стороны уже слишком?..
— Провожу. Вы живете одна или?..
— Одна, — быстро ответила она.
О’Брайн расплатился, они вышли и снова сели в его машину. Час был поздний, и в районе, где жила Мэдж, на улицах царили тишина и безлюдье.
— Если вы поднимитесь ко мне, я угощу вас кофе, — сказала она, когда машина остановилась.
— Вы, наверно, устали, и я буду вам мешать. — По тому, как он это произнес, было непонятно, сказал ли он так из вежливости или же не хотел принимать приглашение.
— Нисколько, я всегда ложусь поздно. А кофе я варю хороший.
Она стояла на тротуаре, выжидательно глядя на него своими зелеными глазами, в разрезе которых таилось что-то восточное.
О’Брайн запер машину. Лестница была узкая и плохо освещенная, но чистая. Поднявшись на второй этаж, Мэдж достала из сумочки ключ и открыла дверь. Она вошла первой, щелкнула выключателем, и прихожая озарилась мягким голубоватым светом. Мэдж быстро сбросила пальто, зажгла свет в гостиной, откуда полуоткрытая дверь вела в спальню, и пошла на кухню.
— Располагайтесь, где вам нравится, — донесся оттуда ее веселый голос. — Кофе сейчас будет готов.
Вскоре она появилась, держа в руках поднос, на котором стояли две чашки ароматного кофе, Мэдж поставила их на столик, включила проигрыватель и села в кресло.
— Кофе у вас действительно хороший, — сказал О’Брайн, отпив глоток.
— Вам нравится? Я очень рада. Наверно, я ассоциируюсь у вас с одними неприятностями, — добавила она после паузы. — Людей, которые знают о ваших делах слишком много, обычно не любят.
— Оставим эту тему, — немного резко сказал О’Брайн. — Она неприятна и вам, и мне. Вы любите классику? — спросил он, прислушиваясь к пластинке. — Сейчас это немодно.
Красиво очерченные губы Мэдж изогнулись в усмешке.
— Я не всегда делаю то, что модно или хотя бы считается хорошим тоном.
О’Брайн снова улыбнулся. Женской интуицией Мэдж почувствовала, что настороженность и напряженность, с которыми он держался в ресторане, теперь покинули его. Кресло было очень удобным. С чашкой в руках О’Брайн рассматривал стену напротив, увешанную крупными фотографиями. Прелестные пейзажи, фотографии двух известных композиторов, группа чрезвычайно удачных снимков, запечатлевших бег неоседланных лошадей без всадников, а справа — два портрета самой хозяйки квартиры, один — лицо крупным планом, второй — на пляже, в полный рост, на фоне виднеющейся вдали скалистой гряды; с ее фигурой она спокойно могла позволить себе сниматься в любых позах.
— Где это снято? — спросил О’Брайн, указав на один из пейзажей.
Левый край фотографии был закрыт соседним снимком.
— В Южной Америке, я жила там несколько лет. Посмотреть интересно, но в общем мне там не понравилось, слишком жарко. Летом я не вылезала из воды.
О’Брайн перевел взгляд на фотографию Мэдж на пляже.
— Вы хорошо плаваете, да?
— Да, но почему вы так решили?
О’Брайн окинул ее оценивающим взглядом.
— Не представляю, чтобы было иначе.
— Спасибо. Я люблю заплывать подальше и качаться на волнах, но не очень больших, таких, чтобы не накрывало с головой.
— Под большую волну надо нырять.
— Я пробовала, но одной страшновато. Надо точно рассчитать, когда вынырнуть, у меня не всегда получалось.
— Это от недостатка тренировки. Если бы вы ныряли подольше, у вас наверняка получилось бы.
— Я бы научилась, но мама, — она запнулась, а по лицу О’Брайна проскользнула гримаса досады, — она беспокоилась, когда я уплывала надолго, — закончила Мэдж каким-то виноватым тоном. — Налить еще? — спросила она, когда его чашка опустела.
— Да, пожалуйста.
Мэдж взяла чашку и пошла на кухню, а О’Брайн встал и, подойдя к стене, стал рассматривать фотографии. Одна висела косо, и он решил поправить ее, но при этом задел рукавом соседние фотографии и два снимка — одним из которых был понравившийся ему пейзаж — упали на пол. Он наклонился, поднял их и приложил к стене, примериваясь, куда приколоть, чтобы было так, как раньше. В это время в комнату вошла Мэдж, отобрала у него фотографии и небрежно бросила их в ящик тумбочки, сказав, что потом сама наведет порядок. Они снова сели, но вскоре пластинка кончилась, и Мэдж встала и перевернула ее. О’Брайну было приятно следить за ее движениями. Красота Мэдж особенно очаровывала, когда она двигалась. Поставив пластинку, она вернулась на свое место и села на подлокотник кресла, вполоборота к О’Брайну, ее длинные, стройные ноги касались стоявшего между ними журнального столика.
— Вы запачкались, — сказала она и, протянув правую руку, коснулась его плеча. — У меня вчера было нечто вроде небольшого ремонта, и я еще не успела как следует убраться. — Она потерла пальцами маленькое белое пятнышко на его пиджаке. — Сейчас принесу щетку.
В следующий момент О’Брайн увидел, как лицо Мэдж исказилось от ужаса и услышал ее дикий крик, но обернуться (она смотрела на что-то за его спиной) уже не успел — ему нанесли страшный удар в голову.
Обычно у Бэрриджа было чересчур мало времени для того, чтобы прочитывать газеты целиком, а новости уголовной хроники не входили в круг его интересов, однако во время поездок в Лондон, он был занят делами лишь первую половину дня и потому вечером просматривал газеты более внимательно. Взгляд его упал на сообщение о нападении, которому подверглись О’Брайн и Мэдж Бойлстон в квартире последней. Оба были живы: мисс Бойлстон отделалась синяками и испугом, а О’Брайн находился в больнице в тяжелом состоянии с травмой черепа. Проживающие этажом выше братья Джеферсон, поднимаясь по лестнице, услышали женский крик и стали стучать в дверь квартиры, откуда он раздался. Проникший в квартиру мисс Бойлстон преступник открыл замок входной двери, оттолкнул влетевших в неосвещенную прихожую братьев и выбежал на лестницу. Они не пытались его догнать, так как были заняты оказанием помощи пострадавшим. Читая эту заметку, Бэрридж хмурился все больше: во-первых, тот факт, что О’Брайн находился в квартире Мэдж Бойлстон, подтверждал слова Пат о связи между ними; во-вторых, у него почему-то возникли сомнения насчет того, что нападение было совершено с целью грабежа, как считала полиция. Имея приятеля среди лондонских инспекторов, Бэрридж в один из последующих дней ознакомился с показаниями Мэдж Бойлстон, а также О’Брайна, данными им в больнице:
Инспектор: Мистер О’Брайн, расскажите, что вы видели и слышали перед тем, как на вас напали.
О’Брайн: Я сидел к двери спиной, поэтому кто там был,