Читать интересную книгу Алмазный меч, деревянный меч (Том 2) - Ник Перумов

По узкой и крутой лестнице со стертыми ступеньками я начал подниматься наверх.

…На самом верхнем уровне, уже не в катакомбах, а в подвалах храма я наткнулся на первую живую душу – заморенного монашка в рабочей коричневой рясе. Он брел, шевеля губами, вдоль длинного ряда пузатых бочек, время от времени что-то отмечал стилом на восковой табличке, что использовались для черновых записей вместо дорогой бумаги и еще более дорогой телячьей кожи.

Я не хотел привлекать к себе внимание, но и пускать в ход магию просто так не хотелось тоже. Я вжался в сырую, покрытую плесенью стену в надежде, что монашек – судя по всему – помощник отца-ключаря или отца-эконома – мирно пройдет себе мимо, считая свои бочки, однако он оказался куда как глазаст. Себе на беду, конечно.

Когда он, ненароком повернувшись, увидел меня, прижавшегося к стене, лицо у него перекосилось до неузнаваемости, рот съехал куда-то набок, глаза округлились и полезли на лоб, уши судорожно задергались, словно у норовистого осла; монашек выронил и стило, и вощаницу, медленно поднял над головой трясущиеся крупной дрожью руки и завопил так, что, казалось, сейчас рухнут все своды подвала. Все еще продолжая неистово вопить, он порскнул вперед, в темноту, с такой быстротой, словно за ним гнались все до единого демоны преисподней.

…И что его так испугало, хотел бы я знать?.. Вопли монашка медленно затихали в отдалении; бежать ему тут было некуда, только по кругу вдоль храмовых кладовых. Невольно подумав, что второй встречи со мной он, пожалуй, не переживет, я заторопился к ведущей наружу лестнице.

Она вела в неприметный боковой неф храма. Я от души надеялся, что прихожан будет немного. Впрочем, храм Хладного Пламени никогда не пользовался особым почтением у простонародья.

Кстати, встреченный мной монашек носил вышитый на рясе знак Спасителя. Интересно, что он делал тут? Да еще с таким деловым видом?

…Однако мне не повезло, В храме шла служба. И притом такая, что мне и в голову не могло б прийти.

Служили вместе жрец Хладного Пламени и епископ, слуга Спасителя. Храм был набит битком, народ едва не сидел друг у друга на головах, и, стоило мне появиться в нефе, как мало что не все головы тотчас повернулись ко мне.

Что последовало за этим, не опишет, наверное, никакое перо, включая мое. Исторгнутый из сотен ртов многоголосый вопль ужаса забился под сводами храма, словно ослепшая от света летучая мышь. Жрец и священник разом упали окарачь, норовя уползти под кафедру, немилосердно пиная и отталкивая при этом друг друга, как будто бы там, под кафедрой, их ждало безопасное во всех отношениях убежище. Остальные прихожане, топча и опрокидывая друг друга, ринулись прочь, в дверях немедля возникла давка; истерично визжали женщины, кто-то пытался добраться до высоких, украшенных самоцветными витражами окон; кто-то просто падал, прикрывая голову руками и тихо завывая от ужаса, какой-то мужчина диковатого вида с воплем «Последний день, братья, последний день!» немедленно повалил свою соседку на пол, задирая ей юбку; я не убежден, что изо всех сил вопившая женщина заметила хоть что-нибудь из происходившего с ней.

Пол в храме, как всегда бывает при паническом бегстве, расцветился обрывками одежды, какими-то растоптанными свертками и еще множеством вещей, встретить которые здесь никак не ожидаешь.

Стараясь не смотреть в сторону занявшейся лихорадочной любовью пары, я прошел к выходу. По углам тряслись скорченные словно в судороге люди; успокаивать их сейчас было бессмысленно, лучшее, что я мог сделать, – это убраться подальше и дать им возможность прийти в себя.

На улице я застал те же следы поспешного бегства Площадь перед храмом вымерла за долю мгновения, только в соседнем кафедральном соборе суматошно затрезвонили все колокола.

Я пожал плечами и пошел дальше. Собственно говоря, в Хвалине мне было делать нечего, все в чем я нуждался, – это спокойный мерин, чтобы без всяких колдовских штучек добраться до Мельина, где мои враги, похоже, развернулись вовсю, судя по отзвуку в магическом эфире.

Я шел по улицам в сопровождении заунывного собачьего воя и треска судорожно запираемых дверей, ворот, окон и ставен. Наверное, я мог бы сжечь подряд несколько домов – и мне все равно бы не открыли даже под страхом немедленной смерти.

Нечего было и надеяться честно купить лошадь. Я вздохнул и направился к южным воротам.

***

Безумная гонка через леса продолжалась. Хрипло и тяжела дыша, Тави бежала неприметной тропкой; спина обливалась потом под плотно пригнанным заплечным мешком.

Сперва очень донимали раны – до тех пор, пока она не пустила в ход волшебство. Пришлось поорать от боли, зато теперь на месте ожогов и рваных ран остались лишь аккуратные розовые шрамы. Она потратила много сил и не могла теперь встретить всех магов Радуги в открытом бою, как сперва хотела. Оставалось только бежать и выжидать.., без особых надежд на успех.

Маги Радуги не собирались выпускать свою жертву. У них были кони, но лошадей Тави удавалось испугать и заставить бежать в совершенно ином направлении, чем нужно было преследователям. Только эта магия еще и спасала девушку – чародеи Радуги пока не подобрали ключа к этому заклинанию, придуманному самим Учителем Тави, но, можно не сомневаться, скоро они раскусят и эти чары.

Нет, она не боялась смерти, только было обидно, донельзя обидно умирать, когда этот подлец Сидри сбежал с Алмазным Мечом и наверняка получит за него горы золота. А уж что станет делать с этим почти всемогущим оружием Каменный Престол, Тави боялась даже и думать.

А ее гонят на юг, пытаясь в то же время прижать к болотам. В одиночку ей там не пробиться, значит, опять же придется останавливаться и драться. Тави знала – она не попадет в руки Семицветья ни живой, ни даже мертвой, добычей для некромантов Радуги. Последнее предсмертное заклятье испепелит ее тело и развеет по ветру прах, так что даже искусники семи Орденов не найдут ничего, на чем бы продемонстрировать свое черное мастерство.

У нее не было времени ни чтобы поесть, ни чтобы поспать. Маги казались неутомимыми, одну охотничью команду сменяла другая. Они надеялись, что Тави просто свалится, не выдержав гонки.

О, как бы не так, – скрипела она зубами. – Вы крепкие парни, там, в Радуге, но и я тоже не из слабых. Надо оторваться.., во что бы то ни стало оторваться», – твердила она про себя до тех пор, пока не перестала различать даже смысла этих слов. Тави понимала – ей негде укрыться, ее гонят в самое сердце имперских владений, где Радуга особенно сильна, почти что непобедима; даже ее Учитель не дерзал бросать Семицветью открытого вызова в глубинных землях Империи, где в каждом городке высилось по башне одного из Орденов. В конце концов ее просто затравят, как лисицу или зайца, даже если она сумеет чувствительно покусать немало охотников.

«Их слишком много. Они слишком сильны. Они не дадут мне выбраться на дорогу…»

На дорогу? Ну конечно же, на дорогу! Глупая, зачем она теряет время и силы, пробиваясь сквозь приболотную глухомань! Надо атаковать самой, пока они этого не ждут, взять их на испуг и пробиться к тракту. А там захватить пару-тройку коней. Тогда даже Радуге придется повозиться, прежде чем она схватит ее!

Тави не привыкла откладывать исполнение собственных решений.

…Ждать пришлось недолго – лишнее свидетельство тому, насколько близко было к печальному концу ее отчаянное бегство. Между деревьями появились всадники – они пробирались осторожно, шагом, низко нагибаясь к гривам.

Магов было около десятка – правда, лишь трое или четверо были всерьез опасны. Остальные – ученики и подмастерья, смазка для клинка.

Тави знала, что Илмета она скорее всего не добила – он сильный чародей, может оправиться, даже если ему вогнать кинжал в сердце по самую рукоятку, Учитель говорил, что иных магов Радуги не мог лишить жизни даже палаческий топор; надежным средством наставник признавал только огонь – после того как жертву проткнут полудюжиной осиновых кольев.

Конечно, с магами такой силы Тави еще не встречалась – на свое счастье. Они оставались далеко, в Мельине, все эти Сежес и прочие.

…Вот они, всадники. Едут, развернувшись в цепь; у двоих в ладонях теплятся голубые зародыши огненных шаров-файерболов. Это неприятно – файерболы непростые, очень сильные и верткие, такой сложно отбить.

Другие тоже заготовили подарки – нет, столько ей не отклонить, придется ставить щит, это больно и пожирает уйму сил, а она только-только начала приходить в себя после того, как залечила раны. Прорыв должен быть быстр.., очень быстр. Иначе это и впрямь окажется ее последний бой.

Левую руку Тави согнула в локте, полуоткрытая ладонь смотрит вверх. Правая кисть опирается о левую запястьем и сама до предела оттянута назад. Получилось нечто вроде гротескной пасти, поиграть с малышом.

Правда, сама Тави играть отнюдь не намеревалась. Да и детей в жизни своей она не то что никогда не имела, но и почти что ненавидела.