В кошельке звенела мелочь, и такого ветра в карманах я не ощущала с декабря восемьдесят первого. Некоторый осторожный оптимизм внушала разве что молоковозка, подкидывавшая рублей десять-двенадцать каждое утро.
Из очередного заезда в Пивовариху Олег Петрович привёз щенка. Это был, конечно, не алабай, но крупненький, толстолапый и лобастый. Если у родителей и была какая-то порода, то никто об этом не знал. Однако, Олег Петрович сказал, что мамаша отличается отличными сторожевыми качествами, помогает на выпасе, хорошо ладит с людьми и даже с детьми — щенков всегда быстро разбирают, и пока жалоб на них не было.
Назвали зверюгу Роб. Ирка, конечно, сразу подумала, что это потому что «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек»*, Таня вспомнила про Робина Гуда (недавно по телику сериал шёл), Вова сказал, что это в честь Роб Роя**, а я про себя думала, что тогда уж в честь Роба Всякограба, главы одного из кланов нак-мак-фигглов*** из ненаписанной тут пока книги Терри Пратчетта****.
*Строчки английской
песенки-дразнилки
в переводе Чуковского.
** Роб Рой — это такой
шотландский аналог Робина Гуда.
Кино ещё было, хорошее,
но я не смотрела,
потому что исторические фильмы
сильно не люблю.
***Это типа пиксти,
но совершенно отчаянные,
любят крепкое спиртное,
драку
и стырить что плохо лежит.
****Надеюсь, он её напишет.
Блин, лет тридцать ждать.
Второй Вовиной версией расшифровки собацкого имени было: «рабочая овчарка банальная». Я говорю:
— Почему не «бытовая»?
Вова посмотрел на меня так снисходительно:
— Любимая, бытовая бывает только техника.
— А «банальная» — это значит «невыразительная». Нафига нам такое надо?
— Ладно, тогда «брутальная».
— Или «боевая». Может, орфографический словарь достать? Там столько слов…
Вовка немедленно принялся учить и воспитывать пёселя на предмет охраны и пастьбы. Получалось пока до ужаса забавно, но Роб радовал своей сообразительностью.
А ещё, товарищи, дед присмотрел Вове лошадку! Никаких не ахалтекинских кровей — обыкновенную местную, скорее всего, даже где-то с монголами* перемешанную, но спокойную, симпатичную, гнедой масти.
*В смысле — с монгольскими лошадьми.
Лошадка заехала в переделанный под конюшню сарай, и было у меня такое чувство, что маленький Рашид теперь на учёбу совсем забьёт, только бы в у неё в деннике сидеть.
Лошадь имела наследственную кличку Дуся, но Рашидка быстро переназвал её в Дульсинею. Дуся не возражала и радостно отзывалась на аристократичный вариант имени.
К концу десятидневного пребывания у нас Марии Степановны стало видно, что удойность таки поползла вверх, возвращаясь к прежним показателям. Процесс проходил неравномерно по стаду, но, во всяком случае, в дойку мы получали уже не ведро с плошкой, а полтора, а то и литров шестнадцать, а, значит, тринадцать-четырнадцать рублей в день нам возвращалось — это с вечерней дойки и пятичасовой утренней. Обеденную я оставляла себе — молоко у нас всегда минимум два литра в сутки уходило, а теперь и все четыре — такая толпа. Из остатков делали всякую молочку, разнообразили меню. Понемножку и угощала родственников — и популяризация продукта, и подспудная ползучая реклама. Да и как не угостить — помогают же они нам периодически, всё равно. Недавно вот с инициативой выступили: а не подкосить ли нам на следующее лето сена? Хот бы немного, чтобы поменьше покупать; всё-таки хоть какая-то экономия будет.
Да и не жалко мне, в самом деле. Чё жидиться-то? Всё до последней капельки продавать — солить потом эти деньги, что ли?
Пару раз Вовка отправлял по банке бабушке с дедом, и в конце концов Олег Петрович привёз новость, что баба Лёля милостиво согласилась, что молоко, и впрямь, вкуснее обычного, но всё равно, уж больно далеко — через полсвета — за этим молоком таскались. Тогда в следующий раз Вовка отправил ей сливок. Это такая была вкуснятина, я пишу, аж слюнки бегут. По итогу Олег Петрович сообщил, что бабушка дуться перестала, зовёт Вовку в гости. Вот и ладно.
Девятнадцатого сентября Мария Степановна улетела Минводовским рейсом. Провожали мы её большим составом: Вова (с отцом, само собой), я, мама и Женя (он же нас на машине привёз). После объявления посадки мы с мамой и Женей поехали домой, а Вовка сказал, что они с отцом дождутся отлёта и съездят в Пивовариху. Надо же с родственниками отношения восстанавливать.
Отец привёз его на следующий день — очень рано (видать, перед своей сменой). Я как раз закончила взвешивать-записывать козье молоко с утренней дойки. Спрашиваю его:
— Ну, как?
— Да нормально. Мир, дружба, жевачка.
— А отец?
— Смурной. Бабушка ещё: ля-ля-ля, надо было звать, чтоб осталась… Хорошая же-енщина…
Что понравилась — это прям козырь, а вот на счёт остаться…
— Да ну, нафиг, не осталась бы она.
— Я на эту тему не стал распространяться.
— М. А его здесь что держит?
— Ну — дети.
— И бывшая несчастная любовь, вечная болячка! Что — помогло ему это в прошлый раз? Да и с вами ему не пришлось особо общаться.
Предыдущий вариант истории был трагичен, и дети оказались вовсе в стороне.
— Да…
— Поговорил бы ты с ним. Прошлую редакцию событий мы уже видели. Хотелось бы что-нибудь другое посмотреть.
Не знаю уж, переговорили ли они или нет, больше вмешиваться в эту ситуацию я не стала. Однако через пару недель Олег Петрович заехал и сообщил Вовке, что уезжает. При разговоре я, опять же, не присутствовала, никаких подробностей сообщить вам не смогу. Да и не надо. Мужик принял решение, а уж что получится — ну, будем посмотреть.
14. БУДНИ ПЛАНТАТОРОВ
УЕДИНЁННОЕ
С отъездом Марии Степановны всё как-то затихло и успокоилось. Стало холоднее, родня наезжала всё реже. По утрам мы чаще всего оставались втроём: я, Вова и бабушка.
Олег Петрович тоже вышел на работу, хотя и приезжал проведывать Вовку в свои выходные. Они уходили по территории и о чём-то подолгу разговаривали. Подозреваю, что о жизни, потому как оба после этих бесед возвращались сурово-задумчивые.
Между тем, к концу подошла наша книжка про Железногорск — и опять не всё задуманное в неё влезло.
— На третий том пойдём? — спросила я Вовку. Как-никак, а с этой серией у меня без него и его историй всё вообще колом встанет. По лесам я ходила мало, не охотилась вообще никогда, в пещеры не лазила, по рекам не сплавлялась… Не говоря уже о том, чтобы меня в лесу какие-то маргинальные личности пытались убить!
— Можем и на четвёртый пойти, — смело заявил Вова. — Про любовь что-нибудь…
— Про любовь — это уже другая аудитория. Придётся в другой журнал стучаться. А нам бы желательно повествование поплотнее, и чтоб не выходить за рамки подросткового возраста.
— Я подумаю, — солидно сказал Вова.
Вот и хорошо, пусть думает, а я пока второй том начисто перепечатывать начну.
Кстати, заморочившись один раз с ручным изготовлением масла, Вова сгонял до Мегета — там в магазине спокойно сепараторы стояли. Купил три! Два электрических:
— Вдруг ты много масла сделать захочешь? Чтоб сто лет не сидеть. Да и вдруг один забарахлит, мало ли?
Пятьдесят рублёв штука, о чём прямо было заявлено и на коробке, и на нижней стороне основания.
— А третий-то зачем?
— А это если свет вдруг выключат. Он неэлектрический, просто механический. Тепло у нас есть, керосинку зажжёшь, и сидишь такая красивая, ручку крутишь.