– Вообще не пойду, отвяжись.
– И детей рожать тоже не будешь?
– Для этого не замуж надо выходить.
– Да?! А кормить твою безотцовщину кто будет?!
– Сама и буду. Только не говори, что всю твою банду Колька кормит.
– О-о-о, за какие грехи на меня эта идиотка свалилась…
Забавно, что ни мне, ни Милке даже в голову не пришло, что я могу выйти замуж за Шкипера. Он казался абсолютно неподходящей фигурой для такого серьезного шага. К тому же я действительно всерьез сомневалась, стоит ли мне выходить замуж. Тетя Ванда воспитывала меня наравне с собственными дочерьми, и лет до шестнадцати я точно знала: моя задача – сохранить невинность, а уж кандидат на такое сокровище всегда найдется. Но после рухнувшей в одночасье первой любви я утратила розовые очки. К тому же мне было уже двадцать, а для цыганской невесты это возраст весьма почтенный.
– Что теперь делать собираешься? – всласть наоравшись и бросившись в кресло, спросила Милка.
– Ничего, – удивилась я. – А что тут сделаешь?
– К нему переедешь?
– Меня вроде не звал еще никто.
– Так позовет же! – уверенно сказала Милка. – Поедешь?
Я снова задумалась. Никуда ехать из своей квартиры мне не хотелось. И я вовсе не была уверена в том, что хочу жить со Шкипером. Милка, скрестив руки на груди, сердито смотрела на меня.
– Мать, ты его хоть любишь?
– Да… Нет… Нет, наверное. – Я умолкла, вконец запутавшись. Несмотря на то что минувшая ночь по-прежнему казалась мне абсолютной закономерностью, я подозревала, что никакой любовью тут и не пахнет. Ни с моей, ни, возможно, и со шкиперовской стороны. Не то чтобы я ему не доверяла, но… мало ли какой стих мог на него найти.
Милка, с минуту понаблюдав за мной, махнула рукой:
– Черт знает что… Ну, ладно, не забудь хотя бы, что на работу вечером. Ты теперь сама себе кормилица, на своего жулика особенно не надейся, он сегодня жив, а завтра – нет.
– Милка!
– Двадцать лет Милка, и чего?! Вру, что ли?
– Накликаешь еще…
– Чепуха. Душу положу, что он сегодня в наш кабак явится.
Я тоже была в этом уверена и весь вечер, сидя за пианино, украдкой поглядывала на входные двери, в любой момент готовая заиграть Пашкину любимую мелодию из «Профессионала». Но Шкипер не пришел, и наряду с разочарованием я почему-то почувствовала облегчение.
Мы вернулись из ресторана в третьем часу ночи. И первое, что я увидела, выйдя из машины, – большой черный джип «Тойота» возле подъезда. Внутри кто-то курил.
– Опа… – тихо сказала Милка. – Не по твою ли душу?
– У Шкипера «Мерседес»… – растерянно ответила я. В желудке сразу похолодело. Вглядевшись пристальней, я рассмотрела за рулем джипа плоскую сонную физиономию Левки Боцмана.
– Привет, что случилось?.. – бодро начала я, подойдя к джипу… и осеклась на полуслове, вдруг поняв, что действительно что-то случилось. Боцман прикрутил вяло бормотавшее радио, молча открыл переднюю дверцу, приглашая меня внутрь.
– Может, поднимемся?
– Нет. Садись.
Я села. На подошедшую было с невинным видом Милку Боцман посмотрел так, что ее тут же сдуло. Цыгане быстро вошли в подъезд, но я заметила, что возле «Волги» остались Петька и Васька, которые демонстративно смотрели в другую сторону.
Боцман тоже заметил это.
– Боятся за тебя, смотри ты, – без намека на улыбку сказал он.
– Еще бы. – Я беспокойно заерзала на сиденье. – Боцман, ну в чем дело? Чего ты так поздно? Опять по башке стукнули?
Какое-то время Боцман молчал, барабаня толстыми, как сардельки, пальцами по рулю. Его глаз за тяжелыми, полуприкрытыми веками совсем не было видно. Когда я уже была готова завопить, Боцман, так и не повернувшись ко мне, медленно сказал:
– Плохие новости, сестренка.
– Что?.. – начала было я. И вдруг почувствовала, что голос у меня пропал, и я не шепчу даже, а как-то жалобно сиплю детской свистулькой: – Пашка? Жив?..
Боцман покачал головой.
Машина Шкипера взорвалась утром, на Таганке, которая была для него каким-то роковым местом, прямо напротив знаменитого театра. По словам Боцмана, взрыв был такой силы, что покорежило кучу машин вокруг, а от самого «Мерседеса» и его водителя мало что осталось.
– Так что ты его последней видела. Вот так… А я с ним последний говорил.
– Утром… по телефону? – машинально спросила я.
– Угу.
– Когда… похороны?
– В субботу. – Боцман помолчал. – Ну… извини. Мне пора.
Он помог мне выйти из джипа. Довел до цыган, по-прежнему стоящих около «Волги», передал меня, почти бесчувственную, им с рук на руки, пообещал, что в субботу за мной заедут, и отбыл.
В день похорон кладбище было забито. Иномарки, иномарки, иномарки… Венки, цветы, ленты… «Шкиперу от братвы», «Шкиперу от Малхаза», «Шкиперу от мамы Кати», «Милому Пашеньке от безутешных девочек» – это, по словам Ибрагима, отметился публичный дом с Полянки… Меня, правда, мало это интересовало.
Я не плакала, когда умер дед. Я не плакала на поминках у Сохи. Но на этих похоронах, третьих за неделю, меня словно прорвало, и я выла взахлеб сначала у закрытого гроба, потом на руках у Боцмана, потом на шее у Жигана, потом вися на кладбищенской ограде, потом в чьей-то машине, потом – у соседей на диване, в окружении сочувственно причитающих цыган, потом, уже почти без сознания, – у себя в постели, рядом с храпящей, как першерон, Милкой (та ответственно осталась ночевать). Я не знала, что мне теперь делать; ощущение было таким, словно я осталась одна, совсем одна на всем свете.
Боцман и компания, впрочем, торжественно поклялись, что я всегда могу на них рассчитывать. Я поблагодарила – не особенно, впрочем, поверив. И на другое же утро покидала в сумку предметы первой необходимости и уехала в Крутичи.
Маруська встретила меня не удивившись и не изменилась в лице, когда я рассказала ей обо всем случившемся. Перекрестилась, сдержанно сказала:
– Ну, на все божья воля. А ты радуйся. Вовремя… А то могли бы и тебя вместе с ним.
Я молчала, потому что и сама думала о том же.
– Что делать теперь будешь?
– Ничего… жить. Место в ресторане за мной осталось, все равно сейчас мертвый сезон. А пока у тебя побуду, хорошо?
– Спрашиваешь! – Впервые Маруська улыбнулась. – Живи хоть всю жизнь. В огороде вон поможешь…
Я прожила у Маруськи до первых осенних заморозков. Летом в деревне всегда много работы, мы вставали до света, ухаживали за коровой, за поросятами, курами, копались в огороде, ходили в лес за грибами, ягодами и травой, варили варенье, занимались Маруськиными пациентами, которые появлялись каждый день по нескольку человек. Вскоре Маруська начала шутить:
– Надо в районную больницу съездить, пусть пару медсестричек отпишут для облегчения!