Читать интересную книгу Леонардо да Винчи - Алексей Гастев

Между тем в науке механике срединная сущность занимает всю эту науку едва не целиком, и если тяжесть действительно, как это картинно показано в приведенном отрывке из Леонардо, опускается, будто бы по лестнице, вниз, к центру мира, то всякое усилие каменщика необходимо отзывается там, в глубине. Только постепенно, то есть по степеням или ступеням, меняется тональность: ближе к началам или основаниям теория чище становится ее голос, и в нем труднее угадывать обыденное звучание практики. Правда, большая часть ступеней покуда пуста, хотя бы на некоторых нашли место добытые опытом и рассуждением выводы. Пусть их мало, важнее правильно разместить подобные краткие заключения: одни, как приведенный выше параграф о проникновении тяжести из опор в их основание, ближе к началам теории, другие – к простой чистой практике и упомянутым каменщикам.

Где переламывается арка.

Арка переломится в той части, которая проходит через ее середину ниже центра.

О другой причине разрушения.

Арка будет еще менее долговечной под действием поперечной силы, ибо, когда сила тяжести не направлена к подножию арки, арка долго не держится.

Когда говорят, что с этой своей полупустой лестницей Леонардо выглядит довольно нелепо и немного приносит пользы инспекции, это хорошо видно тем, кому достаточно взять под мышку учебник или какой-нибудь справочник, где все необходимое сказано. Тогда же, поскольку за отпущенный незначительный срок человечеству предстояло сделать столь многое и такое количество новых вещей исследовать и изобрести, к определению пользы относились с меньшею строгостью, а труд размышления больше ценился. Недаром не за горами, как говорится, были времена, о которых известный Ульрих фон Гуттен18 так выразился: «О век, о науки! Радостно жить – просвещение свивает гнезда повсюду, а невежество изгоняется за Гиперборейские горы».

Могло показаться, что с водворением герцогской четы на берегах Тичино некогда блестящая Павия отчасти вновь освещается. Но это впечатление ложное, хотя бы сверкал Рeжисоль, конная статуя короля Теодориха, сделанная в античные времена и заново вызолоченная герцогом Джангалеаццо к его свадьбе с неаполитанской принцессой Изабеллой полтора года назад. Позолота нимало не потускнела за это время, тогда как взаимная привязанность между молодыми людьми, внезапно вспыхнувшая и скорее воображаемая, успела погаснуть. Неравноценной заменою остались раздражительность герцога и беспокойство за его жизнь герцогини: возле высокопоставленной пары, как постоянные спутники, присутствовали тень близящегося несчастья и страх. Ведь и за сверкающей ярче летнего солнца статуей короля Теодориха, если смотреть с наиболее выгодных точек, в поле зрения непременно оказывается тюремная башня, где был заключен и погиб знаменитый Боэций, тогда как у постамента всегда можно видеть роющимися в пыли ужасных черных свиней. Из-за таких противоречий – а они есть в каждой судьбе, какого человека ни возьми, – крайне трудно определить настроение, доминирующее над городом Павией вместе с ее населением и многочисленными приезжими. Потому что одно дело – герцог, другое – инспекторы, третье – какой-нибудь простолюдин из окрестностей и вовсе иное – благороднейший рыцарь Ульрих фон Гуттен, обучавшийся одно время в павийском университете, проведший затем полную приключений жизнь и умерший в нищете без необходимой помощи, охваченный всевозможными радостными предчувствиями.

Что касается отдельно инспекторов, их настроение самое бодрое и деятельное, и вопреки их писаниям, где они часто показывают себя полными высокомерия, это народ приветливый, учтивый и уважающий чужие занятия. Когда, закончив инспекцию, нагруженный подарками Франческо ди Джорджо в сопровождении слуг покинул Павию и направился в Сиену, так как Синьория его потребовала, неудивительно, что он не допытывался, в самом ли деле Леонардо задерживается ради отыскания источника в Парко, достаточного для обещанной герцогине купальни, иди, может, ради исследования устройства астрариума, находящегося в северной башне цитадели Висконти, или для занятий в библиотеке, разместившейся в его другой башне, или, наконец, ради беседы с некоторыми сведущими людьми в целях дальнейшего образования. Однако миланская администрация этого также не выясняла, хотя, чтобы сделать рисунок конной статуи короля Теодориха, на что Леонардо ссылался перед отъездом, требовалось не более дня.

28

Правда, что нетерпеливость, мать глупости, хвалит краткость. Казалось бы, таким людям некогда составить понятие об одном частном предмете, а потому хотят они дать в сокращении мысль Бога, которая объемлет вселенную, развешивают и размельчают ее на бесконечные части, словно анатомируя ее. Пусть такие люди остаются в обществе зверей и пусть их придворными будут псы и другие животные, полные ярости, и пусть эти животные сопровождают их.

Если бы Леонардо находил друзей, сообразуясь с их взглядами, оп бы оставался без тех немногих, что он имел. Сказанное всецело относится к Джорджо Валле19, преподающему в университете города Павии латинскую и греческую словесность, а остальное время занятому делом, душа которого – краткость, а движущая сила – тщеславие автора и его нетерпение обнять необъятное.

Свою энциклопедию – громаднейший труд благополучно приближался к концу – Джорджо Валла назвал «О вещах, к которым следует стремиться и каких избегать». Хотя в сорока девяти книгах, образующих, подшитые вместе, два объемистых тома в половину листа, не полностью удается оправдать такое название, ознакомившегося с энциклопедией читателя можно будет считать хорошо образованным, поскольку там говорится о прорицаниях, вкусе, обонянии, грамматике, политике, стратегии, фортификации, медицине, экономии, включая устройство отхожих мест и состав отвратительных экскрементов: собачьих, человеческих, волчьих, овечьих, бычьих, гусиных и петушиных, – и еще о другом, всего не перечислишь.

Параграфы, к чему бы ни относились, открываются подходящим изречением какого-нибудь древнего автора; а где изречение, там для догадливого человека непременно находится какая-нибудь мораль. Поэтому перелистывание авторов занимает большую часть времени у составителя энциклопедии. Правда, в отношении свободных искусств, как грамматика, тут при обширной учености Джорджо Баллы, известного переводами из Птолемея, Афродизия, Галена и Аристотеля, не встречается больших трудностей. Но хотя к вещам практическим и различным новейшим изобретениям отыскать подходящие слова, да еще сказанные задолго до того, как появилось такое изобретение, очень непросто, при удаче подобным предсказаниям или пророчествам цены нет и они как нельзя лучше украшают изложение и придают ему занимательность. Что касается недостатков труда Джорджо Валлы, то на свете имеется бесконечное и неисчерпаемое количество вещей, к которым надо стремиться и которых избегать, и каждую можно бесконечно исследовать, тогда как составитель энциклопедий или компендиумов скорее заботится, как бы чего не упустить наиболее важное. Поэтому отчасти оправданны ярость и негодование Леонардо против этих аббревиаторов, или сокращающих, когда он с язвительностью называет их облиаторами, то есть на забвение обрекающими и создающими, говоря его словами, произведения голые, единственно достойные нетерпеливых умов. С другой стороны, возможно ли вообразить энциклопедию настолько объемистую, чтобы она целиком обнимала круг знания, да еще и разъясняла с подробностью каждый предмет?

Рассуждая о водоснабжении человеческого тела, древний Платон приводит аналогию с вершей, якобы сотканной верховным создателем из воздуха и огня, целиком облекающей живое разумное тело мира и имеющей у входов вставленные воронки, как и делается при изготовлении таких рыболовных снарядов. Применительно же к человеку одной из воронок соответствует отверстие рта, тогда как сквозным ячеям – называемые норами мельчайшие отверстия кожи. Прямой смысл платоновской анатомии мира и во времена Леонардо представлялся вполне фантастическим, хотя в виде иносказания красивые поэтические выдумки древних живут значительно дольше и Платон таким образом в иносказательной форме желал дать понятие, что человек, как вселенная, пронизывается не только физическими, но духовными токами: будто бы многие вогнутые зеркала пускают внутрь него лучи света, которые там перекрещиваются и взаимодействуют.

Эти духовные токи надо понимать как воображение и мысль человека, распространяющиеся во все стороны до пределов вселенной, когда, отражаясь, они возвращаются обогащенные знаниями. Однако круг знания или рыболовную вершу, запускаемую меж звезд и прилегающую изнутри к пределам вселенной, трудно все же вообразить настолько вместительной и прочной, и чтобы ее ячеи еще свободно растягивались – тут приходится выбирать между широтою охвата и глубиной и подробностью. Имея же в виду Леонардо, можно сказать, что единственный раз природа предприняла попытку создать механизм размышления, прямо отвечающий требованию Николая Кузанского, изложенному в его трактате «Об ученом незнании»: «Здравый свободный интеллект схватывает в любовных объятиях и познает истину, которую ненасытно стремится достичь, озирая весь мир в неустанном беге». Единственный раз природе удалось существо, равно обладающее могучим прыжком и пчелиною тщательностью, озирающее целиком мироздание и одновременно кружащееся возле какой-нибудь частности, с величайшим вниманием ее рассматривая: недаром Леонардо приходится считать не только универсальным гением, но родоначальником нынешней наиболее узкой специализации, когда исследователь неотлучно находится в своей ячее как бы в хорошо охраняемом доме с затворенными ставнями. Но первое свойство, то есть могучий прыжок, непременно предполагает аббревиацию, однако утрачивающую осудительный смысл, вкладываемый в это понятие Мастером. Но ведь и самые аббревиаторы различаются между собою: от сидящих возле папского престола и, можно сказать, в наикратчайшем виде зарабатывающих на жизнь лживыми перьями, перелагающих чужие сочинения и приспосабливающих для ленивых умов – и до ученого Алкуина, чьи суждения, как о языке, что это бич воздуха, не есть ли наиболее остроумная аббревиация, или сокращение?