Много птиц Моа погибло из-за страсти к лакомствам, но еще больше этих птиц умерло из-за неумеренного любопытства. Беда, если Моа замечала что-то новое и необычное в лесу, – любопытство начинало жечь ее изнутри, как яд съеденного по ошибке гигантского муравья. Напрасно Моа пыталась победить это болезненное жгучее любопытство, – напрасно старалась отвлечь себя чем-нибудь, напрасно уходила подальше, чтобы избежать искушения, – ее будто притягивало к необычному предмету. Вначале она наблюдала за ним издали, то вытягивая свою длинную шею, дабы рассмотреть его сверху, то наклоняясь до земли, чтобы взглянуть на него снизу. Затем она медленно приближалась к нему, держась несколько боком и делая вид, что занята совсем другим. В конце концов, Моа не выдерживала такой пытки и стремглав пускалась к тому, что так мучило ее, – и не важно, что это было: кусок древесной коры, болтающийся на ветру, огромная бабочка, отдыхающая на нагретом солнцем камне, – или чучело для приманки, поставленное хитрым охотником…
Птица Моа, которую выслеживал Кане, тоже лакомилась на опушке леса сладкими плодами, но потом убежала в чащу: что-то вспугнуло ее, – чем меньше оставалось птиц на острове, тем пугливее они становились. Моа сперва бежала быстро, а после замедлила шаги; Кане улыбнулся, поняв, почему – засохшая лиана скрутилась здесь причудливым клубком, ветер набросал на него листья, землю и перья попугаев, так что получилось подобие толстой взъерошенной птицы, которую Моа просто обязана была тщательно изучить.
Кане понял, что Моа близко. Он стал ступать осторожнее, стараясь не производить ни малейшего шума, – и в этот самый момент раздался чей-то приглушенный возглас:
– Кане, Кане! Остановись, прошу тебя!
Кане оглянулся: к нему несся, тяжело дыша, его друг Капуна.
– Капуна! – Кане бросился ему навстречу, вмиг забыв об охоте. – Как ты здесь очутился? Как ты меня нашел?… Друг мой Капуна, до чего я рад тебя видеть!
– Я с раннего утра блуждаю в этом проклятом лесу, – пожаловался Капуна, вытирая пот со лба. – Лесные духи заморочили меня, я все хожу и хожу кругами. А недавно я видел птицу Моа. Вот страшилище! Ростом чуть ли не выше деревьев, а ноги у нее такие, что если ударит человека, переломает ему все кости. О, боги, как я испугался!
Капуна засмеялся:
– Она не такая страшная, как тебе показалось. Я как раз охотился на нее, – ну да ладно, пусть живет, в лесу дичи много… Но расскажи мне, зачем ты пришел и откуда узнал, что я здесь?
– Дай перевести дух… Присядем, – да вот хоть на это поваленное дерево! Вот так… Что ты спрашивал? Откуда я узнал, что ты здесь? Догадался… Помнишь, ты когда-то приводил меня сюда и показывал ущелье, вход в которое закрывают папоротники? Я и подумал: где Кане может еще спрятаться, как не в этом ущелье. На острове не много мест, где можно скрыться… Я и шел в это ущелье, но духи застлали мне глаза, закружили и сбили с пути. Я бы пропал, наверное, если бы не встретил тебя.
– Твои предки были охотниками, они бы не допустили, чтобы ты погиб, заблудившись в лесу, который можно трижды обойти за один день, – весело сказал Кане. – Но все равно хорошо, что мы встретились. Ты первый человек, которого я вижу с тех пор, как мы с Парэ стали жить тут. Нам живется прекрасно и мы готовы остаться в нашем ущелье до конца жизни, однако мне все-таки хотелось бы знать, как там у нас в деревне, а главное, – чего скрывать, – как люди отнеслись к нашему с Парэ побегу?
– Так за этим-то я и пришел! – вскричал Капуна. – Ах, Кане, Кане, мой бедный друг!..
Кане насторожился:
– Нас осуждают? Наш поступок не одобрили? Говори же, плохие новости надо сообщать сразу!
– Ах, Кане, если бы просто не одобрили… – горестно протянул Капуна. – Все гораздо хуже: вас объявили преступниками, прокляли и осудили на вечное изгнание. И это еще не все, – на острове вот-вот начнется война. Нашлись люди, которые выступили в твою защиту, воспротивились воле вождя, и тогда Аравак и Тлалок собрали воинов, чтобы покарать непокорных.
– Великие боги!.. – только и смог произнести Кане, у которого перехватило дыхание.
– Да, да, будет война, – подтвердил Капуна. – Никогда еще на нашем острове не было войны.
– Нет, этого допустить нельзя! – решительно произнес Кане, придя в себя. – Пойдем скорее, – он вскочил и потянул Капуну за руку. – Я пойду в Священный поселок, предстану перед Араваком, отдам себя ему на суд. Только я виноват во всем; пусть Аравак убьет меня, но другие люди не пострадают.
– Отпусти мою руку, ты сломаешь ее, – сморщился Капуна. – Опомнись, тебе незачем идти в Священный поселок.
– Почему? – изумился Кане. – Я не понимаю тебя.
– Потому что твоя смерть ничего не изменит, – правда, я не думаю, что Аравак убьет тебя. По обычаям, он обязан созвать общее собрание, которое должно решить твою участь и вынести приговор. Не забывай, ты ведь у нас не простой человек, ты победитель на Празднике Птиц, Сын Большой Птицы. Убив тебя без приговора, Аравак, сам станет святотатцем и преступником. Но кому сейчас нужно это собрание; видел бы ты, что творится на острове! Все будто обезумели, все хотят войны, – и никто не хочет мира. Жив ты или мертв, война будет в любом случае; говорю тебе, люди сошли с ума, – даже моя Мауна… Кстати, она беременна. Вот так вот – с первого захода, – Капуна довольно улыбнулся. – Боги явно благоволят нам. А твоя Парэ? Еще не ждет ребенка? Нет?… Молись почаще, тогда боги и вас не оставят без потомства… Но я про свою Мауну хотел сказать. Она у меня добрая, хотя и любит покомандовать, показать себя. Но зла она никому никогда не желала, а тут ее как будто подменили. Я не хочу вспоминать, чего она добивается теперь, чего требует от меня. Да что, Мауна!.. Я должен перед тобой покаяться, Кане! Ты называешь меня другом, а я – подлый предатель! Я снова предал тебя. Меня избрали старостой нашей деревни, – опять-таки Мауна постаралась, – и я, именно я, осудил тебя на вечное изгнание из родных мест… Не перебивай меня, я еще не закончил! Кане, нет конца моему падению, я вообще недостоин называться человеком: не говорил ли я тебе, что я – сын стервятника и куриный помет! Перед тем, как придти сюда, к тебе, я был у Аравака: я проклял тебя перед ним и поклялся в верности ему и Тлалоку, твоему злейшему врагу. Прогони же меня, Кане, прогони меня пинками, – я заслуживаю этого!
Потрясенный всем услышанным Кане не выдержал, он выхватил нож и занес его над Капуной.
– Я не буду тебя прогонять, я убью тебя! – закричал Кане. – Мало того, что ты мерзкий предатель, – ты сделался слугой Аравака и его ничтожного сына! Ничтожество тянет к ничтожеству; недаром возле Аравака и Тлалока вечно крутились все подлецы и негодяи острова. И ты теперь в их компании, – что же, это самое подходящее место для тебя! Но я не дам тебе позорить нашу землю, я убью тебя, – пусть у нас будет хотя бы одним мерзавцем меньше! – и Кане замахнулся, готовясь нанести удар.