ударами боевого авангарда, попадающими в самое сердце вражеского лагеря…
Террористические удары должны быть делом организованным. Они должны быть поддержаны партией, регулирующей их применение и берущей на себя нравственную ответственность за них. Это сообщит и самым героям-борцам то необходимое моральное спокойствие, которое невозможно при действиях на свой личный риск и страх, без уверенности в моральной санкции и поддержке партии. Партийный контроль и партийное регулирование предотвратят опасность – как бы террористическая борьба не оторвалась от всей остальной революционной борьбы, не превратилась бы во что-то самодовлеющее, не перестала считаться с ее меняющимися потребностями и интересами; как бы размеры сил террористической дружины не остались единственным решающим мотивом в вопросе о начале, продолжении, приостановке борьбы; как бы из средства эта борьба не превратилась в цель; как бы она не заняла несоответствующего (в ту или другую сторону) места в революционной программе и тактике; как бы, наконец, тактика террористов не разошлась с общей тактикой революционной армии и не вошла в конфликт с ней…»
Но если, как видно из изложенного, в тактическом отношении Центральный комитет во главе с Гершуни стоял за необходимость координирования борьбы террористическими средствами со всеми прочими формами революционной деятельности и борьбы, то в техническом отношении он стоял за строгое отделение ее от прочих функций партии. «Строгое идейное единство и не менее строгое организационное разделение – вот требование, которому вполне отвечает современная постановка этого дела в партии социалистов-революционеров, – говорилось в той же статье. – Согласно решению партии, из нее выделилась специальная Боевая организация, принимающая на себя – на началах строгой конспирации и разделения труда – исключительно деятельность дезорганизационную и террористическую. Эта Боевая организация получает от партии – через посредство ее Центра – общие директивы относительно выбора времени для начала и приостановки военных действий и относительно круга лиц, против которых эти действия направляются. Во всем остальном она наделена самыми широкими полномочиями и полной самостоятельностью. Она связана с партией только через посредство центра и совершенно отделена от местных комитетов. Она имеет вполне обособленную организацию, особый личный состав (по условиям самой работы, конечно, крайне немногочисленный), отдельную кассу, отдельные источники средств. Эта Боевая организация берет всецело на себя роль охранительного отряда… И поэтому местные комитеты более чем когда-либо получают полную возможность посвятить все свои силы, отдаться всецело творческой работе – пропаганде, агитации, подготовке и устройству демонстраций, организации рабочих масс в городе и деревне, вербовке той великой социалистической армии труда, непрерывный рост которой служит для нас вернейшим залогом победы…»
И действительно, в построении Боевой организации и в технике ее работы принципы обособленности и конспирации были проведены строго до крайности. Это придавало организации прочную спайку, окутывало непроницаемой тайной ее предприятия и тем самым не позволяло разыскным органам своевременно подойти к освещению ее деятельности. Взаимоотношения партии и Боевой организации были оформлены особым «партийным соглашением», автором которого являлся Гершуни.
Скрывшись после 2 апреля 1902 года из Петербурга, Гершуни и его ближайшие по Боевой организации товарищи группируются около Киева. Там Гершуни имел свою главную конспиративную квартиру и устраивал свои деловые свидания; там зачастую скрывалась «бабушка» – Брешко-Брешковская, проживая иногда у знакомых на кухне под видом простой прислуги; в Киев шла конспиративная переписка для боевиков из-за границы, будучи направляема по адресам третьих непричастных к делам партии лиц; там же осенью обосновался помощник Гершуни Мельников, устроивший у себя в квартире целый склад партийной литературы.
Летом 1902 года Гершуни начал организовывать покушение на харьковского губернатора Оболенского, что должно было явиться местью за его решительные действия по подавлению крестьянских беспорядков. Еще весною того года работавший в Харькове столяр из Киева Фома Качура, состоявший уже членом одного из киевских кружков, в разговоре с членом партии Вейценфельдом выразил желание поступить в Боевую организацию, но намерение это не могло осуществиться потому, что Вейценфельду не удавалось свести Качуру в Киеве с Гершуни и Брешко-Брешковской.
Когда же летом Гершуни понадобился исполнитель для задуманного им убийства, то сперва выбор его остановился на ставшем известным впоследствии Каляеве, но затем Гершуни, дабы придать покушению более идейный характер, решил поручить его кому-либо из рабочих. Тогда-то и был разыскан Качура, вызван в Киев и познакомлен с Гершуни. Последний нашел Качуру подходящим для намеченного им покушения, стал работать с ним и вскоре вполне подготовил его к выступлению.
29 июля вечером Качура и Гершуни явились в Харьков, в сад «Тиволи», и там Качура стрелял из браунинга в вышедшего из театра губернатора, но промахнулся и ранил стоявшего рядом полицмейстера. Будучи задержан, Качура назвал себя членом Боевой организации партии социалистов-революционеров и заявил, что действовал по постановлению организации. При нем оказался пакет, в который был вложен «Приговор Боевой организации».
Покушение на губернатора Оболенского было широко разрекламировано партией и Центральным комитетом. Были изданы особые по этому поводу прокламации, была отпечатана брошюра «Почему стреляли в харьковского губернатора». Качура в партийной литературе изображался как защитник народа; о нем писались книжки, выпускались его фотографии, ему дано было название «народного героя».
После покушения на губернатора Оболенского в деятельности Боевой организации наступило затишье. Новая постановка политического розыска по империи мешала начинаниям террористов. В январе 1903 года в Киеве был арестован помощник Гершуни Мельников. Шли обыски в связи с производившимся по делу убийства министра Сипягина дознанием. Была арестована группа лиц, имевших дела с Гершуни, и в том числе Григорьев.
Однако 6 мая 1903 года Боевая организация вновь заявила о себе. В тот день в Уфе, в общественном саду, двумя членами Боевой организации был убит уфимский губернатор Богданович. Дело организовал и руководил его выполнением Гершуни. Боевая организация и Центральный комитет издали по поводу убийства прокламации, а в № 24 «Революционной России» было сделано оповещение о том же событии; в статье же «Террор и массовое движение» еще раз подтверждался следующий взгляд на террор:
«Новый террористический акт, исходящий от Боевой организации партии социалистов-революционеров, побуждает нас сделать еще раз (и, вероятно, не в последний раз) кое-какие указания на постановку вопроса о терроре в нашей программе и еще раз вернуться к некоторым из возражений, упорно выдвигаемых против употребления террористических средств в борьбе с самодержавием.
Считая применение этих последних и неизбежным, и целесообразным, наша партия в то же время полагает, что террор должен быть, да и не может не быть, лишь одним из вспомогательных средств борьбы; что он должен находиться под контролем партийной организации и, наконец, что террористические акты должны иметь возможно более тесную связь с массовым движением, опираться на нужды этого движения