Читать интересную книгу Смена караулов - Борис Бурлак

— Ну-с, как, Юрий Максимович, согласны?

— Мне бы не хотелось, Платон Ефремович.

— Почему?

— Рано еще.

— Молодость была, есть и всегда будет преимуществом, а не изъяном. Кстати, вы не так и молоды. Вам двадцать девять, если не ошибаюсь?.. В студенческие годы я стажировался на одной крупной стройке. Начальник наш, боевой комбриг времен гражданской войны, любил говорить, если кто-нибудь оправдывался своим возрастом: «Тухачевский в двадцать пять командовал армией, в двадцать семь — фронтом». А вы уже постарше Тухачевского.

— Так то был маршал, Платон Ефремович.

— Маршалом он стал позднее, а фронтом командовал, что называется, в комсомольском возрасте… Еще почему не хотелось бы вам?

— Я не работал в аппарате треста.

— Тоже не резон. Аппаратчиков у нас хватает, а людей с прорабской жилкой маловато. Вы будете заниматься оперативными делами, чтобы Виталий Владимирович мог побольше думать о технической политике. Есть другие возражения?

Окончательно смущенный, Юрий пожал плечами.

— Надеюсь, Виталий Владимирович, вы сработаетесь.

— Постараюсь, — без всякого энтузиазма ответил Двориков.

Это скоропалительное назначение расстроило Дворикова. Он хотел сам предложить Горскому подходящую кандидатуру, но все не находил среди знакомых инженеров. Некого теперь винить, кроме собственной медлительности. Какой-то мальчишка выдвигается почти вровень с ним, Двориковым, и потом, следовательно, займет пост главинжа. Почему Горский остановил выбор на этом мальчишке? Хочет сделать его главным инженером треста, когда уйдет на пенсию, а он, Двориков, станет управляющим? Тогда худо. Избави бог от такого баловня судьбы. Если же Горский метит еще дальше и заранее готовит парня в свои преемники, то вовсе худо: исчезнет последняя возможность для него, Дворикова, поработать наконец самостоятельно, пусть и на шестом десятке лет. Вот как могут перепутаться все планы за какие-нибудь несколько минут.

Дома Двориков ничего не сказал жене. С недавних пор он вообще перестал делиться с нею наболевшим, не встречая с ее стороны, казалось бы, вполне естественного участия. Римма Степановна сама спросила его сегодня — почему он такой хмурый? Двориков сослался на обычные декабрьские неприятности: все ждут от строительного треста, как от сказочного Деда Мороза, дорогих новогодних подарков в виде готовых квартир. На том их разговор и закончился, — Римма Степановна догадывалась, что Двориков опять, наверное, столкнулся с Платоном Ефремовичем Горским.

Она совершенно не была настроена выслушивать жалобы на Горского. Недавно в областной библиотеке, куда она наведывалась по долгу службы, Ксения Андреевна рассказала ей доверительно о поездке мужа в Баку, где отыскалась, после долгих лет, его первая жена. Может быть, Ксения Андреевна преувеличивала достоинства той женщины, но, по ее словам, выходило, что у нее редкое благородство: имея от Платона Ефремовича дочь, она всем поступилась ради его второй семьи. «Не каждая способна на такое», — сказала Ксения Андреевна.

Вся эта грустная история произвела на Римму Степановну сильное впечатление. Она мысленно ставила себя то на место незнакомой ей женщины из Баку, то на место Ксении Андреевны. Характер первой казался ей поистине редкостным. Вряд ли бы у нее самой хватило душевных сил, чтобы поступить подобным образом. Но и Ксения Андреевна тоже проявила недюжинную волю, если была готова ко всему… Живешь среди таких женщин и не подозреваешь, до чего же ты слабая против них… Тут Римма Степановна попыталась сравнить и Дворикова с Платоном Ефремовичем. Но сравнить их оказалось невозможно: если бы Двориков воевал — тогда другое дело. Его лишь в сорок седьмом призвали в армию, в какую-то особую строительную часть, которая восстанавливала морские порты. Он до сих пор чувствует себя неловко, что ему не довелось побывать на фронте: едва достиг призывного возраста, как пушки умолкли. Умолкли… А вот ее, Риммы Степановны, брат Алеша, чуть ли не ровесник Дворикова, сложил мальчишескую голову в Чехословакии. У каждого своя военная судьба… Погоревав о милом Алеше, Римма Степановна опять вернулась к неспокойным размышлениям о Платоне Ефремовиче. Как он-то пережил эту новую встречу с первой женой через столько лет? Неужели не потянулся к ней всей душой? Или время окончательно отдалило их друг от друга, и Ксения Андреевна, с которой он прожил главную часть жизни, стала ему ближе? Наверное, и так бывает… Римма Степановна долго думала об этом драматическом стечении житейских обстоятельств.

А утром она вдруг призналась себе, что, исследуя вчера сложные судьбы знакомых людей, она, кажется, искала в них некоторые параллели с тем, как у нее самой сложилась жизнь. Ведь когда-то все считали ее и Ярослава Нечаева невестой и женихом… Неужели на сохранилось у него и туманных воспоминаний о том юном увлечении? Говорят ведь, что от первой любви непременно что-то остается навсегда.

И как раз сегодня они встретились на улице, поговорили о прошлом. Разговор начал Нечаев, когда они проходили мимо школы, в которой учились:

— Между прочим, Римма, в будущем году разберут нашу старенькую десятилетку по кирпичику и построят здесь торговый центр.

— Всему свой век, — ответила она не сразу.

— В самом деле, как люди привязываются к старым зданиям. Пока они стоят на своих местах, и душа у тебя на месте, а снесут — будто часть твоей жизни канула в Лету.

Римма Степановна мельком глянула на него — шутил или всерьез?

— Не думала я, что ты сентиментальный человек.

— Это мой  к и р п и ч н ы й  сентиментализм! — усмехнулся он. — Разве тебе не будет жалко нашей десятилетки?

— Мне ее с выпускного вечера жалко, — сказала она.

Теперь он посмотрел на бывшую одноклассницу пытливо, раздумчиво. И она, поняв, что слишком откровенна, тотчас добавила:

— Школьная юность — мастерица строить карточные домики в большие перемены.

— Любопытно. И все-таки жаль мне одного карточного домика, который уж, как видно, не построишь из бетонных панелей заново, — сказал Нечаев.

Так и поговорили они иносказательно, пока шли до горкома. Римма Степановна даже этим осталась довольна: пусть зыбкие мостки, но были переброшены в их молодость.

А вот совсем молодые люди заняты наведением мостов в будущее.

— Мальчики, где будем встречать Новый год? Решайте, наконец, — говорила сегодня Злата Юрию и Владлену.

— Праздник семейный, все по домам, — сказал Владлен.

— Тоже мне — семейные люди!

— Давайте соберемся у нас, — предложил Юрий.

— Нет, лучше у нас, — немедленно возразил Владлен.

— Не станем спорить, я согласна на любой вариант, раз вы отказываетесь от ресторана.

— В ресторане неудобно пировать заму главного инженера, — объяснил Владлен и плутовски покосился на Злату.

— Верно, не солидно, — с наигранной серьезностью ответила она.

— Не разыгрывайте, я не поддаюсь розыгрышам.

— Да уж знаем твою прорабскую гордость, — сказал Владлен.

— Ну, хорошо, если я такой начальник, то встречать Новый год будем у нас. Мама приглашает.

— Почему же ты молчал до сих пор? — кокетливо поинтересовалась Злата.

— Не хотел подавлять инициативу младших. Ты, Владлен, не обижайся, мы еще соберемся как-нибудь и у вас.

— Я, пожалуй, останусь лучше дома.

— Ни в коем случае! — запротестовала Злата. — Как раз тебя нам будет не хватать. Кто, например, споет «Звезду»?

— Кто порассуждает о новых социологических исследованиях? — продолжил Юрий.

— Не обращай ты, Владя, на него внимания, он сегодня просто не в духе, — сказала Злата, прощаясь с ними.

Молодые люди постояли немного на автобусной остановке, докуривая сигареты, и расстались. Владлен поехал в редакцию на дежурство, а Юрий отправился домой.

До поры до времени у них были на редкость невинные отношения, но совсем недавно к этим отношениям стала примешиваться самая обыкновенная ревность.

Владлен познакомился со Златой, когда Юрий еще работал в Тюмени, даже написал о Злате очерк. Может быть, очерк вышел несколько высокопарным, за что «дежурный критик» упрекнул автора на редакционной летучке, но редактор похвалил за удачную  н а х о д к у. С той поры Владлен и подружился со Златой. По воскресеньям они ходили на лыжах в загородной роще, где пропадали дотемна. Он научил ее бесстрашно спускаться с горок. Злата сначала боялась, падала, но к концу зимы не уступала ему ни в чем. Отдыхая на лесных полянках, рассказывали друг другу о детстве, ранней юности. У них было немало общего: Злата не знала отца и с трудом вспоминала мать, которая прожила на год дольше его; а Владлен вырос с матерью, но отца лишился тоже очень рано. Владлен относился к Злате с подчеркнутой бережливостью, не позволял себе никаких вольностей. Только однажды, помогая ей выбраться с лыжами из оврага, он вдруг обнял ее и торопливо поцеловал в висок. Она обиделась: «Я думала, ты другой, а ты как и все», — сказала она сердито. «Ну, извини, извини», — в замешательстве проговорил он. «Не вольничай и не извиняйся…» Для него, не избалованного девичьими ласками, этот случай стал памятным уроком. И уже сама Злата жалела потом, что грубо обошлась с ним. Нельзя же быть такой недотрогой. Теперь бы она поступила иначе, да он не давал ей ни малейшего повода. Больше того, он начал в шутку звать ее сестренкой. «Какой брат нашелся!» — с досадой думала она, когда Владлен, проводив ее до дома, чинно расставался до следующей встречи. Не хватало еще задерживать ей недогадливого кавалера, чтобы постоять часок в подъезде — в этом вечном храме всех влюбленных…