Читать интересную книгу Щупальца спрута - ИОСИФ ФРЕЙЛИХМАН

Игнат сильно осунулся. Он рассказал, что все это время ходил на задания. Недавно они взорвали пороховой склад. Двое товарищей погибли при выполнении этой операции.

После первой встречи с Игнатом я мучительно думал, что мне делать, как поступить. Во второй его приход решился просить принять меня в партизаны. Он пообещал поговорить с командиром. Через два дня меня переправили в партизанский лагерь.

Я приготовился рассказать всю правду о себе и, если меня простят и поверят мне, с оружием в руках искупить свою вину перед Родиной. Но не успел осмотреться в лагере, как пришлось принять участие в ликвидации роты немцев особого назначения, которая, по данным нашей разведки, вот — вот должна была появиться на шоссе. Построились. Всего оказалось шестьдесят восемь человек. Одеты во что попало, вооружены кто русской трехлинейкой, кто немецким автоматом, а кто и просто топором.

Мы обрушились на немцев внезапно. Вначале они растерялись и понесли большие потери, но постепенно стали приходить в себя, залегли вдоль шоссе и начали отстреливаться. Дорога была каждая минута, ибо к немцам могло прибыть подкрепление. Партизаны дрались ожесточенно. Но хорошо вооруженные немцы оказали сильное сопротивление. Долго мы бы не продержались. Тогда командир приказал пяти бойцам отправиться в тыл к немцам и забросать их гранатами. Для этого надо было под ожесточенным огнем проползти незаметно двести метров. В числе пятерых был и я. Как дополз — не знаю. Помню только, что поднялось нас трое…

Когда мы метнули гранаты, перепуганные немцы решили, что окружены. Они бросили оружие и кинулись к лесу. Но ни одному не удалось уйти. Всех перебили.

В этом бою наш отряд потерял семь человек. Меня тоже задела шальная пуля, но рана оказалась неопасной.

Мне не терпелось рассказать о себе командиру. Я зашел к нему в землянку, когда он вместе с Игнатом и еще тремя коммунистами анализировал операцию. Командир отряда оказался молодым человеком с черной, как уголь, копной волос. Партизаны звали его «старик». До войны он работал на том же заводе, что и Мелехов. Мобилизованный в первый же день войны, он был спешно направлен к месту прорыва немецких танков. В неравном бою его часть была разбита, а он с группой в двенадцать человек скрылся в лесу. Эта группа и стала ядром партизанского отряда. Постепенно отряд пополнился людьми и вскоре стал серьезной силой в борьбе с фашистскими захватчиками.

Командир внимательно окинул меня небольшими проницательными глазами.

«Вы ко мне?» — спросил он.

Глядя в скуластое открытое лицо «старика», я подробно рассказал о своей жизни.

Присутствующие посуровели, у некоторых глаза изумленно округлились. Все были неприятно удивлены моим рассказом. Я видел в их глазах осуждение, но продолжал рассказывать все. Под конец своей исповеди я и сам понял, что оправдания мне нет. Мне было невыносимо стыдно смотреть людям в глаза.

В землянке наступила такая тишина, что я отчетливо слышал биение своего сердца. Я ждал приговора. Но они молча отпустили меня.

На следующий день командир предложил повторить рассказ перед строем. А потом началось обсуждение. Несколько раз я был на волосок от смерти. Отстояли меня Игнат Мелехов и врач, которого я наконец увидел при дневном свете. Они заявили, что верят в искренность моего раскаяния, просят оставить меня в отряде под их ответственность.

Так я стал партизаном. Самоотверженность в боях вызвала доверие ко мне партизан, а отличное знание военного дела позволило быть полезным отряду.

Вплоть до 1943 года воевал я в партизанском отряде. А когда нашу местность освободили, я, Мелехов и врач Павел Львович Казанский влились в регулярную часть Советской Армии.

Во время боев меня несколько раз ранило. Осколком перебило нерв — сейчас левый глаз не видит.

Все эти годы мы не расставались с Мелеховым. Ленька недавно демобилизовался и живет на Украине. А мы с Игнатом уехали на север. Ему тяжело было оставаться в местах, где все напоминало о погибшей семье, постоянно бередило раны.

Павел Львович еще в партизанском отряде узнал, что жена, которую он считал погибшей, жива. Но встретился он с ней только после войны. К сожалению, мы потеряли с ним связь и не переписываемся.

Сейчас я работаю бригадиром на новых лесоразработках. Строим поселок. Мне доверили руководство сотнями рабочих. У меня свой дом. Правда, в доме пустовато, да много ли мне одному надо. Вот если бы ты была со мной… — с надеждой закончил он.

Лидия исподлобья смотрела на отца. Белгородов поднял голову и не узнал дочери, В ее глазах появилось выражение безумия. Он не на шутку испугался.

— Дитя мое, что с тобой?! — Белгородов протянул к дочери руки. Но она резким движением отстранилась. Ее лицо было неузнаваемо. Глаза горели злым огнем.

— Уходи… — тихо, но отчетливо произнесла Лидия.

Белгородов побледнел.

— Что ты говоришь, Люда? — голос его прервался. — Ты в своем уме, дочка?

— Я сказала — уходи! — повысила она голос.

— Людка, доченька! Я знаю, что виноват перед тобой, но…

Лидия резко вскинула голову. Губы искривила злая усмешка:

— Мне сказали, что тебя растерзали большевики, — презрительно бросила она. — Не знаю… — Голос ее дрогнул и сорвался. — Возможно, это было бы лучше для меня…

— Более, как ты можешь так говорить? — Белгородов глухо застонал. — Неужели ты ничего не поняла? Неужели ты можешь меня осуждать за то, что я вернулся к своему народу? Люда, ведь я твой отец… отец…

— Вот именно… отец, — с горечью проговорила она.

Сразу постаревший, сгорбившись под тяжестью своей вины, с опущенной головой, стоял Белгородов перед дочерью. Он чуть не задохнулся от волнения, когда увидел на следствии Люду: дочь здесь, в Советской стране. Он не знал, какое преступление она совершила. Ему было ясно одно — дочь надо спасти.

Обращаясь к Решетову с просьбой о свидании с дочерью, он надеялся оказать ей помощь, убедить открыто признаться, чтобы навсегда освободить ее от страшных уз, помочь советским органам предотвратить возможную диверсию.

Он не тешил себя никакими иллюзиями и понимал, что дочь, воспитанная в школе диверсантов, отнесется ко всему с недоверием. Поэтому, он, Белгородов так подробно рассказал правду о себе. Он надеялся убедить Лидию стать на путь искреннего признания своих заблуждений, рассказать все о себе и о сообщниках и облегчить тяжесть своего преступления, смягчить наказание. Он хотел, чтобы и его дочь обрела Родину.

Но то, что Белгородов услышал от Лидии, сразило его. Ее слова ножом полоснули по сердцу. Он сознавал всю тяжесть своей вины за искалеченную душу дочери. Но он тогда заблуждался сам, поэтому и дочь вел за собой. Ему казалось, что это признание должно смягчить его вину в глазах Лидии. Но она оценила все иначе и осудила его. Белгородов с болью должен был признать, что дочь по — своему права.

— Люда, родная, я заслужил самого строгого осуждения с твоей стороны. Но я тогда был убежден, что прав. Л оказалось, что я был слеп. Так разве за это казнят? Неужели в твоем сердце нет хоть маленького уголка для старого отца, Люда? Неужели ты больше не любишь меня? Сколько мне осталось жить? Не убивай же меня Ведь ты одна у меня на всем белом свете… — В горькой тоске схватился он за голову.

— Я жила только мыслью о тебе, — зло проговорила Лидия. — Ты был единственным родным человеком, которого я любила. Иначе не было смысла жить… А ты самым ужасным образом глумился над любовью дочери. Теперь мне остается жить только для того, чтобы доказать им… доказать ему… — Она рванулась к двери, потом опомнилась и без сил прислонилась к стене.

— Люда, доченька, о чем ты? — Белгородов с ужасом смотрел на дочь, не понимая, что с ней происходит. Закрыв лицо руками, Лидия зарыдала — горько, надрывно.

— Людочка, родная… Прости меня… — На Белгородове лица не было. Глубоко несчастный, оч протянул к дочери руки. Но та отшатнулась от него, как ужаленная.

— Не прикасайся ко мне! — истерически крикнула она. — Уходи!

Белгородов обхватил обеими руками голову и изо всех сил сжал ее. Тупая ноющая боль все усиливалась. Покачнувшись, он тяжело повалился на пол.

На очередном допросе Белгородова через капитана Смирнова просила полковника Решетова принять ее. Капитан обещал передать просьбу.

ГЛАВА VIII

Прямо с аэродрома майор Вергизов поехал в Комитет. Он знал, что Решетов с нетерпением ждет сообщений об инциденте на границе.

Отлично сознавая важность порученного ему дела, он вникал во все подробности случившегося и с горечью вынужден был признаться, что пока многое ему непонятно. Надежда на то, что пограничники помогут выяснить происшествие на границе, с первых же слов начальника погранзаставы развеялась. Все было покрыто тайной А за ней скрывался план вражеской разведки. От того, как быстро будет разгадана эта тайна, зависит слишком многое. Медлить нельзя ни минуты…