Я злобно посмотрел на него, но ничего не сказал — не мог, трясло меня так, что опасался откусить язык. В соседнем углу что-то неразборчиво-агрессивное прохрипел кулек из одежды, пледов, мешковины и, кажется, даже полотенец. Внутри кулька находился Архимед. Последние четыре часа изобретатель занимался тем, что скалывал лед с бортов и снастей корабля. Но он хотя бы двигался! Я же провел все это время на носу корабля, выкрикивая в сторону рубки «Право руля!» или «Лево руля!». Николасу я уже не завидовал: стекло на окне рубки покрылось толстым слоем ледяных узоров, и, чтобы слышать мои команды, приходилось держать либо окно, либо дверь рубки открытыми. Так что внутри было, по-моему, даже холоднее, чем на палубе.
— Ух! Пока от кочегарки досюда дошел, чуть себе все не отморозил! — жизнерадостно продолжил Андрэ. — А вы чего такие кислые?
Мне захотелось покусать короля. И расцарапать ему его королевский зад, чтобы месяц спал стоя! Я с трудом подавил это желание, несколько раз повторив про себя: Андрэ не виноват, что в этих местах так холодно. И что он слишком глуп, чтобы доверить ему какую-либо работу, кроме как кидать уголь в топку. Ну не за штурвал же его ставить, в самом деле! Когда началось обледенение надводной части корабля и появилась опасность оверкиля, Архимед поставил гиганта скалывать лед. Однако первыми же ударами тот сколол не только лед, но и изрядную часть фальшборта. Дальнейшие попытки научить короля этому тонкому ремеслу обошлись сравнительно дешево — разнесенным в щепу трапом, обрубленным такелажем и небольшой пробоиной в надводной части борта. Пробоина-то Архимеда и подкосила. Махнув на бестолкового монарха рукой, изобретатель взялся за топор сам, а Андрэ вернулся в кочегарку. Вид его довольной физиономии навел меня на нехорошие мысли, но, подумав, я выбросил из головы подозрения: король слишком простодушен для столь коварной игры. Тем не менее получалось, что единственным, кто путешествовал в более-менее сносных условиях, был дурачок Андрэ. Что наводило на мысль, а того ли человека считают дурачком?
Вообще, путешествие наше поначалу протекало без особых трудностей, из-за чего мы расслабились и обленились. Действительно, управление летучим кораблем не требовало каких-то особых усилий. «Грозный пингвин» спокойно скользил над землей в ту сторону, в которую направлял его рулевой, игнорируя холмы, снежные сугробы, русла рек и мелкий кустарник. Паруса за ненадобностью так ни разу и не поставили, двигались исключительно за счет паровой тяги, проблем с дровами на этот раз не предвиделось — ведь двигались по-над сушей. Единственное неудобство доставляли леса: их приходилось облетать стороной. Ну и остановки возле городов неизбежно превращались в бесплатный цирк для обывателей. Сначала Архимеду приходилось долго убеждать всех, что мы не колдуны и корабль двигается исключительно естественным образом. Откровенно говоря, получалось это у него плохо. Да чего уж там говорить о горожанах, если даже меня его объяснения не особо убеждали. Когда же ему удавалось более-менее объяснить, что опасности от нашего судна никакой нет, толпы любопытных бездельников разбредались по кораблю, норовя залезть в самые неподходящие места, а то и стащить что-нибудь. Один раз нам даже пришлось возвращаться назад из-за двух сорванцов, спрятавшихся в трюме и обнаруженных исключительно благодаря беспокойному духу Хосе Альфонсо. Дрожащих от пережитого ужаса мальчишек сдали на руки родителям, но ушел на это почти целый день. В другом городке, уже в Германии, местный священник предал нас анафеме и объявил слугами дьявола, после чего несколько миль за «Грозным пингвином» гналась вооруженная толпа прихожан, желавших нас непременно «спасти» через сожжение на костре.
Вскоре мы достигли Гронингена. Я планировал и дальше двигаться по суше, сколько возможно, но Николас объяснил, что, перебравшись в Скандинавию, мы окажемся по другую сторону Скандинавских гор, то есть еще дальше от нашей цели. Хоть сами горы и нельзя назвать особо высокими, но для летучего корабля они представляли непреодолимую преграду, тем более что, даже миновав их, нам пришлось бы долго искать спуск к Норвежскому морю из-за обрывистых фьордов. Доводы показались нам вполне разумными, потому решили добраться до Гронингена, а дальше плыть морем.
Как вскоре выяснилось, все наше путешествие до этого момента можно было смело назвать увеселительной прогулкой. Никто из нас, включая и самого Николаса, раньше не плавал в столь северных широтах. Никто не мог предположить, что здесь так холодно!
— Ничего страшного, — глядя на плавающие в воде льдинки, оптимистично заявил Архимед на четвертый день плавания. — Это лишь повод продемонстрировать вам, какое значение имеет наука для счастья человечества!
— Продемонстрируй, — мрачно согласился Николас, шмыгая покрасневшим носом. — Сделай счастливыми часть человечества в лице меня. Твоя наука может согреть воздух?
— Зачем, если природа уже сделала это за нас! — с пафосом воскликнул Архимед, поднимая к небесам указующий перст. — А наука дает нам знание об этом.
— Ты о чем вообще? По мне, так природа в этих местах сделала все, чтобы человек бежал отсюда без оглядки.
— Совершенно точно установлено, что в этих водах имеется теплое течение, именуемое Гольфстримом. Про него впервые написал Понс де Леон — испанский мореплаватель — в начале прошлого века. Позже его рассказ неоднократно подтверждался другими моряками, и они помогли составить примерную карту, на которой отмечено это благословенное теплое течение.
— Слава богу! — облегченно выдохнул облако морозного пара Андрэ. — Куда плыть-то? У тебя небось и карта есть?
— Э-э-э… — замялся изобретатель, сраженный вопросом сильно поумневшего на морозе гиганта. — Вообще-то я надеялся, что у Николаса есть. В конце концов, он же моряк!
Николас печально вздохнул:
— У меня-то карта есть. Но это список с карты одного купца, которая, в свою очередь, срисована была для него с какой-то карты, которой лет двести минимум пользовались в его роду. Так что никакого Гольфстрима на ней нет. Впрочем, как и других течений. Вот — сам смотри…
Мы по очереди полюбовались на карту. Карта была красивая, но совершенно ни о чем мне не говорила, поскольку выше капитана мне сделать карьеру не довелось, планированием сражений я не занимался и карты видел лишь издали.
— Видимо… где-то здесь, — промямлил Архимед, обводя пальцем некую местность на карте.
— Ой, а давайте мы туда не поплывем! — неожиданно встрял Андрэ, внимательно разглядывавший карту.
— Иезус Мария! Ты умеешь читать карты?!
— А че тут уметь-то? Гляньте сами — вона тут прямо нарисовано чудище, глотающее корабль. Зачем же нам в такое место плыть?
На карте действительно была старательно изображена некая тварь, похожая на помесь кита и кальмара. Порождение нездоровой фантазии картографа с некоторой даже чувственностью опутывало щупальцами кораблик.
— Ты меня в могилу когда-нибудь сведешь! — отмахнулся я от доморощенного навигатора и выжидающе посмотрел на Архимеда.
— Ну… насколько я помню, течение проходит вдоль всего побережья Скандинавии, так что мы в любом случае его должны будем пересечь.
— Замечательно! — протянул Николас. — То есть если мы поплывем в сторону Исландии, то рано или поздно все равно наткнемся на этот твой Гольфстрим. Ключевое слово, как ты понимаешь, «поздно»…
— Но плыть-то все равно уже решили, — возразил Архимед. — Или ты передумал, Конрад?
Я почесал за ухом.
— Ну лично я принимал решение, ничего не зная ни о каком теплом течении. Насколько я понимаю, Николас — тоже. Что такого особенного произошло? Ну да, холодно. Но ведь не холоднее, чем было этой зимой в Бублинге. Это всего лишь холод…
Еще через три дня Архимед, отчаянно стуча зубами, поинтересовался:
— Значит, всего лишь холод, да?
— А где там твой Гольфстрим, а? — парировал я давно подготовленным вопросом.
Архимед обиженно умолк, но эта маленькая победа не принесла мне особого удовлетворения. Трудно радоваться повергнутому в смятение противнику, когда клык на клык не попадает. Впрочем, поделом ему — никакого теплого течения мы так и не обнаружили. Разве что оно уже успело остыть? Я бы не удивился — за сто лет да при таком-то холоде!
И тем не менее мы продолжали двигаться вперед.
Пока в одну из ночей нас не разбудил сильнейший удар. Я вылетел со своей койки, словно ядро из пушки, и шмякнулся о противоположную стену. Стена притом на моих глазах стала крениться все сильнее, пока не заняла место пола. Мимо меня, к счастью, пронеслась туша Андрэ, ломая попутно мебель. Где-то в темноте истошно вопил Транквилл, стонал придавленный королем Архимед, в трюме испуганно ржала Иголка. Весь корабль исходил протяжным, жутким скрипом и треском. Казалось, он сейчас рассыплется на обломки, я уже было начал ждать, когда окажусь в ледяной воде и все наконец закончится, но момент этот все не приходил, и продолжалась изматывающая неопределенность в рушащемся аду… Потом все стихло.