– Хорошо, – ровным голосом ответила Рита.
– И не вздумай с ней стакнуться! А ты, Зоя, разузнай там насчет этого санатория, о котором говорила на днях... Да, и не давать Шурке никаких денег! Сыта, одета, за транспорт платить не надо! А без клубов и ресторанов перебьется! Так и скажи ей, Птичка.
– Может быть, ты сам... – начала было Зоя, но муж перебил ее:
– А я вернусь в офис. И так столько времени даром пропало! А через неделю у меня переговоры с японцами. Надо подготовиться.
Проводив Геннадия Ивановича, Рита и Зоя, не сговариваясь, направились в комнату Шуры. «Страдалица», чье личико едва виднелось из-под мокрого полотенца, тяжело похрапывая, дремала на кровати, а рядом, пригорюнившись, сидела на краешке кресла Тося. Увидев вошедших, горничная встрепенулась и проворно вскочила.
– Не обижайся на Геннадия Ивановича, Тосенька, – с порога заговорила Зоя Петровна. – Что, Шура заснула?
– Только что...
– Тем лучше! Вот что, Тося, меня встревожил твой рассказ о Шуриных похождениях... Пойдем-ка в мою спальню! Я хочу услышать обо всем еще раз, и поподробнее! Рита, ты ведь посидишь с сестрой?
– Конечно, мамочка. – Девушка, в глубине души не понимавшая, зачем дежурить возле забывшейся пьяным сном распустехи, тем не менее послушно кивнула.
– Вот и отлично, я знала, что могу положиться на тебя!
Мама ушла, уведя с собой Тосю, а Рита опустилась в еще теплое кресло и подперла голову рукой. Шура крепко спала, и ее лицо было детски-невинным; если бы не исходивший от Шуры слабый, но отчетливый запах перегара, можно было бы подумать, что девица просто вздремнула после обеда. Вскользь произнесенное отцом домашнее прозвище всколыхнуло в памяти Риты пласты, которые, казалось, были надежно погребены под грузом прошедших лет... Рита словно наяву увидела себя малышкой в поношенных джинсах – подарке маминой однокурсницы тети Лоры, сынишке которой они стали малы.
– Я похожа на Марину Влади? А? – самодовольно уточнила однажды у папы Рита.
– Забиваете ребенку голову невесть чем, – проворчала Анна Осиповна, которая уже тогда вела у до предела замотанных работой Шерстневых хозяйство.
– Да-а, ты у меня красавица, – засмеялся тогда папа, радуясь так редко выпадавшей возможности побыть с семьей. – А откуда ты знаешь о Марине Влади?
– А я к тебе в стол лазила, – без смущения призналась девочка. – Фотографии нашла, только мама их резать запретила. Пап, а почему шкаф, в котором ружья висят, всегда заперт?
– Так положено. А то ты захочешь что-нибудь отрезать, а ружье и выстрелит! – потрепал девочку по черным локонам папа.
– А ты возьмешь меня на охоту? А, пап?
– А зверюшек тебе не жалко будет убивать?
– Ты меня только возьми! Я буду стрелять понарошку, – заверила папу Рита.
– Чего выдумали! – возмутилась Анна Осиповна. – Тащить девочку в лес, в холодную палатку!
– Ничего, Ритуль, – пообещал папа. – Когда-нибудь я стану богатым, вот увидишь! И вместо одного киоска у меня будет много магазинов! Тогда я построю красивый и теплый охотничий домик, и мы все вместе поедем на охоту! Ты только не сгоняй Шурочку с качелей, когда Анна Осиповна с вами гуляет!
Рита грустно улыбнулась. Вот папа и добился своего: маленький киоск превратился в целую торговую сеть, появились и фабрики, которые производят товары для фирменных магазинов... Семья Шерстневых несколько раз меняла жилье, перебираясь во все более роскошные и просторные квартиры... Мама уже давно не работает... Шура, которая в те далекие времена еще не умела разговаривать, недоверчиво усмехается, когда ей рассказывают, что когда-то Шерстневы не могли позволить себе купить новый диван вместо сломанного, и мама с папой одно время на ночь стелили себе на пол спальный мешок... Куда же ушла та легкость отношений, которая царила в семье в те далекие годы? Почему самые близкие люди с азартом мучают себя и друг друга?
Недавно папа вспомнил о своей давней мечте: он, при поддержке Моткова и еще нескольких влиятельных пайщиков кондоминиума, предложил на общем собрании окончательно завладеть заповедным лесом и устроить в нем охотничий заказник. «Наконец-то у меня будет охотничий домик», – как мальчишка, радовался Шерстнев. Однако эта идея, которую некоторые обитатели кондоминиума с энтузиазмом поддержали, у других вызвала резкое неприятие. Среди недовольных были и Блиновы – родители Матвея. А жители Вербина, тревожась за судьбу леса, узнав о подобном проекте, окончательно ополчились на незваных соседей и принялись устраивать пикеты возле ворот и писать жалобы во все мыслимые инстанции. «Папино нежелание считаться с чужим мнением снова вызвало рознь». От этой мысли у Риты даже защемило сердце. Стараясь изменить ход своих мыслей, Рита сдавила пальцами виски и принялась повторять наизусть любимые стихи – обычный способ, которым девушка пользовалась, чтобы восстановить душевное равновесие. Впрочем, если бы ей было известно содержание разговора, который велся в это время этажом ниже, буквально у нее под ногами, вернуть Рите спокойствие не смогли бы ни Гумилев, ни Ахматова.
...Всякий, кто увидел бы в этот момент Зою Петровну, мгновенно догадался бы, от кого Рита унаследовала манеру в минуты тяжелых переживаний держаться за виски тонкими пальцами. Именно в такой позе Зоя сидела сейчас в кресле; однако неподдельное страдание, отражавшееся на ее все еще красивом, холеном лице, было гораздо глубже огорчения Риты. Анна Осиповна смотрела на свою хозяйку с искренним сочувствием; на лице женщины ясно читалось, что она много отдала бы за то, чтобы сообщенные Тосей сведения оказались неудачным розыгрышем. Однако обе, и хозяйка и домоправительница, понимали, что это не так – уж слишком ясными были доказательства! Да и Тося, только что закончившая свой печальный рассказ, стояла перед двумя женщинами с таким видом, будто героиней отвратительных приключений была не хозяйская дочь, а она сама.
– Я могу идти, Зоя Петровна? – наконец прервала горничная повисшее в комнате тяжелое молчание.
– Если это все... – с невольным страхом проговорила Зоя.
– Да примеров-то сколько угодно, – неохотно призналась Тося. – Вон, когда вы на прошлой неделе уезжали на два дня, Александра Геннадьевна тут же и закатилась куда-то... Вернулась прямо перед вами, опухшая вся...
– Ужас какой. – Голос Зои сорвался.
– Ладно тебе, иди уж, – вздохнула Анна Осиповна.
– Значит, всему дому уже известно то, о чем мать узнаёт последней... – с болью уточнила Зоя Петровна, когда они остались одни. – Анечка, почему же все это скрывали, не сообщили?
– Да потому, что вы ведь сами знаете – ни одно решение в этом доме не принимается помимо Геннадия Ивановича, – мрачно откликнулась Анна Осиповна.