Читать интересную книгу Корабли идут в Берлин - Юрий Стрехнин

«Кажется, ноги уже нет», — эта мысль пришла с какой-то удивительной ясностью. Он хотел крикнуть, позвать на помощь, кажется, даже кричал, но не слышал своего голоса. В густом, непроглядном дыму, заполнившем башню, он никого не видел и не слышал, может быть, все погибли. Чувствуя, как слабеет, не ощущая уже обеих ног, Насыров подтянулся на руках и, ухватившись за скобу, напрягая последние силы, откинул крышку люка…

Алька, яростно строчивший из пулеметов, увидел: медленно откинулась крышка башенного люка, из нее туго плеснулся коричневатый дым. Затем показались две черных руки с клочьями обгоревших рукавов, такая же черная от копоти голова — кажется, даже волосы на ней дымились, — вывалилось большое тело в источающей дым брезентовой робе. «Насыров!» — узнал Алька. Захотелось броситься на помощь любимому наставнику. Но тут же спохватился: надо стрелять, стрелять! Мстить фашистам за отца, за Набиуллу, за все! И он снова сжал рукоятки пулеметов, припал к прицелу.

Насыров, обгоревший, с раздробленной ступней, лежал на палубе родного корабля, отчетливо понимая, что с последними каплями крови уходят и последние минуты жизни…

«Девяносто второй», уже покинутый десантниками, с развороченной орудийной башней, из которой валило пламя, с пробитым снарядами корпусом, медленно погружался. Корабль погибал, как воин, смертельно раненный в бою, до конца выполнивший свой долг.

Куликов, тоже тяжело раненный, помог Насырову сойти на берег. Парторг уже не держался на ногах. Когда его положили на прогретую солнцем землю, он, словно почуяв ее, открыл глаза, слабо улыбнулся:

— Вот мы и в Пинске…

Потом лицо его стало строгим, он будто прислушивался к чему-то в самом себе. Склонившиеся товарищи не услышали, а поняли по слабым движениям губ, что Насыров пел.

Да, Насыров пел:

— Вставай, проклятьем заклейменный!..

Он пел неслышно, но гимн с пронзительной силой звучал в сердце каждого, кто в эту минуту стоял над ним.

Так умер парторг.

Катер еще держался на плаву, хотя борт его осел уже низко. Он не только держался, он продолжал сражаться. Еще не вся команда покинула корабль. Длинными, яростными очередями стреляли пулеметы — юнга Ольховский продолжал мстить за смерть отца, за гибель Насырова…

Снова рвануло. В катер ударил еще один снаряд. Он угодил в рубку, разворотил ее. Там, где только что была пулеметная башенка, корежились бесформенные, вмиг почерневшие листы опаленной стали.

— Альку убило! — крикнул кто-то.

Но не было и секунды, чтобы предаваться скорби о павших, о корабле. Моряки «девяносто второго» с оружием, готовым к бою, спешили от причала в город, где все яростней разгорался бой…

После того как в пинский порт прорвались «девяносто второй» и «сорок третий», непреодолимо плотной стала завеса огня, и ни один корабль уже не смог пройти к городу. Десант, лишенный возможности получить пополнение, оказался в тяжелом положении. Сильный огневой заслон поставил противник и на пути армейских частей, пытавшихся пробиться на помощь десанту вдоль северного берега Припяти. Упорное сопротивление встречали войска, наступающие на основном направлении — северо-восточном.

Командование флотилии не оставляло попыток помочь десанту. Бронекатера продолжали подбрасывать боеприпасы на южный берег Пины напротив Пинска. Затем через реку на лодках и плотиках доставляли в город, неся большие потери — на реке не было места, которое не простреливалось бы вражеской артиллерией и пулеметами.

Нескончаемо долгим казался этот летний день.

Наконец над городом и рекой сгустились долгожданные сумерки. Притихли звуки боя, противник прекратил атаки. И хотя продолжал обстреливать подступы к порту с реки, но огонь уже не был прицельным. От южного берега по взрезаемой пулями и осколками воде потянулись рыбацкие лодки, шлюпки, плотики…

Наутро противник возобновил атаки. На десантников, засевших в ближних к реке домах и в окопах, на скорую руку вырытых в окраинных садах и огородах, двинулись в сопровождении танков, самоходок и бронетранспортеров сотни гитлеровцев…

Двенадцать вражеских атак выдержали за этот день, 13 июля, десантники-пехотинцы и сражавшиеся с ними локоть к локтю моряки. В самый тяжелый момент, к вечеру, когда, казалось, иссякли последние силы, они услышали над собой свист снарядов, летящих со стороны Припяти. Открыли огонь бронекатера и плавбатареи, подтянувшиеся к городу.

На рассвете 14 июля, на третий день после высадки десанта, одной из стрелковых дивизий удалось, наконец, ворваться на восточную окраину Пинска. В этот же час части другой дивизии, вышедшей к Пине южнее города, на бронекатерах переправились через реку и, высадившись в порту, соединились с первым десантом. Приближались к окраинам города и войска, наступавшие с других направлений. Противник, боясь оказаться в «мешке», начал спешный отход.

Бежавший враг оставил много оружия, автомашин, десятки вагонов с военными грузами. А моряки-днепровцы захватили в порту свои трофеи: пароходы, катера, баржи. Целую флотилию — сто восемьдесят пять судов!

Над самыми высокими зданиями Пинска на фоне безоблачного июльского неба заколыхались полотнища алых флагов. А над одним из портовых зданий развевался бело-голубой военно-морской флаг — его поднял кто-то из днепровцев. Говорили, что это флаг геройски погибшего бронекатера номер девяносто два…

Слева — Варшава

— Спасибо, морячки! Догоняйте нас за границей!

— Встретимся в Польше!

— А может, в Берлине?

Расставались боевые друзья — днепровцы и армейцы, побратавшиеся под вражеским огнем. Не задерживались в Пинске дивизии, шли дальше вдоль Днепро-Бугского канала, на Кобрин и Брест, к границе. Шли теми же путями, которыми в горькое лето сорок первого с боями отходили наши войска. А теперь этими же дорогами откатывались на запад дивизии вермахта, откатывались, хотя гитлеровское командование и прилагало все силы, чтобы удержать фронт.

Армии 1-го Белорусского фронта во взаимодействии с войсками соседних фронтов неудержимо шли вперед. А Днепровская флотилия оставалась пока в тылу. Днепро-Бугский канал мог бы стать для кораблей дорогой от Пинска до Бреста и дальше, в Западный Буг, а из него — в Вислу, текущую у стен Варшавы, на которую уже нацеливалось острие наступления фронта. Но шлюзы канала не действовали, уровень воды в нем не везде позволял даже проплыть на лодке. Пинск стал своего рода тупиком. Командование принимало все меры, чтобы флотилия как можно скорее вышла из него. Путь был только один — по суше. Но по суше надо двигаться на колесах. Значит, придется «приделать» колеса к кораблям. Такой опыт уже имелся.

В эти жаркие летние дни в пинском порту шла кропотливая, казалось, совсем не боевая работа. Скрежетали лебедки, приводимые в движение крепкими матросскими руками, на стальных тросах по наклонным бревенчатым настилам— склизам — медленно, бортом вперед, взбирались бронекатера и тральщики, сторожевики и полуглиссеры. Их втягивали на железнодорожные платформы, подогнанные на портовую ветку, крепили тросами и брусьями. Не все корабли можно было «поставить на колеса» в целом виде. Если не позволяли габариты, приходилось снимать орудийные башни, надстройки. Особенно много хлопот доставляли плавбатареи, корпуса которых шире и длиннее железнодорожных платформ. Приходилось их разнимать, грузить каждую часть в отдельности.

Проходили дни, недели, моряки продолжали свою тяжелую и хлопотливую работу. А наступление продолжалось. В сводках Совинформбюро каждый день появлялись названия все новых и новых городов, освобожденных от захватчиков: Кобрин, Брест, Броды, Гродно, Каунас… Сообщалось об окружении крупных группировок немецко-фашистских войск, о форсировании Западной Двины, Вислы. Замелькали названия польских городов, освобожденных советскими войсками…

В пинском порту грузились последние корабли первой бригады. На Припяти, в Мозыре, таким же образом готовилась к отправке вторая бригада речных кораблей. Командование 1-го Белорусского фронта, озабоченное тем, чтобы флотилия как можно скорее включилась в боевые действия, предоставило для ее переброски несколько железнодорожных составов. На них погрузили более ста боевых кораблей — флотилия была поднята на кольца.

Эшелоны необычного вида катились по только что восстановленным путям через Кобрин, Брест, Белосток — на запад. Впервые в истории войн совершался маневр по суше таким большим количеством кораблей. На полпути между Белостоком и Варшавой — бои завязались уже на ближних подступах к ней — на станции Треблинка эшелоны сходили с главной магистрали. От Треблинки по ветке, проложенной специально для эшелонов флотилии, было всего несколько километров до Западного Буга.