Читать интересную книгу Новый Мир ( № 2 2009) - Новый Мир Новый Мир

Под вечер голодные приятели вернулись к памятнику Ленину, чтобы продать последний мобильник. С ними разговорился чернокожий подросток, старше их на пару лет, который выгуливал под памятником своего боксера и назвался Габриэлем, сказал, что денег у него нет, но есть комната, в которой сейчас никто не живет, и потому он может сдать ее на несколько дней. В обмен на телефон, понятное дело. Друзья какое-то мгновенье колебались, но всего лишь мгновенье. В комнате из мебели была кровать, они завалились в нее, не снимая одежды, и беззаботно проспали почти до обеда.

Утром Бодя нашел под кроватью старые шахматы. С шахматами в руках они и зашли в санаторий Министерства обороны, нашли там на лавках пару не первой молодости полковников и предложили сыграть. Выиграли двадцать долларов и пачку сигарет и пошли покупать чипсы. И вот в магазине они подошли к эффектной женщине в черном, которая стояла около прилавка, рассматривая бутылки с мадерой, и попросили купить им пива, женщина тщательно осмотрела их, с головы до ног, взяла вина и пригласила к себе.

Жила она в том же санатории Министерства обороны, была офицерской вдовой и носила черное платье с глубоким вырезом, на пальцах имела золотые перстни, на шее — тяжелые украшения, была тщательно накрашенной, несколько растерянной и мечтательно смотрела в сторону моря. Друзья сидели рядом с ней за столом, не знали, куда девать руки, нервничали и потели. Вдова предложила откупорить вино, сначала за дело взялся Бодя, вино выскальзывало у него из рук, бутылку забрал Ветал, но тоже напрасно, вдова только махнула рукой и достала откуда-то из серванта недопитую водку. Друзья выпили и с ходу опьянели. Женщина много курила, расспрашивала их о школе и рассказывала про личную жизнь.

Сказала, что ее муж был боевым офицером, что с детства она мечтала выйти замуж за боевого офицера, вы не знаете, что такое флот, говорила она, этот жар, этот скрытый огонь, эти офицерские семьи, — она закинула ногу на ногу, и друзья успели заметить ее темно-красное белье, — эти встречи и страсть, клятвы и прощания, — женщина наклонилась, и у друзей дыханье перехватило от того, что они увидели, — потом длинные месяцы в одиночестве, ожидание вестей, томление неразделенной жажды, знаете, что это такое? Друзья кивали главами. Женщина рассказывала им о подводных лодках, о пустых казармах, соленых брызгах и солнечных переливах, говорила, что приезжает теперь каждый год в Крым весной, когда никого нет, и вспоминает все, что было с ней хорошего.

Друзья тоже наперебой начали рассказывать черной вдове о жизни, говорили, чтобы она не думала, что они совсем ничего не понимают, что в свои шестнадцать они неоднократно подвергали испытанию судьбу на прочность, что на их счету десять ограбленных табачных киосков и сотни краденых мобильных телефонов, что они знают истинную цену любви и верности и что мерцающий сладкий мир криминала научил их относиться к женщинам жестоко, но справедливо.

После этого Бодя на миг потерял координацию и свалился со стула, а Ветал побежал блевать в душ. Но женщина достала еще водки, и их неторопливая дружеская беседа потекла дальше, и друзья напрасно старались открыть вино, пока не разбили бутылку, и курили дамские сигареты, и пели вместе с женщиной пиратские песни, как настоящие морские волки, валяясь в ее теплой постели, пахнущей духами, пудрой и одиночеством. К вечеру они успели чуточку протрезветь и начали понемногу собираться, сказав, что должны идти.

Что ж, сказала женщина, идите, но, в принципе, можете и остаться, добавила она и вышла на балкон, подставляя ночному воздуху свое довольно-таки ухоженное шестидесятилетнее тело, с теплой мягкой кожей, со всеми его изгибами и выпуклостями, с одеждой и бельем. И ветер путался в ее густом парике, и корабли сигналили ей с рейда, и дежурные отдавали салют, охраняя ворота и башни, и космонавты, пролетая в южном небе, посылали ей привет через искусственные спутники.

А друзья в это время решали, кто из них должен остаться. Бодя настаивал, что остаться должен он, поскольку это он ее снял, еще там — в магазине. Ветал не соглашался и утверждал, что остаться должен он, поскольку именно он разбил только что бутылку вина. Бодя хитрил и заявлял, что просто засыпает и не может никуда идти, Ветал, напротив, прибегал к шантажу и грозился все здесь обрыгать. Наконец, друзья бросились бить друг друга, переворачивая стулья и громя большие тарелки с эмблемами Министерства обороны, женщина вполглаза наблюдала за ними с балкона, вспоминая, когда же в последний раз кто-нибудь так за нее боролся.

Соперники тем временем совсем истощились, сидели на полу, тяжело дыша и вытирая слезы. Первым не выдержал Ветал, ему опять стало плохо, он выскочил в черную ночь, выскользнул за проходную и растворился в пальмах, посылая проклятья всему женскому роду и непрочной мужской дружбе. А Бодя остался, и то, что с ним произошло той ночью, заслуживает отдельного рассказа.

Ближе к утру печальный облеванный Ветал наткнулся посреди улицы на их нового чернокожего приятеля. Тот был на итальянском мопеде и предложил ехать с ним в Ялту, чтобы сбыть анашу, полученную от молдаван, поскольку, объяснил, он нуждается в напарнике для подстраховки. Ветал надел шлем, уселся на мопед, и они помчались, распугивая по дороге чаек и летучих мышей, и уже под Ялтой въехали в туман, который окутал их теплом, свежестью и горечью.

3

Молдаване жили на автобазе, среди снегов, туманов и поломанных “Икарусов”. Автобаза находилась на взгорье, внизу лежал теплый беззащитный город, за ним остро поблескивала морская поверхность, а вверху над их молдавскими головами нависал хребет. Они приехали в начале июня, бригадой в десять человек, их нанял толстый чудаковатый генерал, который строил себе дачу на территории больницы, и поселил на автобазе в гаражах. Закончить они должны были к октябрю, и сначала все шло довольно неплохо — бригада работала слаженно, молдаване вели себя тихо и благочестиво. Но уже в августе начались проблемы — генерала взяла служба безопасности, и молдаване остались сиротами. Приехала генеральская дочка и велела подождать, пока все уладится. Молдаване решили ждать. Но работать больше не хотели. Жгучими августовскими утрами они выбирались из гаражей, разваливались на старых скатах и грели свои худые тела.

Под вечер, когда жара спадала, засылали кого-то одного в долину, к людям, за алкоголем и пищей. Потом долго не спали, смотря портативный телевизор под звездным небом и колючими горными позвонками. Плавать они не умели, поэтому к морю не выходили. Более того, поскольку документы их остались у генерала, на глаза лишний раз старались не попадаться. В конце августа снова появилась генеральская дочка, сказала, что у отца нашли второй паспорт, и заплатила часть долга. Молдаване, у которых паспортов теперь не было вообще, не знали, хорошая это новость или плохая, поэтому решили ждать дальше. Но к работе на всякий случай не возвращались. В сентябре пришла пора урожаев. За лесом, который обступал гаражи, в ложбинке молдаване еще в июне наткнулись на солнечные плантации, на которых раньше, при совке, видимо, росли виноградники. Плантации принадлежали какой-то киевской агрофирме, выкупившей их еще в девяностых и каждый год упрямо засаживавшей сухие, как китайский завтрак, крымские земли картофелем, кукурузой и другими полезными, но безнадежными овощами.

В последние годы фирма обанкротилась, и о виноградниках просто забыли. Они зарастали дикой коноплей, стремительно тянущейся вверх под теплым и заботливым субтропическим солнцем. Молдаване уже второй месяц жадно осматривали конопляные угодья и ждали только, когда придет сентябрь, а с ним — благословенная пора урожая. В сентябре конопля, что называется, заколосилась. Молдаване надолго забредали в теплые ароматные насаждения, растирали в руках спелые листья и мечтательно обнюхивали свои черные от мазута и зеленые от конопли пальцы.

Потом возвращались с полными карманами, падали на старые скаты и до ночи курили, глядя на угасающее море и считая искусственные спутники. На тех самых скатах они и засыпали и спали до самого обеда следующего дня. Одежда их пропахла спелой солнечной коноплей, конопляные зерна забивались им в карманы, носки и ноздри. Утром прилетали тяжелые сентябрьские пчелы, садились на их темно-коричневую пересушенную временем кожу и прямо с них собирали пыльцу. Быстроногие пауки плели свои сети в их карманах, а божьи коровки залезали им в ботинки, чтобы найти там покой и благодать.

Весь урожай молдаване собирать не спешили, справедливо считая, что он и так принадлежит им и что едва ли кому-то придет в голову гнать комбайн в горы, чтобы накосить коровам на зиму канабиса. И вот как-то днем, отойдя от вчерашнего и полагаясь на грядущее, они пришли на плантацию и увидели там чужаков, радостно обивающих ничейные кусты. Были это растаманы из Красноярска, которые вторую неделю пытались выбраться к какому-нибудь железнодорожному вокзалу без денег, документов и шансов на успех и случайно попали на нетронутые земли.