед ребятами своей толстой палкой. – Этот маркет – моя грядка, ясно?
– Грядка? А где же здесь огород? – Даня опять ничего не понял.
– Ну, значит, – сразу смекнул Вова, – все бутылки около маркета – бабушкин урожай.
– Верно, переводчик. – На лице старушки появилась злая усмешка. – Бабка Аксёниха никакой мелюзге не отдаст свою зону. Поня́ли?
– Поня́ли, поня́ли, – передразнил её Вова.
А бабка Аксёниха, собирая бутылки в сетку, никак не могла уняться:
– Не суйся в мой бизнес, мелюзга, а то носопырки откручу. Во рту соски, а туда же. Кыш отседова, а то…
И она погрозила им своей палкой. Ребята не сговариваясь бросились бежать. Вслед им донёсся громкий довольный смех бабки Аксёнихи.
– Ну и что теперь делать? – спросил Даня, когда они отдышались и сели на лавку около дома.
– Идея! – Вова хлопнул себя ладонью по лбу. – Давай будем деньги в переходе просить.
– Попрошайничать, что ли? – Дане эта идея очень не понравилась. – Не дадут, – сказал он первое, что ему пришло на ум.
– Дадут! Мы старые пальто наденем и петь будем жалостные песни. Я знаю, многие так делают.
– Я петь не умею, – промямлил тихо Даня и скривил губы.
– И не надо, – успокоил его Вова. – Ты будешь деньги в банку собирать, а у меня знаешь какой голос! Очень вокальный! Все сразу раскошелятся!
Дане ничего не оставалось, как согласиться.
И вот на следующий день они стояли в холодном переходе. Даня в старом коротеньком пальто и почему-то в летней панамке, а Вова в драной рубахе и сандаликах на босу ногу. Даня, нервно поёживаясь, озирался вокруг.
– Ничего! Привыкнешь, – подбодрил его друг и деловито поставил на землю возле его ног трёхлитровую банку для денег. – Человек ко всему привыкает. Сделай жалостное лицо, – приказал он Дане.
Даня сделал. Потом Вова отошёл в сторонку и долго смотрел на друга и грязную банку у его ног.
– Верю! – наконец сказал он счастливым голосом.
– А что ты будешь петь? – спросил Даня.
– Одну жалостную песню, вчера весь день репетировал. Чуть не отлупили, так я всем надоел.
– Ну давай, начинай скорей, а то вдруг мама с работы… Вдруг она здесь… – И от этой мысли холодок пробежал у Дани по спине.
– Не трусь, – сказал Вова твёрдым голосом бойца, который вышел на боевое задание в тыл противника. Он помотал головой, спел «ля-ля-ля» и потом звонко затянул:
– Прекрасное далёко, не будь для нас жестоко, не будь для нас жестоко, жестоко не будь. Из чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко мы начинаем путь!
В банку упал первый рубль, его бросила проходившая мимо пожилая женщина.
– Первая денежка, – прошептал Даня, глядя счастливыми глазами на рубль, одиноко лежащий в трёхлитровой банке.
– Эх, сердешные… – проговорила проходящая мимо бабушка. Она остановилась около ребят и опустила в банку десять рублей. – Хорошо, мальчик, поёшь, тебе дорога в настоящий детский хор. А ты тут… Эх, ну и жизнь пошла…
И она ушла, охая. А Вова всё пел и пел. У него выходило так жалобно, что даже Даня растрогался. Через час треть банки была полна денег. А у Вовы с непривычки засипел голос, и он замолчал.
– Всё! Бензин в баке закончился, – прохрипел он. – Теперь петь будешь ты.
– Я не умею, – стал отпираться Даня.
– Уже научился! Ты уже научился! – как гипнотизёр, медленно произнёс Вовик, глядя прямо в глаза другу. – Начинай! Публика тебя ждёт!
И Даня, заикаясь, затянул тоненьким дрожащим голосом:
– Слышу голос из прекрасного далёка…
– Надо же! И я слышу этот же самый голос и тоже, какое совпадение, из прекрасного далёка. – Около Дани стояла мама. – Сынок, рубля хватит?
– Рубль? Да нам меньше десятки никто не даёт, – возмутился Вова и сразу осёкся, потому что Даня незаметно и сильно ущипнул его за руку. Вова сразу сделал жалобное лицо и попросил: – Десятку можете, тётя Надя?
На этом вопросе выступление двух вокалистов резко закончилось.
* * *
Дома после второй тарелки борща Даня отвалился на спинку стула и закрыл глаза.
– Ну что, наелся, попрошайка? – спросила мама.
– Спасибо, – поблагодарил виноватым голосом мальчик.
– Что же ты с нами делаешь, сынок? – спросила мама, садясь рядом на стул.
– А что? – не понял Даня.
– А то! Вас в подземном переходе обидеть, даже украсть могли. Сам знаешь, какие сейчас опасные времена. – Мама проглотила слёзы. – О чём ты думал, сынок?
– О Вовике. Ради ближнего, сама же читала в Библии, жизнь надо положить!
– А ещё в Библии написано, – возразила мама, – что нельзя правду скрывать и что правда – это лучшее для человека. Мы бы с папой что-нибудь придумали для Вовы.
– А что? – вздохнул Даня. – У нас тоже не густо с деньгами.
– Ну и что! Человек, может, и не придумает, а Бог всё может. Давай-ка лучше помолимся, сынок.
После молитвы мама обняла сына, и они подошли к окну. За окном с пожелтевшего клёна, медленно кружась,