нет.
Не утерпел в итоге Марек и друга спрашивает:
— Ты чего это мечешься?
Бросил на князя молодого Юлек взгляд до того серьезный, что даже не по себе Мареку стало. Завсегда княжич рыжий был веселым и говорливым — а тут на те, стоит молча, смотрит…
– Α ты чего? — говорит Свирский и плечами зябко передергивает.
Неспокойная была ночь… Наврoде и тихо, а все ж таки неправильно, муторно. Ни собака не забрешет, ни птица не заголосит.
– Α вот не знаю, — вздыхает Марек, лоб потирая.
Распахнул Юлиуш окно настежь, наружу высунулся — то ли прислушивался, то ли принюхивался.
— Дурное что-то, — после раздумий недолгих молвил княжич Свирский. — Будто перед грозой, дышать тяжело… Α молния все не бьет и не бьет.
Смолчал Марек Потоцкий. Лучше ведь и не скажешь.
— Спать давай. Без нас всяко разберутся, — прошептал князь молодой и улегся поудобней.
Вот только до рассвета глаз сомкнуть не удалось.
Как с кладбища вышли, так первым делом магистр Невядомский стопы свои направил к профессору Кржевскому. Конечно, Здимир Амброзиевич — нежить и притом сильная, и предвзято к нему относились в Академии, а только пан декан к знаниям подчиненного своего относился с немалым пиететом.
Обретался лич в самом глухом углу кампуса, посреди рощи настолько густой, что и за лес сойдет. Не любил магистр Кржевский к персоне своей излишнего внимания, да и суеты не выносил. Мертвец — он мертвец и есть.
Стоял домишко махонький прямо посреди деревьев. Деревья те кронами сплелись — и лучика света на проберется промеж листвы. Тяжко нежити в белый день, вот и скрывается как может от светила.
Подошел Тадеуш Патрикович к двери, постучал раз, другой — на третий со крипом дверь отворилася. Стоит на пороге магистр Кржевский, щурится хитро.
— А я все думаю, когда же многоуважаемое начальство ко мне явится.
Острый язык был у Здимира Амброзиевича, зайца на бегу обреет.
— Да уж явился, — ворчит пан декан, взгляда вопрошающего с магистра Кржевского не сводит. — А чего ж ты нонешней ночью на погост не явился? Али не почуял?
Пожал плечами лич, упрекам не вняв.
— Да вот непонятно, что бы стряслось, кабы я самолично отправился. Сам знаешь, Тадеуш Патрикович, годков немало мне, силы накопил изрядно — и все черная, некромансерская.
Покачал головой декаң Невядoмский, правоту лича признавая. Пусть и не хотелось.
Ох дурнo было на кладбище ночью. Тут только катализатора не хватало, что бы началось бес знает что. А Кржевский бы за катализатор тот сошел за милую душу.
Или не сошел. Тут уж и не понять — не случилось же ничего. По крайней мере, видимого.
— Шел ты ко мне неспешно, не запыхался. Стало быть, все целые, — усмехнулся криво лич. — Так и чего ты трагедии на моем пороге разыгрываешь?
Ох как захотелось пану декану разораться, да во все горло. Да вот не стал. Толку-то? Уж не сочувствия же он от лича древнего ждал? Там ведь души не осталось давно — одна только жажда знаний.
— А чего это ты, Здимир Амброзиевич, с Лихновской все беседы разводишь? — тему сменил пан декан.
Хмыкнул профессор Кржевский с неодобрением.
— Донесли уже, стало быть. Ох какие нынче студиозусы-то словоохотливые пошли. В ученики хотел Лихновскую взять. Хорошего она рода, сам понимаешь.
И вроде сетует этак беззлобно, а все одно предчувствие у Тадеуша Патриковича дурное появилось. Да и мысль, что Кощеева праправнучка может в ученицы к Здимиру Амброзиевичу угодить, пану декану совсем не по душе пришлась.
— Да ты не переживай особливо, не переживай, — продолжает лич насмешливо, а в глазах свет желтый, мертвый. — Отказалась девка. Думала-думала — и отказалась.
Хотел бы тут магистр Невядомский выдохнуть с великим облегчением, да только не позориться же перед личем! Такое и с человеком-то не след делать, а уж с нежитью и подавно.
Да и что там Лихновская — тут и без нее делов в избытке.
— Так что мыслишь-то про ночное происшествие, Здимир Амброзиевич? Не могло быть, чтоб не имелось у тебя никаких мыслей.
Прикрыл глаза магистр Кржевский, призадумался крепко.
— Да вот есть у меня кое-какие идейки… Да все слабовато — сплошь измышления. Будто бы все магические потоки натянули до предела самого. Тронешь — и лопнут тут же. И потом силу из них словно бы выкачала. Зачем — мне то неведомо. А что после случится… кто знает? Уж вряд ли что доброе. А причина в чем — и не спрашивай. Не всеведущий я.
Может, и знал лич что-то большее, а вот рассказывать не спешил. Или просто цену себе набивает. Со Здимиром Амброзиевичем наверняка никогда и не сказать. Коварное он существо, а все ж таки знает, как рядом с живыми оставаться.
— Ладно, пойду я, — молвит пан декан без охоты. — Но если надумаешь чего — ты уж поделись, сделай милость.
Кивнул Кржевский.
— А как иначе? Не изволь беспокоиться, Тадеуш Патрикович. За мной дело не станет.
«Хотелось бы верить в то…»
Явились на занятия Юлиуш Свирский с Марекoм Потоцким серые, умаянные. Ну так всю ночь не спали — оно и неудивительно.
А соученики веселятся-пересмеиваются — небось друзья неразлучные по бабам пошли.
И только шляхтичи молодые на пороге аудитории появились, как словно из-под земли декан Круковский выскочил. Брови у него нахмуренные, глаза молнии мечут.
— Свир-р-р-ский! — говорит да грозно так.
Глянул на него княжич взглядом несчастным и молвит:
— Анислав Αнзельмoвич, а давайте попозже поговорим?
Жалостливо Юлиуш взмолился, а только сочувствия в декане своем не нашел даже махонького.
— Опять пил?! — декан Круковский грохочет.
Прострелила голову княжича боль нестерпимая. Да и Марек рядом мучался.
— Как стеклышко! — ответствует Свирский с возмущением праведным. — Вон и дыхнуть могу!
Принюхался Анислав Анзельмович. И верно, ңе пахнет вином от студиозусов проштрафившихся. А только все одно — накосорезили где-то паршивцы.
— На тебя вон докладную написали! — продолжил гудеть пан декан да бумaжкой принялся перед носом Свирского трясти.
Вздохнул понуро княжич.
— За сегодня? — спрашивает.
— За вчера!
Потер шляхтич рыжий виски. В ушах у него зазвенело — то ли от ночи бессонной, то ли от баса профессора Круковского, коий мог храмовый колокол посрамить.
— Смилостивься, Анислав Анзельмович. Раз уж написали вчера, то пожури меня уж завтра. Сил нет.
Прочие третьекурсники рты спешно зажимать стали — ржать охота, да не след декана собственного до белого каления доводить. И так вон злой. А вот принц наследный даже скрываться не подумал — посмеивается. Верно. Что магистр достопочтенный королевскому дитяте сделает? Ну не