Ты наспех только ветку не руби!
Да будет так! Теперь – прощай навеки.
Ель
1
В далёкой стране, где зимою
хозяйка над миром метель,
в сторонке, красой расписною,
росла одинокая ель.
Её ни морозы не брали,
ни вьюга… Вблизи ли, вдали –
она мне казалась едва ли
не чудом суровой земли.
Пред ней все растения меркли,
когда замечали мои
глаза её гибкие ветки
под нежным покровом хвои́.
И в зелени море безбрежном
с высокого берега вновь
увидев наряд её нежный,
я чувствовал в сердце любовь…
Но пламя лесного пожара,
что в том объявился краю,
бросалось что к соснам поджарым,
что к елям… И эту мою
красавицу нежную слишком
накрыло нещадным огнём.
Ни хвое, ни веткам, ни шишкам
спастись не дано было в нём…
И вот она – ночи чернее,
мрачнее закатных теней.
Не кружится птица над нею,
и зверь не таится под ней.
Стоит тут, чужая, другая…
треща на ветру до утра,
и птицу, и зверя пугая
глухой чернотою нутра…
Выходит, напрасно оттуда –
с восточных ли, южных земель –
сюда занесло это чудо,
что выросло в статную ель.
Здесь шли вкруг неё хороводы,
здесь девушки ждали парней…
И вот даже от непогоды
нельзя больше скрыться под ней.
Не будут здесь певчие птицы
вить гнёзда, а я или ты
не сможем уже насладиться
полётом её красоты…
2
Но годы прошли, и вернулся
я в тот заповедный алас.
Там тальник под ветрами гнулся
и свежестью радовал глаз.
Но вот что меня удивило,
что понял я вдруг без труда:
здесь жизни незримая сила
в земле пребывала всегда.
Напрасно я думал о ели:
«Погибла!», когда вдоль ствола
несчастные сучья горели
и жарко кипела смола…
Когда выедал её тело
огонь беспощадный, как тать,
не знал я, что ель та успела
свои семена разметать.
И вот сквозь покров опалённый,
проглоченный чёрной бедой,
проклюнулся ельник зелёный
и землю покрыл, молодой…
В рождественский будто сочельник,
мир хвóей своей нарядил
сквозь землю пробившийся ельник,
чтоб людям стал мир этот мил…
Но вот что в мой ум не вмещалось,
что мне было трудно понять:
та ель, что сгорела, казалось,
здесь к небу тянулась опять.
Лишь нижние ветви той ели
жестокий огонь опалил,
а верхние вновь зеленели,
диск солнца над ними парил…
Стояла она и смотрела,
как дети её там и тут,
не ведая жизни предела,
отчаянно к солнцу растут.
1927
Она
Песня
На высоком утёсе над Леной-рекой,
под плакучею ивой стояла одна
на ветру и казалась несчастной такой
даже в празднично-ярком наряде она.
Всё стояла на краешке самом земли,
там, где день
в наступающих сумерках гас,
и горючие слёзы ручьями текли
из её, словно ночь беспросветная, глаз.
Припев:
Что слезу роняешь, отчего грустишь?
Потеряла милого навсегда?
Иль колечко с пальчика уронила лишь?
Не горюй, забудется боль-беда!
Всё просила о чём-то, роняя слезу,
всё молила,
вздымая взволнованно грудь,
и глядела, скорбя, на теченье внизу,
несравненная стать,
беспримерная грусть.
А кормилица-Лена под нею текла.
И казалось, что горестно вторила ей
та бесшумная гладь голубого стекла
средь дремучих лесов и широких полей…
Припев.
И согнувшись под тяжестью скорби такой,
опустилась на землю под ивой она…
И глядели глаза её в небо с тоской,
и душа её меркла, смятеньем полна.
И тоску с ней деля, у неё за спиной,
еле слышно стояли деревьев ряды,
словно в страже таёжной –
сплошною стеной,
чтобы душу её уберечь от беды.
Припев .
Только как же в душе
эту тяжесть носить,
эту боль, что надежду съедает твою?!
И руками взмахнув, жизни тонкую нить
разорвала она там, на самом краю.
Чей-то чёрный на миг заслонил силуэт
уж клонящийся к вечеру
в сумерках день,
И от солнца идущий живительный свет
сверху вниз зачеркнула
мелькнувшая тень…
Припев.
* * *
Согревшись чуть-чуть под лучами,
что нежно румянят восток,
раздвинувший землю плечами,
трепещет под небом росток,
На мир этот глядя несмело
и пряча в сплетении трав
побега прозрачное тело
и листьев бесхитростный нрав,
От зноя прикрывшись тенями,
небесною манной кормясь,
уже ощущая корнями
с землёй неразрывную связь,
В себе уже чувствуя силы
и радости светлый исток,
чтоб вдруг под лучами светила
раскрыть свой прекрасный цветок.
Так жизнь, может, радостней стала б…
Но тут, ничему не дивясь,
корова цветок тот втоптала
копытом бесчувственным в грязь.
* * *
Позволь мне спеть. Ведь правда,
от песни нет вреда…
она для сердца радость,
когда вокруг беда.
Да как же я посмею
твой потревожить сон?!
Душа моя с твоею
здесь дышит в унисон.
Не отвлеку тебя я
от тайных дум твоих,
ведь мысль твоя любая
важна для нас двоих.
Спою я тихо-тихо,
светясь от счастья весь…
Ах, что мне злое лихо,
когда ты рядом есть,
и – радость между нами?!
Поверь, не омрачу
нелепыми словами
я чувств твоих парчу.
Ах, сердце вновь без спроса
во мне поёт и вновь –
про шёлковые косы
да бархатную бровь,
про очи, что во мраке
чуть светятся, как ночь,
и скулы, что, как маки,
алеют здесь, точь-в-точь…
Про груди налиты́е,
про сок вишневых губ?!
Боялась тут не ты ли,
что слог мой будет груб?
А я – смотри как нежно
пою и тихо как
о радости безбрежной,
что разгоняет мрак,
что выше денег, смею
заверить, и сильней…
Ведь воскрешают ею
и побеждают с ней.
Что, как скрижаль завета,
всегда в моей судьбе…
И знаешь, радость эта –
моя любовь к тебе.
О ней тебе толкую.
Поверишь ли ты мне? –
я за любовь такую
готов сгореть в огне.
Чтоб защитить от горя
тебя, родная, здесь,
готов тонуть я в море,
готов под пули лезть.
И не могу иначе…
И в самый страшный год
я, верь мне только, спрячу
тебя от всех невзгод…
Позволь же,
в самом деле,
мне спеть…
И я спою
тихонько,
еле-еле,
про жизнь
и боль свою.
Подстрочный перевод: Елена Рожина, Зинаида Черкашина
Лариса Попугаева: жизнь после жизни
Лариса Попугаева: жизнь после жизниВыпуск 2
Спецпроекты ЛГ / Грани АЛРОСА / Биография
Юзмухаметов Ришат
Теги: Лариса Попугаева
Заслуги первооткрывательницы алмазов признали посмертно
Время расставляет всё по местам и воздаёт каждому то, что он заслужил. Так произошло и с Ларисой Анатольевной Попугаевой (1923–1977), открывшей 21 августа 1954 года первое коренное месторождение алмазов в нашей стране – кимберлитовую трубку «Зарница».
Долгие годы власть не признавала истинный вклад геолога Ларисы Попугаевой в открытие коренных месторождений алмазов в Якутии, сразу позволившее СССР из «алмазопокупающей» страны стать алмазодобывающей. Государственные награды и учёные звания за её открытие получали совсем иные люди, хотя в 1954 году именно Попугаева – недавняя выпускница кафедры минералогии геологического факультета Ленинградского университета практически в одиночку открыла первую кимберлитовую трубку, назвав её «Зарница». Данное месторождению имя стало символичным: благодаря использованному Попугаевой пироповому методу, разработанному её коллегой Натальей Сарсадских, исследователи якутских недр теперь знали, что искать надо яркие рубиновые минералы пиропы – эти верные и приметные спутники алмазов указывают на залегающие в вечной мерзлоте алмазоносные кимберлитовые трубки. Открытие Попугаевой как зарница осветило все дальнейшие поиски, но оставило в тени истинную героиню. Лишь много лет спустя правда восторжествовала.