Читать интересную книгу Вокруг меня - Михаил Барщевский

Опять приступ глубокой боли. Наверное, женщина при схватках испытывает такие же боли. Только она знает, за что. За какое удовольствие в прошлом и ради какого удовольствия в будущем. А он за что?

Приятель его отца, уехавший в Америку в начале 80-х, позвонил спустя лет пять и рассказал, что болен — рак. Звонил попрощаться. Отец, пересказывая прощальный разговор, не мог понять, зачем американские врачи раскрыли диагноз. К тому же Яша сказал, что у него на тумбочке лежит „голубая таблетка“ и он может ее принять, если станет невтерпеж.

Тогда он ответил отцу, что не так уж это и бесчеловечно, сказать пациенту, что тот безнадежно болен.

Сегодня он точно знал, что американцы с их предельным рационализмом правы. Они, по крайней мере, не вынуждают родственников и врачей врать больному. А у того есть возможность спокойно завершить земные дела. Глупое выражение. Как будто есть дела не земные.

Он свои дела закончить успел. Хотя нет. Он не мог сказать ни дочери, ни жене то, что хотел бы сказать. Но это можно было говорить только умирая, а он обязан им подыгрывать и делать вид, что верит в выздоровление.

Месяц назад он почувствовал, что онкологи его „отпустили“. Правда, пока ему не кололи наркотики, то есть он был не приговорен. Но и бороться они перестали.

Будь он оптимистом, а не пессимистом, верил бы в возможность чуда. Тем более что оказался сам его свидетелем.

Когда девять месяцев назад он впервые попал на Каширку, в соседней палате лежал бизнесмен, чуть постарше его, абсолютно плохой, Того уже не лечили, он просто лежал, поскольку семье так было удобнее — ни стонов, ни запахов. И вообще, что за жизнь дома, когда за стеной кто-то отходит? Словом, его держали в больнице. А приятель, которому он когда-то помог, — то ли прикрыл от рэкетиров, то ли что, поехал в Индию и привез лекарство. Травки.

Когда два месяца назад Дима в очередной раз лежал на Каширке, бизнесмен заехал его навестить. Рассказал, что месяц как опять плавает в бассейне через день, что поправился на шестнадцать килограммов, что стал работать и что уже несколько раз после работы задерживался с секретаршей. Что Диму сейчас не интересовало, так это секретарши. Значит, бизнесмен действительно выздоровел, раз ему опять нужны эти глупости. Даже если наврал и на самом деле не „задерживался“, то, коли он таким рассказом решил поднять Димин боевой дух, значит, мыслит в правильном направлении. Самому же Диме об этом и подумать-то странно.

Всю жизнь хохмил, что умереть хотел бы на бабе. А сейчас, когда смерть совсем близко, и думать-то о сексе не хотелось. Это осталось в другой жизни.

А в другой жизни это было.

Как-то, выходя из Останкино, поскользнулся и сломал ногу. Попал в больницу дней на пять. Так к нему в ЦКБ приезжали подружки — усладить знаменитого телеаналитика! Где они сейчас? Тогда понимали, что выздоровеет. А сегодня попрощались? Пустышки вы, пустышки!

А может, кто-то из них его и любил. Теперь просто не знает, как дать о себе знать. Да нет, скорее обманывали. Или обманывались. Во всяком случае, он никогда не верил, что его кто-то любит, кроме жены. Не хотел верить, потому что это налагало дополнительную ответственность. Сексуальную партнершу можно было и бросить, а того, кто тебя любит, — нельзя.

Сам он никого из них не любил. Не разрешал себе. Только когда умерла его первая жена, он позволил себе всерьез взглянуть на женщин. И тут же женился на своей аспирантке из Института телевидения, с которой и переспал-то до этого несколько раз.

И не ошибся. Она преклонялась перед ним, обожала и боготворила. Но прошло года три, и он понял, что его дочь и умнее, и сильнее, чем его жена. Она это тоже понимала и ни в чем не перечила Ксюше, признавая ее первостепенность в его жизни. Ксюша же к мачехе не ревновала, прекрасно понимая, что Диме нужна жена и это — не худший вариант.

Постепенно Люда стала мажордомом — командовала поварихой и работницей, приходившей убирать и гладить, и не пыталась привлечь к себе внимания больше, чем они с Ксюшей готовы были уделять.

Она — хорошая. Когда накатывала боль, Люда садилась рядом и гладила его руку. Это максимально допустимый объем жалости, который ему разрешалось получать. И в глазах у нее была боль. И испуг. Она действительно любила его.

Ксюша же — не понятно. Да, она все организовала — врача, приезжавшего через день на дачу, сиделок, все любимые кушанья, хотя он уже давно ничего не хотел и почти ничего не ел. Она заходила к нему на пару минут. Ну, может, на десять. Рассказывала последние новости. Анекдоты. Как тогда, когда он был здоров. А сейчас он умирал!

Люда хотя бы гладила его руку. Иногда — волосы. А Ксюша, казалось, боялась лишний раз к нему прикоснуться. Да, он хотел вырастить ее сильной и жесткой. Но все-таки надеялся, что к нему она будет мягче. По крайней мере, перед уходом.

Не надо гневить Бога. Она — добрая. Только не сентиментальная. С ним. С мужем она кошка. И, надо признать, муж того стоил.

Сколько он помнил свою дочь взрослой, столько думал о том, как трудно ей будет выйти замуж. Опасения вызывали и ее собственный жесткий характер, и язвительный язык, и, главное, то, что она всех будет сравнивать с ним. Так всегда бывает: мужчины, выбирая пару, сравнивают ее с матерью, а дочери — с отцом. Он понимал, что при всех своих недостатках, которые он осознавал, не был ни инфантильным, ни слабым. А в ее поколении мальчики вырастали именно такими. Хорошо образованные, умные, но — без локтей и зубов. За ними не будешь как за каменной стеной. А она видела, что ее мать живет именно так.

Когда появился Алексей — молодой преуспевающий бизнес-адвокат, он понял, что это может быть серьезно. От Алексея исходила уверенность в себе, но не „пальцеватость“, спокойствие, но не меланхоличность, умение поддержать беседу практически на любую тему, но не развязная болтливость или всезнайство.

Алексей вошел в их с дочерью семью очень мягко, как будто давно здесь присутствовал. Просто отъезжал ненадолго.

Он подумал „в их с дочерью семью“ и совсем забыл про Люду. Зря, она хорошая. Но все-таки это — другое.

А еще Алексей был сильный и тактичный.

Непонятно, как он мог сейчас, когда Дима умирал, уехать на две недели в командировку. Да еще так далеко-в Индию. Если „это“ наконец случится, Ксюшка в самый тяжелый момент останется одна. Жалко ее. Конечно, она все организует. Но кому поплакаться?

„Проведена операция по радикальной резекции полипа прямой кишки.

Эпикриз: выписывается в удовлетворительном состоянии, рекомендован постельный режим, щадящая диета, обезболивающие средства при необходимости“.

Алексей, конечно, очень на него похож, Чего стоит афера с двойной выпиской. Ксюшка этого, наверное, не помнит, да и не факт, что вообще знала истинную историю. Когда умирал отец, Дима взял в больнице две выписки. Одну, настоящую, для онкодиспансера, а вторую — с липовым благополучным диагнозом — для отца. Он понимал, что отец не поверит, если ему просто показать выписку. Поэтому Дима как бы забыл ее на столе, прекрасно понимая, что отец проявит любопытство и прочтет бумажку. Что и произошло.

Когда его самого выписали из больницы после операции, спустя несколько дней он увидел у себя в комнате Ксюшкину сумочку. Не в ее манерах забывать сумочки. Добрался до кресла, открыл и на самом видном месте обнаружил выписку. Ту самую, которую запомнил наизусть и которой совершенно не верил.

Ясно — это придумал Алексей. Откуда ему было знать, что этот анекдот Дима уже слышал?

„Клинический диагноз: полип прямой кишки без признаков озлокачествления“.

Господи, как же больно! Хорошо, что ему хоть не сделали вывод, стому, как это у них называется. Ему было бы тошно понимать, что в комнате дурной запах. Ему, конечно, наплевать, но и Люде, и Ксюшке это было бы неприятно. Хотя, если бы стома была, это означало бы, что есть шанс. Пусть небольшой, но есть.

Устал. Больно и хочется забыться. До чего же обидно умирать. Даже не страшно, а обидно. Он все успел, но сейчас бы только и жить. Стать дедом, сажать внука на колени. Или внучку. Боже, до чего обидно!

Дима почувствовал, что плачет, Сиделка, увидевшая его сжатые кулаки и заметившая слезы, спросила, не сделать ли укол. Он кивнул, понимая, что минут через десять уснет. Пока не навсегда, но и это неплохо. Только бы не проспать, когда придет Ксюша.

Ксения уже час сидела в Шереметьево, Рейс из Нью-Йорка задерживался еще минимум на час. А надо было успеть переделать кучу дел. Дурацкая примета, что Алексея всегда встречает она сама, сегодня совсем не кстати. Мог бы обойтись и шофером.

Она очень устала. Особенно за последние два месяца. Достали капризы отца, хотя она и переносила их внешне стоически. Достал скепсис Алексея, несколько раз позволившего себе бестактно заметить, что нужно быть пожестче, что отец не маленький ребенок и что-то еще в этом роде.