помоложе. А Палыч – пободрее. Мелькнула страшная, неожиданная мысль: что будет с планеткой, если ни Палыча, ни Вени не станет? Люди смертны. Что тогда?
Мысль была слишком сложная для измотанного Витьки. Хотелось, как в детстве, думать, что некоторые люди должны быть всегда. Просто должны быть, и всё.
– О чём задумался, Виктор?
Это самый идиотский вопрос на свете. Веник Банный его всем задаёт. И потому его все не любят. Он же не отлипает. Реально как банный веник.
Витька ответил полуправду:
– О том, почему вы работаете именно с детьми.
– Потому что вы уверены в себе. Для вас нет невозможного.
– И потому что нами легче манипулировать.
Веник не возразил. Значит, Витька угадал.
– Мы не можем сами просчитать последствия, опыта не хватает. Делаем, что дают. Ну, как в школе, вроде домашку выполняем.
Вениамин Аркадьевич кивнул. Как учитель – типа правильно излагаешь, на пятёрку, давай и дальше в том же духе. А с подсказками не лез. Ждал, когда Витька сам догадается.
– Мы меняем, что задали, и не задумываемся – историческое это событие или чего ещё, и кому вообще так выгодно. Взрослые говорят: «Мы просчитали, как будет лучше». Ну, мы и не заморачиваемся, нам же неважно, в принципе, кого исправлять. Сам процесс интереснее результата. Типа у нас игра такая, просто с живыми людьми. Так? Поэтому мы в чужих людей играем, а в себя – неудобно. А друг другу жизнь поменять можем всё-таки, да?
– Да.
Витька гордо выпрямился, потянулся к последнему прянику.
– Вениамин Аркадьич, ну это же просто, как… как пряник. Ну, неужели до этого реально никто раньше не додумался?
Веник Банный смотрел в свою кружку. В чёрную глубину остывшего чая.
– Может, и никто. Но дело-то не в этом… А в тех вещах, которые всё равно случаются. В катастрофах, терактах, революциях. Даже в смерти близких. Даже в нашей смерти. Никогда не слышал такую фразу? «Подумаешь, у тебя горе! Вот у Васи Пупкина – настоящее, огромное. А у тебя ерунда!»
Разумеется, Витька слышал. Кивнул, не перебивая. Вениамин Аркадьевич объяснял дальше:
– Люди свои проблемы соотносят с чужими, тоже случившимися. И не могут соотнести с тем, что не случилось. А мы с тобой можем просчитать другой вариант. Иногда большая беда происходит вместо огромной беды, непоправимой. Неважно, какая беда. Например, алкоголизм.
И он посмотрел на Витьку. Снова стало стыдно за того себя, алкоголика. Но что могло быть хуже-то? Догадываться было страшно. Витька очень не хотел об этом знать. Но всё равно слушал дальше.
– Витя, если бы у вас жизнь удалась… У тебя, у Некрасова, у Найдёнова. У всех вас… Вы бы с вашим потенциалом таких бы дел наворотили…
– Изменили бы ход истории? – Витька попробовал ухмыльнуться и не смог.
– Ход истории, судьбу страны, – кивнул Веник. – И жизни многих покалечили бы. Так что вам повезло, что у вас всё так плохо закончилось. Это, если с другими вариантами сравнивать, абсолютный хэппи-энд.
– Мы что же – не люди? Чудовища, гады? Хуже Гитлера?
Вениамин Аркадьевич не улыбался.
– Люди обычно и бывают чудовищами, Беляев. А вы уже не люди. Вам повезло.
Помолчал и добавил:
– И нам повезло.
Часть третья
1
Каждое утро Макс с Женькой вдвоём улетали к морю. Недалеко от базы, на пустынном пляже темнело знакомое костровище. Возле него оставляли велосипеды, кидали рюкзаки. Пили холодную воду из металлического, похожего на снаряд, термоса. Недолго купались. А потом Макс учил Женьку драться, и стрелять из пистолета, и разным другим вещам, которые нужны на вылетах и не только там.
Макс объяснил: оружие добавляет человеку уверенности в себе. Если ты знаешь, что можешь противника уничтожить, ты его вообще не боишься, его слова тебя не трогают. Потому что это у тебя над ним власть, а не у него над тобой. Ты сильнее потому что.
Макс сперва отмерял расстояние и выставлял вместо мишени взятую на базе пустую канистру. Потом надувал воздушные шарики. Привязывал их длинными нитками к ручке канистры. И надо было палить по ним – дёргающимся, беззащитным. Шарики были разноцветные, малышовые. Женька их жалел.
Но Макс сказал:
– Забей. Они неживые.
Он не добавил, что Женька «раскис, как тряпка» или «распустился, как баба».
Так говорил школьный физрук, наблюдая за Женькиными попытками взобраться по канату, хоть на пару метров. Женька тогда смог! Ну, на метр точно залез. На полметра! А потом в толпу хихикающих одноклассников незаметно ввинтился Рыжов, который до этого сидел на скамейке у стены, с теми, кто тоже забыл форму дома.
Рыжов подкрался, подпрыгнул и стянул с Женьки тренировочные штаны. Естественно, вместе с трусами, иначе какой смысл в подобной шуточке. Шестой класс – это, знаете ли, не первый.
Женька тогда разжал пальцы, брякнулся на мат и вместо того, чтобы прикрыться, заслонил ладонями лицо. Физрук, естественно, наорал на Рыжова и выгнал его в коридор, словно это что-то могло исправить. Женьке физрук сказал, что тот тряпка, что надо уметь за себя… Ну, тоже как обычно. А Женька лежал, скорчившись, как от удара, и ничего не мог. Треники натянул и дальше лежал. Сверху нависал канат, болтался, как кишки дохлятины. В коридоре ошивался Рыжов. До конца урока он Женьке больше ничего не мог сделать. Одноклассники в середине спортзала играли в пионербол. Сквозь затянутые верёвочной сеткой окна было видно серое небо. Шёл снег. Осенний, безнадёжный. Женька лежал на матах, смотрел в окно и не мог думать. Потом он пришёл домой, были выходные. А в понедельник его забрали с контрольной.
Сейчас всё-всё вспомнилось, отчётливо. Будто Женька до сих пор там лежит. Кучей хлама.
Розовый шарик напоминал башку Ваньки Рыжова. Тот был белобрысым. Когда возбуждался, краснел так, что кожа становилась розовой.
– Женёк! Они неживые!
Шарахнул выстрел.
От Ваньки Рыжова остались розовые сморщенные ошмётки.
И серая ниточка – Макс забрал у Дольки целую катушку. Шарики нашлись в гараже, много, большая упаковка. Канистра уже была как решето.
– Молодец, дятел! Надо тебе пивных банок надыбать. По ним хорошо лупить.
Женька хотел возразить. Пивные банки – это на один выстрел. Они же стеклянные, с ними взрослые к ларьку ходят. А Женькин дед носит пиво в голубом бидончике, в котором сам Женька таскает квас. И осколки стекла повсюду будут, вдруг кто потом порежется? Они же сюда купаться ходят… Но Макс объяснил, что в будущем другие банки, жестяные.
Когда родители звонили и просили сына к телефону, Женьке казалось, что он как стеклянная банка. Одно неловкое движение – и осколки… Поэтому на вопросы Женька всегда отвечал, что «дела хорошо» и «в школе всё нормально». Потому что родители далеко и ничем помочь не смогут.
– Макс, можно я ещё постреляю?
– Валяй, дятел. Но сам заряжай, я посмотрю.
Небо было голубым и очень чистым. Как школьная доска, которую протёрли перед первым уроком первого сентября. Патроны золотились. Женьке казалось, что