Читать интересную книгу Дама с камелиями - Александр Дюма-сын

Маргариту утомила эта долгая исповедь, она откинулась на спинку дивана и, чтобы заглушить легкий приступ кашля, поднесла платок к лицу.

— Прости, прости, — шептал я, — я все понял, но я хотел это услышать от тебя, моя несравненная Маргарита. Забудем все, будем помнить только об одном: мы принадлежим друг другу, мы молоды и любим друг друга. Делай со мной что хочешь, я твой раб, твоя собака, но, ради всего святого, разорви письмо, которое я тебе написал, и позволь мне не уезжать завтра: я не перенесу этого.

Маргарита вытащила мое письмо из-за лифа и, подавая его мне, сказала с очаровательной улыбкой:

— Вот оно.

В это время вернулась Прюданс.

— Знаете, Прюданс, что он просит? — спросила Маргарита.

— Он просит прощения?

— Да.

— И вы простили?

— Пришлось. А что еще он просит?

— Не знаю.

— Поужинать с нами.

— И вы на это соглашаетесь?

— А как вы думаете?

— Я думаю, что вы оба — неразумные дети. Но, кроме того, я думаю, что мне очень хочется есть, и чем скорее вы согласитесь, тем скорее мы поужинаем.

— Едемте, — сказала Маргарита. — Мы поместимся втроем в моей карете. Послушайте, — добавила она, обращаясь ко мне, — Нанина будет уже спать, вы откроете дверь, возьмете ключ. Постарайтесь больше не терять его.

Я горячо поцеловал Маргариту.

В это время вошел Жозеф.

— Барин, — сказал он, — чемоданы готовы.

— Совершенно?

— Да, барин.

— Ну, так развяжите их: я не поеду.

XVI

— Я мог бы в нескольких словах рассказать вам о начале этой связи, — продолжал Арман, — но я хотел, чтобы вы знали, как мы к этому пришли, как я согласился на все требования Маргариты, как Маргарита решила жить только со мной.

На следующий день после ее визита ко мне я ей послал «Манон Леско».

С этого момента мне пришлось изменить свою жизнь, так как я не мог изменить образа жизни моей любовницы. Прежде всего я не хотел оставить себе возможности раздумывать над той ролью, которую я на себя принял, так как это не могло мне принести много радости. Поэтому моя спокойная жизнь приняла шумный, беспорядочный характер. Не думайте, что самая бескорыстная любовь кокотки ничего не стоит. Ужасно дорого стоят тысячи различных мелочей, вроде цветов, лож, ужинов, поездок за город, в которых никогда нельзя отказать своей любовнице.

Как я вам уже говорил, у меня нет состояния. Мой отец служил и служит главным податным инспектором в С. Он славится там своей честностью, благодаря которой нашел залог, необходимый для вступления в должность. Эта должность дает ему сорок тысяч франков в год, и за десять лет службы он выплатил свой залог и начал откладывать приданое для сестры. Мой отец очень почтенный человек. Моя мать, умирая, оставила ренту в шесть тысяч франков, которую он разделил между сестрой и мной в тот день, когда получил место, потом, когда мне минул двадцать один год, он добавил к этой маленькой ренте еще по пяти тысяч ежегодно, убеждая меня, что с восемью тысячами франков я могу очень хорошо прожить в Париже, если постараюсь к тому же создать себе положение в адвокатуре или медицине. Я приехал в Париж, окончил юридический факультет, стал адвокатом и, как большинство молодых людей, положил диплом в карман и увлекся легкомысленной парижской жизнью. Расходы мои были очень скромны, но все-таки я тратил за восемь месяцев весь мой годовой доход, а четыре летних месяца проводил у отца. Я тратил двенадцать тысяч франков годового дохода и имел репутацию хорошего сына. Долгов у меня не было.

Вот как обстояли мои дела, когда я познакомился с Маргаритой.

Вы понимаете, что невольно мои расходы увеличились. Маргарита была очень капризна по натуре и принадлежала к той категории женщин, которые никогда не смотрят как на серьезный расход на бесчисленные развлечения, из которых состоит их жизнь. И поэтому, желая провести со мной как можно больше времени, она мне писала с утра, что будет обедать со мной, но не дома, а где-нибудь в ресторане, в городе или за городом. Я заезжал за нею, мы обедали, отправлялись в театр, после спектакля часто ужинали. Я тратил за один вечер четыре или пять луидоров, что составляло в месяц две с половиной — три тысячи франков. Таким образом, моего годового дохода хватило бы на три с половиной месяца, и мне пришлось бы делать долги или бросить Маргариту.

Я согласен был на все, но не на этот последний выход.

Простите, что заставляю вас выслушивать все эти подробности, но вы увидите, что они послужили причиной дальнейших событий. Я вам рассказываю простую правдивую историю со всеми ее наивными подробностями и во всей ее простоте.

Я знал, что никакая сила на свете не может меня заставить забыть любовницу, следовательно, я должен был найти способ покрыть расходы, которые она меня заставляла делать. К тому же эта любовь настолько меня захватила, что время, которое я проводил вдали от Маргариты, казалось мне годами и у меня была потребность прожигать это время каким-нибудь способом, чтобы не чувствовать его.

Я начал с того, что позаимствовал пять или шесть тысяч из капитала и пристрастился к игре. С тех пор, как уничтожили игорные дома, игра идет повсюду. Раньше можно было найти свое счастье у Фраскати: играли на деньги, и если проигрывали, то могли утешиться возможностью выигрыша, а теперь, за исключением клубов, где до некоторой степени следят за расплатой, повсюду можешь быть уверенным, что не получишь выигрыша. Легко понять, почему это происходит.

Игра ведется молодыми людьми с большими потребностями и малыми средствами, они играют, и результат получается вполне естественный: если они выигрывают, проигравшие оплачивают лошадей и любовниц этих господ, что очень неприятно. Делаются долги, отношения, завязавшиеся вокруг зеленого стола, кончаются ссорами, в которых страдает честь и жизнь, честные люди разоряются другими честными молодыми людьми, имеющими только один недостаток — отсутствие двухсот тысяч ливров годового дохода.

Я уже не говорю о тех, которые жульничают во время игры и в один прекрасный день бывают вынуждены скрыться, чтобы избежать суда.

Я окунулся в эту шумную, лихорадочную, тревожную жизнь, которая раньше меня пугала, а теперь стала необходимым дополнением моей любви к Маргарите. Что мне было делать?

Если бы ночи, что я не проводил у Маргариты, я должен был бы провести дома, я не сумел бы заснуть. Ревность не дала бы мне спать и сжигала бы мой ум и мою кровь. Игра отклоняла в другую сторону лихорадку, сжигавшую меня, направляла ее на другую страсть, которая невольно меня захватывала, пока не наступал час, когда я должен был явиться к своей любовнице. Но когда наступал этот час — все равно, выигрывал я или проигрывал, — я равнодушно уходил от стола, жалея тех, кого там оставлял и кого не ждет такое счастье, как меня, когда они уйдут отсюда.

Для большинства игра была необходимостью, для меня это было лекарство.

Исцелившись от любви к Маргарите, я исцелился от пристрастия к игре.

Среди всей этой сутолоки я сохранял тем не менее достаточное хладнокровие: я терял столько, сколько мог заплатить, и выигрывал столько же, сколько мог потерять.

В общем мне везло. У меня не было долгов, а тратил я втрое больше, чем тогда, когда не играл. Нелегко было отказаться от жизни, которая давала мне возможность, не стесняясь, удовлетворять все прихоти Маргариты. Что до нее, то она меня любила все так же, если не сильнее.

Как я вам уже говорил, вначале она меня принимала с полуночи до шести утра, потом время от времени она меня пускала к себе в ложу и ездила со мной обедать. Однажды я ушел в восемь часов, а один раз даже в полдень.

Раньше нравственного переворота в Маргарите, произошел переворот физический. Я начал ее лечение, и несчастная, угадав мои намерения, из благодарности слушалась меня. Мне удалось без всяких усилий и трений заставить ее бросить свои привычки. Мой доктор, с которым я советовался, сказал мне, что только тишина и спокойствие могут сохранить ее здоровье, и поэтому вместо ужинов и бессонных ночей я установил правильный режим и правильный сон. Маргарита невольно освоилась с этим новым образом жизни, благотворные результаты которого испытывала на себе. Иные вечера она проводила дома или, если была хорошая погода, закутывалась в шаль, и мы шли пешком, как дети, в темные аллеи Елисейских полей. Она возвращалась усталая, слегка закусывала, немного музицировала или читала и ложилась в постель, чего раньше с ней никогда не бывало. Ее кашель, который каждый раз раздирал мне душу, почти совсем прекратился.

Через полтора месяца о графе не было и разговора, им она окончательно пожертвовала. Только из-за герцога я должен был скрывать свою связь с Маргаритой, но и ему часто приходилось уходить ни с чем, когда я бывал у нее, под предлогом, что барыня спит и не велела будить.

Благодаря привычке и даже потребности, выработавшейся у Маргариты, видеть меня мне пришлось бросить игру как раз в тот момент, когда всякий ловкий игрок бросил бы ее. Расплатившись со всеми, я имел в общем итоге тысяч двенадцать, и мне казалось, что это неисчерпаемый капитал.