Один из воинов встал напротив Тревельяна, почувствовав в нем предводителя:
– Наш господин встретится с тобой. Он знает ваши обычаи. Если убьет тебя, то будет драться с остальными, с каждым в свой день. Он вас не боится.
Но сам воин боялся. Говорил он твердым резким голосом, но глаза его бегали, и подрагивали пальцы, лежавшие на рукояти меча. Видимо, весть о разгроме отряда Майлаваты, бывшего туана, уже докатилась до крепости и вызвала там надлежащий страх и ощущение неизбежности кары. Из разговоров на привалах и ночевках Тревельян уже знал, что, если первая группа рапсодов будет уничтожена, Братство пошлет другую, впятеро большую, и тогда людей Аладжа-Цора перебьют без суда и следствия. Воины, стоявшие перед ним, об этом помнили тоже.
– Красивый конь, – сказал он, бросив взгляд на колесницу. – Ваш господин отнял его? У кого?
Воин насупился:
– Это подарок одного купца. Господин шлет его тебе. Вы будете сражаться перед крепостью на колесницах. Оружие – любое, кроме лука и арбалета.
Тревельян покачал головой. Видимо, Аладжа-Цор являлся мастером в колесничной схватке, а наблюдателей Фонда таким ристаниям не обучали. Колесница, настоящее произведение искусства из бронзы и дерева, была, на его взгляд, хрупковата, да и упряжь казалась непривычной – еще путешествуя в фаэтоне, он заметил, что тут не вставляют мундштуки в рот лошадям и правят не уздой и вожжами, а щелканьем кнута и словесной командой. Такого умения за пару минут не освоишь.
– Мне не нужна колесница. Но Аладжа-Цор может сражаться как ему угодно, хоть сидя на спине даута.
– Пац ему больше подойдет! – со смехом выкрикнул Заммор.
Щека воина дернулась.
– Ни один пеший боец не устоит против… – Он махнул рукой и решил перейти к более насущному вопросу: – Что будет с нами, господин? В замке семьдесят три человека, несколько раненых, и есть такие, кто дезертировал из войска… Вы нас убьете? Заточите в Висельных Покоях? Или отошлете палачам Семи Провинций?
Казнь за дезертирство была мучительной: виновного подвешивали вниз головой над котлом с кипящим маслом. Какие есть наказания у Братства, Тревельян не знал, а потому кивнул Форреру.
– Вы отправитесь в деревни, где грабили и бесчинствовали, к обиженным вами людям, – сказал рапсод. – Вы возьмете с собой скотину и зерно, какое еще не сожрали, и раздадите им. Вы восстановите их дома, а вдовам и сиротам замените кормильцев, трудясь в полях и фруктовых рощах. Если женщина захочет разделить с кем-то из вас постель – что ж, его счастье! Если ребенок назовет кого-то из вас отцом, вы примете отцовские заботы, пока она или он не вступят в пору возмужания. Если кто-то захочет вас покарать за убитого родича, взять с вас плату за кровь или убить, да будет так. Братство приговорило!
– Братство приговорило! – дружным хором поддержали рапсоды, а Форрер добавил:
– Один из нас будет за вами приглядывать. Вот этот, Заммор… Он из местных, его не обманешь. А теперь собирайтесь, и чтобы ко времени Заката вас не было в крепости!
Они направились к воротам. Их створки, явно подновленные, обитые железными полосами, темнели посередине соединявшего башни строения. Когда до ворот оставалось две сотни шагов, створки со скрипом распахнулись и наружу выехала колесница. Этот конь тоже был прекрасен – серый, с темной полосой вдоль хребта, гибкой шеей и пылающими глазами. Тревельян дал себе слово, что не коснется его шкуры ни мечом, ни дротиком.
Лица Аладжа-Цора он не увидел, даже когда рапсоды подошли ближе – его противник был в глухом шлеме с крестообразной прорезью и легкой, блестящей в солнечных лучах кирасе. Высокий, крепкий человек и, вероятно, умелый воин… Он ждал спокойно, раскачивая в правой руке копье, а левой придерживая круглый щит. На башнях и кровле здания, между треугольных зубцов, замелькали люди, некоторые поднимали обе руки, показывая, что у них нет ни луков, ни арбалетов, ни иного оружия. Воин, говоривший с Тревельяном, обогнал его, подбежал к своему господину и начал что-то объяснять ему – должно быть, условия поединка. Аладжа-Цор резко дернул головой, вытянул копье к рапсодам, потом ткнул им в землю. «Всех обещает уложить, – прокомментировал командор. – Ну, парень, не опозорь фамилию! Врежь ему между глаз!»
Тревельян, однако, думал о другом. «Эти, на башнях, просто зрители, – размышлял он, – и в самом деле без оружия. Я иду убивать их князя, который собрал их вместе, поил, кормил и вел на грабеж, а они глядят, и только! Боятся! Семь десятков воинов, целая дружина!» Это была ситуация, невозможная на Земле, тем более в европейском Средневековье. Там для устрашения князя, графа или барона, засевшего в своем замке с боеспособным отрядом, надо было привести тысячную армию. Что до семерых супервоинов, членов какого-то Братства, то князь велел бы расстрелять их со стен, и люди бы ему повиновались, не думая о неизбежном возмездии. Такова была природа землян, варившихся в котле Средневековья, где за войнами следовали мятежи, за мятежами – голод, за голодом – эпидемии, а за ними – снова войны. Жизнь была динамичной, опасной и короткой, что определяло стереотип поведения: повинуйся сюзерену, грабь, насилуй, убивай и не думай о грядущей каре, ибо шансов дожить до нее немного.
Но в этом Осиер не походил на Землю. Долгий тысячелетний период стабильности, твердая власть и редкость социальных катаклизмов породили иные, более практичные взгляды на преступление и кару. Лучший способ избежать возмездия – встать за спиною сильного вождя, но, если приходит сильнейший, вассальный договор расторгнут. Ибо кто же совершает бесполезное и спорит с сильнейшим? Никто, и потому прежний вождь, раз уж до него добрались, умрет в одиночестве. Чему единственная аналогия, если вспомнить земную историю, – церковное отлучение. Но осиерская церковь не знала такой кары, ибо сама идея отлучить человека от бога казалась здесь кощунством и безумием. Братство к тому же вовсе не было религиозной организацией.
Хоть человеческий мир, а правила игры другие. Ни паровая машина им не нужна, ни седла и бумага, ни новый континент…
Вдоль замковой стены тянулась длинная утоптанная площадка, вполне подходящая для ристалища. Тревельян положил на землю арбалет и дорожный мешок, перевесил меч за спину, чтобы не мешал бегать, вытащил из связки четыре дротика и направился в дальний конец, к той башне, что была пониже. Он прошел мимо Аладжа-Цора – гладкий шлем нобиля был похож на голову змеи, и взгляд, которым он проводил Тревельяна, тоже был змеиным. Внезапно он отставил копье, потянулся к шее, сорвал с нее что-то овальное, блестящее, медальон или другое украшение, и потряс им в воздухе – так, чтобы заметил Тревельян. Потом, приподняв забрало шлема, плюнул на эту штуку и швырнул на землю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});