жалкой, и я понял, что лучше уйти, пожалеть ее. Но уйти я не смог. И дело было не только в любопытстве: я боялся, что не увижу ее снова.
Движения женщины потеряли сноровку и стали замедленными и неловкими, словно она оттягивала тот момент, когда отойдет последний покупатель и вернусь я.
Яблоко было сочным и сладким. Такие у нас не растут, а если и появятся в саду какого-нибудь любителя-селекционера, то не раньше августа. Мне показалось, что яблоко пахнет ананасом. Я вытащил из огрызка косточку. Косточка была одна. Длинная, острая, граненая. Никакое это не яблоко.
Я видел, как женщина высылала из корзины последние яблоки, сложила деньги в кошелек, закрыла его. И тогда, сделав несколько шагов к ней, я сказал негромко:
— Луш.
Женщина вздрогнула, кошелек звякнул о прилавок. Она хотела подобрать его, но рука не дотянулась, повисла в воздухе, словно женщина замерла, сжалась в ожидании удара, когда все теряет смысл перед физической болью.
— Простите, — сказал я, — простите. Я не хотел вас испугать…
— Меня зовут Мария Павловна, — голос был сонный, глухой, слова заученные, как будто она давно ждала этого момента и в страхе перед его неминуемостью репетировала ответ. — Меня зовут Мария Павловна.
— Это точно, — второй голос пришел сзади, тихий и злой. — Мария Павловна. А что — интересуетесь?..
Небольшого роста пожилом человек с обветренным, темным лицом, в выгоревшей, потертой фуражке лесника отодвинул меня и накрыл ладонями пальцы Марии Павловны.
— Тише, Маша, тише. Люди глядят. — Он смотрел на меня с таким холодным бешенством в белесых глазах, что у меня мелькнуло — не будь вокруг людей, он мог бы и ударить.
— Извините, — сказал я. — Я не думал…
— Он пришел за мной? — спросила Маша, выпрямляясь, но не выпуская руки лесника.
— Ну что ты, зачем ты так… Человек извиняется… Сейчас домой поедем. Никто тебя не тронет.
— Я уйду, — сказал я.
— Иди.
Я не успел отойти далеко. Лесник догнал меня.
— Ты как ее назвал? — спросил он.
— Луш. Это случайно вышло.
— Случайно, говоришь?
— Приснилось.
Я говорил ему чистую правду и я не знал своей вины перед этими людьми, но вина была, и она заставляла меня послушно отвечать на вопросы лесника.
— Имя приснилось?
— Я видел Марию Павловну раньше. Несколько дней назад.
— Где?
— Здесь, на рынке.
Лесник, разговаривая со мной, поглядывал в сторону прилавка, где женщина непослушными руками связывала пустые корзины, складывала на весы гири, собирала бумагу.
— И что дальше?
— Я был здесь несколько дней назад. И купил десяток яиц.
— Сергей Иванович, — окликнула женщина, — весы сдать надо.
— Сейчас помогу.
Кто он ей? Муж? Ой старше вдвое, если не втрое. Но не отец. Отца по имени-отчеству в этих краях не называют.
Лесник не хотел меня отпускать.
— Держи, — сказал он, протягивая мне чашку весов, уставленную кеглями гирь. Сам взял весы. Мария Павловна несла сзади пустые корзины. Она шла так, чтобы между нами был лесник.
— Маша, — спросил лесник. — Ты яйцами торговала?
Она не ответила.
— Я же тебе не велел брать. Не велел, спрашиваю?
— Я бритву хотела купить. С пружинкой. Вам же нужно?
— Дура, — сказал лесник.
Мы остановились у конторы рынка.
— Заходи, — сказал он мне.
— Я тоже, — сказала Маша.
— Подождешь. Ничего с тобой здесь не случится. Люди вокруг.
Но Маша пошла с нами и, пока мы сдавали весы и гири сонной дежурной, молча стояла у стены, оклеенной санитарными плакатами о вреде мух и бруцеллеза.
— Я вам деньги отдам, — сказала Маша, когда мы вышли, протягивая леснику кошелек.
— Оставь себе, — сказал Сергей Иванович. Мы остановились в тени за служебным павильоном. Лесник посмотрел на меня, приглашая продолжать рассказ.
— Яйца были необычными, — сказал я. — Крупнее куриных и цвет другой… Потом я увидел сон. Точнее я грезил наяву. И в этом сне была Мария Павловна. Там ее звали Луш.
— Да, — сказал лесник.
Он был расстроен. Ненависть ко мне, столь очевидная в первый момент, исчезла. Я был помехой, но не опасной.
— Мотоцикл у ворот стоит, — сказал лесник Маше. — Поедем? Или ты в магазин собралась?
— Я в аптеку хотела. Но лучше в следующий раз.
— Как хочешь. — Лесник посмотрел на меня. — А вы здесь что, в отпуску? — Он стал официально вежлив.
— Да.
— То-то я вас раньше не встречал. Прощайте.
— До свиданья.
Они ушли. Маша чуть сзади. Она сутулилась, может, стеснялась своего высокого роста. На ней были хорошие, дорогие туфли, правда, без каблуков.
Я не сдержался. Понял, что никогда больше их не увижу, и догнал их у ворот.
— Погодите, — сказал я.
Лесник обернулся, потом махнул Маше, чтобы шла вперед, к мотоциклу.
— Сергей Иванович, скажите только, что за птица? Я ведь цыпленка видел.
Маша молча привязывала пустые корзины к багажнику.
— Цыпленка?
— Ну да, розовый, голенастый, с длинным клювом.
— Бог его знает. Может, урод вылупился. От этого… от радиации… Вообще-то яйца обыкновенные.
Лесник уже не казался ни сильным, ни решительным. Он как-то ссохся, постарел и даже стал невзрачным.
— И яблоки обыкновенные?
— К чему нам людей травить?
— Таких здесь не водится.
— Обыкновенные яблоки, хорошие. Просто сорт такой.
Сергей Иванович пошел к мотоциклу. Маша уже ждала его в коляске.
Из ворот рынка вышел человек, похожий на арбуз. И неё он в руке сетку, в которой лежало два арбуза. Арбузы были ранние, южные, привез их молодой южанин, задумчивый и рассеянный, как великий математик из журнального раздела «Однажды…». Продавал он эти арбузы на вес золота, и потому бралн их неохотно, хотя арбузов хотелось всем.
— Сергей? — возопил арбузный толстяк. — Сколько лет?
Лесник поморщился, увидев знакомого.
— Как жизнь, как охота? — Толстяк поставил сетку на землю, и она тут же попыталась укатиться. Толстяк погнался за ней. — Все к вам собираемся, но дела, дела…
Я пошел прочь. Сзади раздался грохот мотора. Видно, лесник не стал вступать в беседу. Мотоцикл обогнал меня. Маша обернулась, придерживая волосы. Я поднял руку, прощаясь с ней.
Когда мотоцикл скрылся за поворотом, я остановился. Арбузный человек переходил улицу. Я настиг его у входа в магазин.
— Простите, — сказал я. — Вы, я вижу, тоже охотник.
— Здравствуйте, рад, очень рад, — арбузный человек опустил сетку на асфальт, и я помог ему поймать арбузы, когда они покатились прочь. Мы придерживали беспокойную сетку ногами.
— Охота — моя страсть, — сообщил толстяк. — А не охотился уже два года. Можете поверить? Вы у нас проездом?
— В отпуске. Вы, я слышал, собираетесь…
— К Сергею? Обязательно его навещу! Тишь, природа, ни души на много километров. Чудесный человек, настоящий русский характер, вы меня понимаете? Только